Ему хотелось написать, что Ческа была героем. Женщиной, сделавшей то, что хотелось бы сделать каждому. Он представил, как крикнет на похоронах: да плюньте вы на эти чертовы правила, не будьте лицемерами! Все мы жаждем мести, потому что бывают преступления, которые ничем, кроме смерти, не искупить.

Злая ирония состояла в том, что в этом водовороте насилия в итоге захлебнулась и сама Ческа. И прежде, чем погибнуть, прошла через адские мучения. А вот Антон теперь сидел в камере с кондиционером, обеспеченный питанием и медицинской помощью.

«А где был ты?» — прозвучал в воображении Сарате мучительный вопрос. Где был ты, когда Ческа просила о помощи? Зачем ты заставил ее поверить, что влюблен, хотя на самом деле просто пользовался ею? В этом танце жертв и мучителей не среди вторых ли твое место? Потому что ты вел себя как эгоист.

— Что ты чувствуешь к Элене? — неоднократно спрашивала его Ческа.

— Да я уже давно забыл про нее. — Отвечая, он никогда не смотрел ей в глаза.

Насколько проще было бы сказать правду: «Я люблю ее. Если бы мне хватило смелости, я бы поехал за ней, где бы она ни находилась. Мне необходимо быть рядом с ней. С тобой, Ческа, я потому, что не хочу оставаться в одиночестве. И потому, что пытаюсь обмануть себя, убедить, что чувства к Элене в прошлом, но это неправда. Прости, что ввел тебя в заблуждение. Прости, обещаю, что друг из меня будет лучше, чем любовник».

— Слишком поздно, Сарате. Видишь мой живот? Меня искусали. Выдрали куски мяса. Почему ты молчал раньше? Я бы все тебе рассказала. Поговорила бы с тобой о Ребеке. Но ты бросил меня одну.

Ческа вдруг материализовалась посреди гостиной, из распоротого живота текла кровь. Она рухнула на пол, и, словно стая голодных стервятников, на нее набросились Антон, Хулио, Серафин и Касимиро, срывая зубами плоть с ее костей.

Сарате проснулся с мокрым от пота лицом… или это были слезы? На столе лежал чистый лист бумаги; речь для похорон Анхель так и не написал. Он встал и вышел из дома, спасаясь от кошмара, который — он это точно знал — настигнет его снова, стоит только закрыть глаза. Нашел бар, заказал бутылку «Махоу», потом еще одну, и еще, и еще… Потом перешел на джин-тоник. Он уже потерял счет выпитому, время было позднее, почти все бары закрылись. Этот назывался «Часы» и находился на улице Магдалена со стороны метро «Антон Мартин».

— Еще один джин-тоник.

Барменша, чем-то напомнившая ему Ческу, хоть и не была обязана беспокоиться о клиентах, — ей полагалось, наоборот, наливать им побольше, — почему-то прониклась к нему сочувствием.

— По-моему, тебе хватит.

— Не твое дело.

— Как скажешь, не мое так не мое.

Барменша попыталась сделать ему напиток послабее, но он удержал ее руку, чтобы не жалела джина. В помещении было темно, Сарате видел, что здесь два этажа, но отходить от барной стойки не имел ни малейшего желания.

Подошла девушка сделать заказ. Он уставился на нее, выискивая сходство с Ческой, но его не было. Девушка даже не была брюнеткой.

— Не хочешь выпить со мной?

Девушка посмотрела на него с легким презрением:

— Есть и более оригинальные способы познакомиться с женщиной. Когда протрезвеешь и придумаешь что-нибудь поинтереснее, попробуй еще раз, ладно?

Девушке налили, и она ушла. Сарате допил свой стакан за пару глотков и снова подозвал барменшу.

— Больше я тебе не налью. Завтра мне спасибо скажешь.

— А я думал, ты хорошая. Заставишь меня лезть через стойку и наливать самому?

Он не заметил, подала ли барменша какой-то знак или нажала на кнопку, но к нему подошли два мужика под метр девяносто в темных костюмах.

— Дружище, тебе пора, — с восточным акцентом сказал один из охранников.

Сарате развернулся к ним, готовый к драке; охранник без агрессии, но решительно толкнул его ладонью в грудь.

— Осторожно, не свались, а то сломаешь себе что-нибудь.

— Если хочешь, мы вызовем тебе такси.

Подхватив его под руки и стараясь не привлекать внимания, они вывели Сарате за дверь. Лицо обдало холодом.

