Она резко посмотрела по сторонам, потом снова назад и поднесла сигарету к губам.

– Ну, я сняла с полки то, что, как мне показалось, было пузырьком с бромидом, обычный пузырек на десять унций жидкости. На нем была надпись «бромид», он лежал в нужном месте и выглядел… В любом случае я взвесила, думаю, четверть унции бромида, как прописал врач, и перелила это в пузырек емкостью пол-унции. Это та бутылочка, что у вас.

Сегодня вечером я снова оказалась в кабинете врача. И заметила, что пузырек с бромидом на десять унций, который стоял на полке, теперь был полон примерно наполовину, тогда как накануне вечером он был почти пуст. Я и представить себе не могла, что произошло. Потом я стала волноваться, особенно когда обнаружила, что этикетка немного липкая…

Я осмотрела все полки. Единственное, что бросилось в глаза, – это бутылочка со стрихнином, отодвинутая вглубь полки. Она была того же размера, что и пузырек с бромидом. Этикетка была липкой. И бутылочка была почти пуста, как и бутылочка, из которой я дала средство мистеру Хогенауэру.

Тогда я поняла: кто-то подменил бутылочки. Кто-то наклеил этикетку с бромидом поверх стрихнина, а этикетку со стрихнином – поверх бромида. И по ошибке вместо бромида я дала мистеру Хогенауэру сто двадцать крупинок, или четверть унции, чистой соли стрихнина. И после того как я это сделала, кто-то снова зашел в кабинет, сорвал поддельные этикетки и поставил бутылочки на свои места.

Забраться в кабинет легко, – решительно добавила она. – Там есть французское окно, и мы никогда его не запираем, пока мой муж не ляжет спать.

Я подумал, что обычные провинциальные врачи, как правило, не держат под рукой такого огромного количества стрихнина, он им не нужен, потому что он входит в состав уже готовых препаратов. И самое главное, они не имеют привычки хранить его в бутылочках по десять унций, выставленных в свободном доступе на полке.

– Извините, мэм, – сказал я, – но это довольно много яда, не так ли? Сколько у вас всего этого вещества?

– Порядка двух унций. Я… Я не уверена, что смогу вам это объяснить, но мой муж специализируется на нервных и сердечных заболеваниях. Вот причина назначения формиата стрихнина[6]. Муж работает консультантом в больнице «Кейн-Хилл» и назначает это средство очень часто. Обычно, конечно, у врача нет времени готовить раствор стрихнина самостоятельно, но Ларри настаивает на этом. На… на бутылочке, как требуют правила, была наклеена красная этикетка. Я не хочу, чтобы вы думали…

Потрясенная, она огляделась в поисках места, куда можно положить сигарету, я взял окурок у нее из рук и бросил в камин. Она откинула голову на спинку кресла.

– Прошу вас, – произнесла она, – можно мне немного бренди? Я была заперта в этой комнате.

– Извините, мэм, – хрипло сказал Бауэрс, – но бедный старик… В доме ничего нет, только…

Я мог бы поклясться, что в его глазах блеснули слезы. Он кивнул в сторону стола в центре комнаты, на котором находились стакан и бутылка минеральной воды. Это была вода «Айзенвассер»; на ней была сине-красная этикетка, как и на тех бутылках, о которые я споткнулся у калитки.

– Не трогай это, дурак! – бросил я. – Вероятно, это тот стакан, из которого он пил. Он растворил в минеральной воде то, что, по его мнению, было бромидом…

– Да, я подумала об этом, – быстро сказала миссис Антрим, расправив плечи. – Но как это получилось, почему он сразу не понял, что это не бромид? Он не мог ошибиться. Вряд ли вы знаете, что такое соль стрихнина. Она легко растворима, но это очень горькое на вкус вещество. Он должен был сразу понять: что-то не так. Но он выпил больше половины стакана.

– Он не понял, поскольку выпил его вместе с минеральной водой. В этом-то все и дело. Она еще хуже на вкус. Вот… – Я обратился к Бауэрсу: – Сходи и принеси миссис Антрим с кухни немного нормальной воды.

