Дело только в том, что он отпустил ее. У него была Мира.

И все потому, что Элора была трусихой. Она позволила своим страхам увести себя прочь. Она позволила извращенным интрижкам их родителей затуманить ее рассудок. Она убедила себя, что однажды станет своей матерью. И после того, как это случится, Зейн уйдет.

Она позволила двум секретам, изложенным в двух письмах, поглотить ее жизнь.

Их брат.

Она взглянула на Лукаса и слегка улыбнулась, когда он посмотрел на нее в ответ. Вместе они молча переживут этот ужин, и как только с десертом будет покончено, они удалятся в его комнату, чтобы поиграть в видеоигры или посмотреть фильм.

Он позвонил ей сегодня утром, чтобы спросить, не останется ли она у него на ночь. Ее тетя, дядя и кузина остановились в гостевом крыле, как и каждый День благодарения. Не оставляй меня наедине с ними. Отчаяние в его голосе заставило ее принять решение, и она появилась за час до ужина с дорожной сумкой.

— Элора, как «Астон»? — спросила ее тетя.

— Хорошо.

— Ты все еще планируешь окончить колледж этой весной?

— Да.

— Но у нее нет парня, — сказала ее кузина с легкой ухмылкой.

— Нет.

— Ты можешь дать что-нибудь, кроме односложных ответов? — зарычал ее дядя.

Хрен.

Этот односложный ответ она оставила при себе.

Почему она сидела здесь? Она ненавидела этот стол. В этой семье она ненавидела всех, кроме папы и Лукаса. Она ненавидела индейку. От нее у нее болел живот, и так было с тех пор, как она была девочкой, но ее мать ни разу не просила шеф-повара приготовить что-нибудь другое.

Элоре надоело быть трусихой. Она потеряла Зейна из-за своих страхов. Она потеряла Зейна, потому что пряталась за пустым выражением лица и скрытыми чувствами.

Никогда больше.

Она больше не будет трусихой.

Элора оттолкнулась от стола и встала, ожидая, когда все взгляды будут направлены в ее сторону, чтобы заговорить.

— Вы ядовитые. За исключением папы и Лукаса, вы все просто яд. Извините меня, но я предпочла бы провести свое время в одиночестве, а не с вами. Счастливого, блять, Дня благодарения.

Вздохи последовали за ней, когда она покидала столовую.

С учащенным пульсом она направилась в комнату для гостей — ее детскую спальню, которую мать переделала через неделю после того, как Элора переехала в Поместье Кларенсов. Боже, это было так приятно. Конечно, потом она выслушает нотации от своей матери, но Элора не могла найти в себе сил беспокоиться. Больше нет. Поэтому с улыбкой, играющей на ее губах, она плюхнулась на край кровати.

Пять ударов сердца — столько времени прошло, прежде чем дверь приоткрылась, и папа просунул голову внутрь.

— Не бросай в меня ничем.

Ее улыбка стала шире.

— Ты в безопасности.

Он вошел в комнату, занял место рядом с ней и обнял ее за плечи.

— Привет.

— Привет. — Она положила голову ему на плечо. — Прости.

Она извинялась не за то, что сказала. Она извинялась, потому что на него ляжет основная тяжесть маминого неодобрения.

— Не стоит. — Он крепче прижал ее к себе.

— Спасибо тебе за цветы. — Вчера он прислал ей свежий букет. Красивые персиковые и оранжевые розы в сочетании с зеленью и золотистой краспедией. Ваза напомнила ей фейерверк, взрыв красок.

— Не за что. — Он крепче прижал ее к себе.

В течение нескольких месяцев она отдалялась от своего отца. Все это время он давал ей пространство. Но цветы и записки с надписью: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», написанные заглавными буквами, никогда не прекращались.

— Готова, наконец, рассказать мне, что тебя беспокоит, кнопка?

— Нет, — призналась она. — Но скоро.

Скоро она расскажет ему о Лукасе. Скоро она расскажет ему о себе. Скоро она уничтожит его мир. Но не сегодня. Ещё нет. Потому что она не хотела лишаться его объятий.

Она не была готова потерять своего отца.

Слезы защипали ей глаза. Месяцами она боролась с этими секретами, и все же каждый раз, когда она думала о том, чтобы сказать правду, она убеждала себя подождать. Пока нет.

