Устав разглядывать площадь, она вернулась в гостиную. Надо бы посмотреть телевизор, чтобы отключить голову, — найти программу, где знаменитости голодают на каком-нибудь острове, или еще что-то в этом роде. Но вместо этого она взяла планшет и открыла фото рисунка. Два соединенных ромба.

Что это означает? Несмотря на крайнюю усталость, Элена старалась рассуждать логично. Если у Чески появилась возможность отправить сообщение, но она не указала ни имени, ни адреса, значит, она не знала, кто ее похититель и где ее держали. Но почему два ромба? Когда-то на испанском телевидении так маркировали фильмы для взрослых: один ромб — смотреть с осторожностью, два ромба — старше восемнадцати лет. Но Ческа из другого поколения, она не могла использовать обозначения, которых даже не застала. Да и как это понимать? Старше восемнадцати? Попытка указать на бордель или другое заведение, запрещенное для несовершеннолетних?

Элена была измотана, а расшифровывать такие иероглифы непросто. Впервые за долгое время ей захотелось пойти в караоке-бар на улице Уэртас, повидать знакомых, заказать песню и отдаться музыке, а может, даже познакомиться с мужчиной, спросить, есть ли у него внедорожник, а потом отправиться на подземную парковку под площадью… Элена решительно отогнала эти мысли. Она должна сохранять ясное сознание, это ее долг перед Ческой. Она вернулась к картинке с двумя соединенными ромбами.

Вряд ли Ческа хотела отправить им философское послание. Она звала на помощь, а следовательно, все символические значения ромба — религиозные, метафизические, геометрические — можно отбросить. Тут должно быть нечто более прагматичное, какая-то зацепка, что-то, что приведет их к ней.

Элена вздрогнула от звонка домофона; сняв трубку, она услышала голос Сарате:

— Извини, что беспокою. Можно зайти?

Сарате прошел через все положенные стадии: отрицание, гнев, торг, депрессию… Теперь его мучила только тревога.

— Не могу перестать думать о Ческе, о том, через что ей пришлось пройти. Жива ли она? Насиловал ли ее этот урод с гнилыми зубами?

— Гони такие мысли. Сейчас важно одно: найти ее.

— Я голову сломал, думая об этих двух ромбах. Но так ни до чего и не додумался.

— А какие варианты у тебя были? Поделись, вдруг что-то сообразим вместе.

— Масонский символ. Чистые геометрические формы.

— Слишком изысканно.

— Татуировка. У кого-то на теле вытатуированы два ромба?

— Может быть. Но эту версию трудно проверить. Мне кажется, Ческа бы выразилась яснее.

— А у тебя есть идеи?

— Давай попробуем мыслить как Ческа, — предложила Элена. — Представь: ты связан, ранен, каким-то образом добываешь листок бумаги и можешь отправить только одно сообщение. Приходится писать его собственной кровью, и времени у тебя мало.

— Не исключено, что ты не можешь писать напрямую — иначе эта тварь записку не пропустит, — подхватывает Сарате.

— Надо еще понять, почему убитый носил рисунок в кармане.

— Думаешь, он знал, что там? Что это не просто клочок бумаги?

— Он ехал к ветеринару за рецептом…

— Но это не означает, что он умел читать рецепты и вообще хорошо соображал, — нетерпеливо перебил Сарате. — Вспомни, что говорил Буэндиа: вероятно, он почти всю жизнь провел взаперти. Думаю, Ческа хитростью подсунула листок ему в карман. Но вернемся к сообщению. Что она имела в виду?

— Она указывает нам путь. В вашем последнем расследовании, которое касалось похищения людей, встречался такой символ?

— Нет. Если бы встречался, я бы сразу вспомнил.

— И ни в каком другом расследовании?

Сарате задумался.

— Нет. Я бы вспомнил, Элена.

— Это должен быть знак, который легко расшифровать. Мне кажется, разгадка у нас под носом, просто мы ее не видим.

Еще почти час они безрезультатно рассматривали картинку.

— Ты ужинала? — спросил Сарате.

— Я очень голодная.

Они поужинали лазаньей из морозилки.

— Не знаю, сколько времени она там провалялась, но испортиться же не могла, правда?