Мне показалось, что, даже пребывая в состоянии оцепенения и неуверенности, она посмотрела на меня с любопытством, а Бауэрс поспешно вышел. Я спросил ее, не хочет ли она перейти в другую комнату, но она отказалась, крепко держась за подлокотники кресла. Одно было ясно: переделка, в которую я попал, намного хуже, чем все, что было прежде. Если полиция обнаружит меня здесь – а, учитывая паническое состояние Бауэрса и миссис Антрим, это казалось весьма вероятным, – меня вернут в полицейский участок. Но это не так уж страшно, потому что рано или поздно я дозвонюсь до Г. М. и он подтвердит мою личность. Однако теперь меня должны будут привлечь как важного свидетеля дознания, а на следующее утро у меня свадьба. Лучшим решением было выскользнуть из дома, избавиться от полицейской формы и положиться на удачу. И все же, если бы я сделал хоть одно подозрительное движение, Бауэрс стал бы меня преследовать. Я посмотрел в сторону окна. Что-то на мгновение мелькнуло за ставнями. Едва различимый шум шагов и приглушенные голоса в переулке указывали на то, что мои преследователи довольно близко. Этот освещенный дом был для меня безопасен, потому что сначала они будут обыскивать все темные углы…

– Что с вами такое? – внезапно спросила миссис Антрим. – Что вы собираетесь делать? Вы так и будете просто стоять там? Разве вы не должны доложить своему начальству или кому бы то ни было? Я больше не могу этого выносить.

– Одну минутку, мадам. Сначала я должен выслушать вашу историю, если не возражаете… Как вы здесь оказались?

– Ах это… – Она вздрогнула. – Да. Да, я скажу вам, но я не могу понять, почему вы стоите там, как мумия. О чем я говорила? А, да… Ну, когда сегодня вечером я обнаружила, что бутылочки подменили…

– В котором часу это было?

– Примерно без четверти восемь. Где-то около того. Я ожидала, что Ларри – доктор Антрим – вернется домой с минуты на минуту. Я отдала весь этот стрихнин мистеру Хогенауэру. И я не могла потревожить Ларри: говорю вам, не могла! Единственное, что нужно было сделать, – это попытаться связаться с мистером Хогенауэром. Я не думала, что он уже принял это лекарство. Но я не могла ему позвонить: я знала, что у него в доме нет телефона. Нужно было немедленно приехать сюда. Я выглянула в окно, мы живем по соседству с пол… – Она сделала паузу и подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Казалось, она была озадачена. – Вы сказали, что видели моего мужа у полковника Чартерса?

– Да, мэм. Обычное дело, – быстро ответил я. – Продолжайте, пожалуйста.

– Двое незнакомых мне мужчин, один из которых был в безобразной шляпе, как раз подъехали на открытой машине. На дорожке стоял «хиллман» полковника, и я знала, что он не будет возражать, если я воспользуюсь его машиной, чтобы приехать сюда. Поэтому я спрятала две бутылочки у себя в комнате, хотя теперь они уже не могли причинить никакого вреда, и побежала к полковнику. И тогда я увидела, как кто-то – я думаю, это был мистер Серпос, его секретарь, – вышел из дома, сел в «хиллман» и уехал. Я окликнула его, но он не остановился. Так что мне пришлось сесть на автобус. Это окольный путь, и я ехала целую вечность, а потом мне пришлось идти пешком от автобусной остановки. Когда я добралась сюда, на часах было уже больше девяти вечера…

– И?..

– Я постучала в дверь, но ответа не последовало. Потом я обошла дом, попробовала открыть заднюю дверь и заглянула в окна. Я поняла, что произошло худшее. Я поняла это еще до того, как увидела эту красную шапочку, торчавшую из-за спинки стула. Я позвала, но он не пошевелился.

– Как вы ее увидели – я имею в виду шапочку? Как вы поняли, что это было? Вам следует это знать, – быстро добавил я. – Мы очень заинтересованы в том, чтобы выяснить, что здесь происходило.

– И что? – спросила она со странной интонацией и пристально посмотрела на меня. Затем продолжила, выделяя каждое слово: – Я думаю, вы правы. Я думаю, вам не помешало бы провести расследование. Это то, что я собиралась вам сказать. С этим связаны проблемы, но мой муж не имеет к этому отношения – и я тоже, если смогу доказать… Что ж… Я увидела эту шапочку, потому что в комнате горел свет. Но свет был необычный…