— Такси вызвать?

— Отвяжитесь, — ответил Сарате.

Он добрел до площади Тирсо де Молины, сел на одну из каменных скамей и задремал, несмотря на холод. Разбудил его женский крик:

— Тварь вонючая!

Девушка с крашенными в фиолетовый волосами, в черной мини-юбке, изодранных чулках и армейских ботинках — по неведомой причине она тоже напомнила ему Ческу — ссорилась со своим парнем.

— Хорош, истеричка.

Парень толкнул ее; этого Сарате вынести не мог. Он не позволит оскорблять женщину в своем присутствии. Он никому не позволил бы оскорбить Ческу.

Упрекая парня за безобразное обращение с дамой, Анхель заметил, что с трудом выговаривает слова.

— Иди сюда, если у тебя яйца есть.

Сарате не любил, но умел драться — он изучал техники самообороны, занимался боксом, — но сейчас был слишком пьян, а потому медлителен и предсказуем. Он кинулся на спутника девушки, и тот без особого труда нанес ему несколько ударов в корпус и в лицо. Анхель рухнул на землю.

Когда он поднялся, ощупывая разбитую в кровь губу, парочка уже ушла. Он вернулся на скамейку. И снова погрузился в кошмарные сны.

— Как вы? Идите домой, а то завтра тут ваш труп подберут. Вон как вас избили. Хотите, полицию вызову?

Кто-то расталкивал его. Человек в рабочем комбинезоне — видимо, дворник. На этот раз Сарате позволил усадить себя в такси и отправить домой.

С отцом, которого уже давно не было в живых, отношения у Ордуньо никогда не складывались. Единственное, чему тот научил сына, — заводить друзей и никогда не просить их об одолжениях без крайней необходимости. Помогать — пожалуйста, просить о помощи — нет. За последние месяцы Ордуньо подружился со многими сотрудниками администрации тюрьмы Сото-дель-Реаль и неоднократно оказывал им мелкие услуги, не прося ничего взамен. Благодаря этому он мог регулярно навещать Марину, которая сидела в тюрьме с тех пор, как ОКА раскрыл «Пурпурную Сеть». Этим утром, когда Ордуньо попросил о встрече, ему, как обычно, не отказали.

Как ни странно, Марина никогда не была так свободна, как в заключении. Теперь, несмотря на жизнь по расписанию и невозможность выйти на улицу, она успокоилась. Даже начала учиться на психолога.

Ордуньо ждал в комнате для посетителей, надев наушники. Он слушал песню Death of a Clown группы «Кинкс». «Мой грим высох и трескается на щеках, я топлю свои горести в виски и джине, бич укротителя больше не взлетит, не подерутся львы, не зарычат тигры — выпьем за смерть шута», — так звучал ее припев. Ордуньо удалось уснуть всего на несколько часов. После гибели Чески ему казалось, что его преследует фантастическое существо, что-то вроде спрута с тысячью щупалец из рассказов Лавкрафта. Ордуньо знал, что чудовище у него за спиной, что однажды наступит время обернуться и посмотреть на него, но пока продолжал идти вперед, надеясь, что щупальце спрута не схватит его за плечо.

— Почему сегодня? Вроде бы по графику не положено…

— Нет, но… Я не вовремя?

— Я тут так занята, так занята, — пошутила Марина и ласково взяла его за руки. — Знаешь ведь, что я тебе очень рада, Родриго.

Она все еще оставалась единственным человеком, который звал его по имени.

— Я принес тебе кое-что, всякие мелочи. А, и еще новый спортивный костюм.

— Надеюсь, не брендовый. Сам знаешь, что здесь лучше не выделяться, не привлекать к себе внимания. А то дадут по башке, чтобы опустить до общего уровня.

— Не волнуйся, костюмчик паршивенький, самый убогий, какой удалось найти. Таким бы даже на барахолке побрезговали, — произнес Ордуньо с серьезным видом.

Марина ответила ослепительной улыбкой, которая когда-то заставила Ордуньо в нее влюбиться, хотя подобные отношения между полицейским и заключенной, которую он сам же помог посадить в тюрьму, выглядели странно.

От интимных свиданий с Мариной Ордуньо отказался, но навещал ее вместо членов семьи, которой у нее не было, и заботился о том, чтобы ей всего хватало: одежды, предметов личной гигиены, денег на карманные расходы… Иногда во время его посещений они строили планы на будущее, мечтали о том еще далеком дне, когда Марина выйдет на свободу.