— Завтра поймем. Если мы не отравились, значит, не испортилась.

Запить лазанью Элена предложила бутылкой итальянского «Каналетто Монтепульчано д’Абруццо».

— Думаю, вино хорошее. Мама прислала мне его на Рождество. Ты же знаешь, я вино не очень жалую. Раньше всегда пила граппу, а теперь вот подсела на воду из-под крана.

— Надо же! А я мечтал выпить с тобой граппы.

Они ели, болтали и допивали вино, ненадолго забыв о Ческе. Когда бутылка опустела, Элена сходила на кухню.

— Хранила ее в холодильнике на крайний случай, — улыбнулась она, разливая по рюмкам граппу «Либарна Гамбаротта». Элена рассказала, что этот сорт в течение года выдерживают в дубовых бочках; она рассуждала об аромате и цвете напитка, но для Сарате он ничем не отличался от любой другой граппы. Постепенно он пьянел, и на его лице проступала грусть.

— Это моя вина: я ушел тем вечером. И сказал, что не люблю ее. Иногда мне кажется, что она исчезла, чтобы меня наказать.

— Не терзай себя. Ты сказал ей то, что чувствовал. В том, что произошло потом, ты не виноват. Это уж точно.

— Иногда мне кажется, что виновата ты.

— Я?

— Конечно. Я не хотел связывать свою жизнь с Ческой потому, что все время ждал тебя.

— Думаешь, я поверю, что ты год меня не видел и все равно ждал? — Элена крутила в пальцах рюмку с граппой.

— Верить не обязательно, но это правда.

— Ты ведь говоришь так не потому, что хочешь переспать со мной?

— Не хочу я с тобой спать. Мне потом было бы паршиво.

— И мне. — Элена залпом опустошила рюмку. — Ночевать останешься?

Оба легли, каждый в своей кровати, разделенные лишь тонкой стенкой. Оба подумывали о том, чтобы обойти эту преграду. Оба отказались от этой идеи и попытались уснуть. Но безуспешно. Элена думала о Сарате, о том, как он ей нравился, и о дистанции, которую она снова устанавливала между ними. Неужели она превратилась в женщину, бегущую от любви? Примкнула к сонму разочарованных, которые проповедуют свободу от страстей и любовных драм?

Она встала и налила себе еще рюмку граппы, надеясь, что Сарате не услышит ее шагов, не выйдет в гостиную и не застанет ее в трусах и старой футболке вместо пижамы, да еще и с бутылкой в руках. Садясь на диван, она снова подумала о Сарате, о том, что ей в нем нравилось. Улыбнулась при мысли о том, что он спал в комнате ее сына Лукаса, которая все еще была обставлена как детская. Совсем как комната Чески в деревенском доме, застывшая во времени и хранившая память о той девочке, которой Ческа когда-то была.

Вскочив, Элена стала расхаживать по гостиной: от нервного напряжения у нее скрутило желудок. Она вдруг поняла, что означали два соединенных ромба.

Вдали уже показалась Куэнка. За последние дни Ордуньо и Рейес провели здесь достаточно времени, чтобы город ассоциировался у них не только с висячими домами, хотя их балкончики над обрывистым берегом реки Уэкар по-прежнему впечатляли.

Все утро они разъезжали по окрестностям, показывая каждому встречному фотографию Серафина: Буэндиа слегка подправил ему лицо после вскрытия. Параллельно сотрудники ОКА пытались выяснить еще что-нибудь об Иоланде Самбрано, об исчезновении которой никто не заявлял. Может, она сейчас вместе с Ческой, обеих держат в одном и том же месте?

Они поговорили с директором банка, где у нее был счет, с администрацией мебельной фабрики, где Иоланда работала, пока ее не сократили, с продавщицами в магазине, где она покупала продукты. Все опрошенные сходились в том, что она была женщиной скромной, очень вежливой и одинокой. Никто ее не хватился, пока не приехала полиция: только тогда люди сообразили, что давно ее не видели.

— А ведь в соцсетях у нее пять тысяч друзей, — заметил Ордуньо. — Вот поэтому мне и не нравятся социальные сети: пять тысяч френдов готовы поставить лайк, увидев фотку твоего кота, а выпить не с кем.