Возможно никогда?

— Я люблю тебя, папа.

— Оу. Давненько я этого не слышал. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. — Я тоже тебя люблю.

Элора говорила это недостаточно часто.

Кровь — это просто кровь.

Слова Зейна всплыли у нее в голове, и вместе с ними что-то щелкнуло, чего раньше не было. Все это время она хотела, чтобы он был ее папой. Так им он и был.

Лоуренс Мальдонадо был ее папой.

Он был тем мужчиной, который научил ее ездить на велосипеде. Мужчиной, который в детстве читал ей сказки на ночь. Мужчиной, который позволил Элоре поплакать у себя на плече, когда Джон Титан назвал ее шлюхой на баскетбольном матче старшей школы «Астона».

Он был ее папой.

И она собиралась бороться, чтобы удержать его.

Даже после того, как она расскажет ему о маминых похождениях, она не отпустит его. Она потеряла Зейна, потому что не боролась. Она была слишком занята, стоя в крепости, построенной на иррациональных, незрелых страхах.

Элора больше не совершит такой ошибки.

Напряжение и стресс, накопившиеся за несколько месяцев, освободили ее грудь, и когда она вдохнула, ее легкие впервые за несколько недель были полны. Она прижалась к нему, закрыв глаза и сделав еще один вдох.

Черт, как же приятно было дышать.

Папа не задавал вопросов. Он не вступал в разговор. Он просто обнимал ее, с каждым мгновением доказывая, что знает, в чем она нуждается. Потому что он был ее папой.

— Можно мне войти? — спросил Лукас приглушенным голосом из-за закрытой двери.

— Нет, — поддразнил папа, в то же время Элора сказала:

— Уходи.

Лукас распахнул дверь, окинув их обоих равнодушным взглядом.

— Вы оставили меня одного там с ними.

Папа усмехнулся и похлопал по месту с другой стороны от себя.

— Мы прячемся.

Ее брат закрыл дверь и подошел, чтобы посидеть с ними, но с его появлением тишина была нарушена. Тринадцатилетние мальчики, особенно этот, не были известны тем, что могли сидеть спокойно.

— Что будем делать?

— Посмотрим фильм? — предложила Элора, зная, что он предпочел бы именно это.

— Хорошо. — Лукас пожал плечами и встал. — Я выбираю.

Элора кивнула, глядя на папин профиль.

— Хочешь посмотреть с нами?

— Нет, вы, дети, смотрите. Я лучше пойду к остальным. — Он еще раз поцеловал ее в макушку, затем встал, взъерошив волосы Лукаса, прежде чем выйти из комнаты.

— Иди, — сказала она. — Я собираюсь переодеться в пижаму. Ты хочешь посмотреть в медиа-зале или в своей комнате?

— В своей комнате. Определенно.

Где была дверь и замок, чтобы не впускать их кузину.

— Скоро буду, — сказала она.

Лукас ухмыльнулся, его голубые глаза сверкнули, когда он выбежал из комнаты, более взволнованный, чем она видела его за весь вечер.

Он был ее братом. Как отец был ее папой.

Элора будет бороться за них обоих.

Она подошла к шкафу и достала из своей дорожной сумки пару леггинсов и толстовку Зейна. Затем она почистила зубы и смыла косметику с лица, бросив туфли на каблуках и черное платье, в которых была на ужине, в кучу на пол.

Но прежде чем удалиться в спальню Лукаса, она разблокировала свой телефон, перейдя к своей любимой фотографии. За последние десять дней она смотрела на эту фотографию бесчисленное количество раз.

Зейн спал на диване в своем коттедже на Мартас-Винъярд. Его волосы были в беспорядке. Его рот был приоткрыт, а челюсть заросла щетиной. Она даже могла слышать его храп.

Элора сделала этот снимок не потому, что он был красив и умиротворен. А из-за его руки. Прежде чем заснуть, он протянул руку туда, где она сидела у его ног и читала книгу.

Он протянул руку ладонью вверх, как будто ожидал, что она возьмет ее.

Она этого не сделала.

Но он все равно держал руку открытой, даже когда спал.

Ей следовало взять его за руку.

Желание написать ему было настолько непреодолимым, что она бросила телефон на кровать, подальше от своей досягаемости.