Она выплюнула зубную пасту в раковину и прополоскала рот, затем выключила свет в ванной.

Кассия приподнялась на цыпочки, когда вошла в открытое пространство спальни, подняла ногу и крутанулась в пируэте. Ее мышцы напряглись — равновесие было дерьмовым. Но прилив знакомого был таким успокаивающим, что она улыбнулась и снова крутанулась. Затем она закинула руки за голову, потянулась к потолку и закрыла глаза.

Месяцы. Прошли месяцы с тех пор, как она в последний раз танцевала. Месяцы с тех пор, как она хотела танцевать. Но этот маленький вихрь исходил из глубины ее сердца, как бабочка, ожидающая, когда ее выпустят из кокона.

Кассия вытянула тело, чувствуя, как выпрямляется ее позвоночник. Затем она наклонилась, выгнув спину дугой и заложив руки за спину. Она смогла продержаться в этой позе лишь короткую секунду, прежде чем ее ноги подкосятся, и ей пришлось выпрямиться.

Смешок сорвался с ее губ. Она, вероятно, навредила бы себе, если бы надавила слишком сильнее, но…

— К черту все это, — она прыгнула через всю комнату.

Ее прежние инструкторы по балету съежились бы от ее техники. Они бы покачали головами, увидев, каким стало тело. Но что есть, то есть. А что более важно, есть желание.

Может быть, ее суббота все-таки не была обречена на провал.

Кассия бросилась к своей тумбочке, открыла телефон и включила старый плейлист. Затем она включила музыку на полную громкость, танцуя по своей комнате.

Сначала согрелись ее руки, превратившись в крылья. Затем ноги, когда она отключила свой мозг и позволила мышечной памяти взять все под контроль. Эта комната с открытым полом и большим пространством была идеальной для того, чтобы она могла избавиться от всего, что мешало ей наслаждаться танцем.

Сегодня вечером она танцевала для Кэсси. Для Кассии. Она танцевала, потому что когда-то давным-давно ее отец беспокоился, что в жизни его дочери было недостаточно девочек, поэтому записал ее в балет в восемь лет. Он ей так понравился, что она никогда не останавливалась. Танцы стали ее убежищем.

Пока не умер ее отец. И все, что было связано с ним, тоже умерло.

Боль пронзила ее сердце, горе, которое она не позволяла себе чувствовать. Ее ноги остановились. А руки опустились. Ее грудь поднималась и опускалась, пока она пыталась восстановить дыхание и отодвинуть боль в сторону.

Ее руки сжались в кулаки, и она закрыла глаза, прежде чем смогла заплакать.

Почему? Она хотела прокричать этот вопрос в ночь, но ответ все равно не пришел бы из пустоты.

Почему?

Как он мог так поступить с ней? Как он мог оставить ее в таком состоянии? Неужели она действительно так мало значила для него?

По комнате разнесся звон, музыка на мгновение стихла. Кассия оторвала свой разум от прошлого, от тех вопросов, на которые не было ответов, и направилась к телефону, ее шаги были такими же тяжелыми, как и ее сердце.

Пока на экране не высветилось лицо Эдвина.

Парадный вход.

Она схватила свой телефон и выбежала из комнаты босиком. Трепет пронес ее через холл и вниз по лестнице. Она открыла дверь, увидела его снаружи и рассмеялась.

— Хороший костюм.

Эдвин был одет в белую тогу с венком из зелени вокруг головы. На одном плече не было ткани, демонстрируя четко очерченное и чрезвычайно сексуальное плечо.

— Все еще не здороваешься. — Он усмехнулся и шагнул внутрь.

— Привет.

— Так-то лучше. — Он ухмыльнулся. — Я пришел с подарками.

— Помимо твоего обаяния? — поддразнила она.

— Тебе нравится мое обаяние. — Он наклонился ближе, его губы ласкали ее щеку. Поцелуй застал ее врасплох, настолько, что Кассии потребовалось мгновение, чтобы понять, что он сунул ей в руки сумку. — Иди переоденься.

— Хм?

— Переодевайся. Мы идем гулять.

— О, э-э…

— Никаких оправданий. — Он взял ее за плечи и развернул, легонько подтолкнув к лестнице. — Сегодня Хэллоуин. Если мне придется страдать весь вечер в костюме, то и тебе тоже.

Она подняла сумку.

— Если это костюм какой-нибудь распутной медсестры, учительницы или ангела, можешь забыть об этом.

— Я уже достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не из тех медсестер, которые ведут распутный образ жизни.

Этот комментарий заставил ее шаги замедлиться.

Он ведь знал ее, не так ли? И она начинала узнавать его получше. Они долго говорили о его долгосрочных планах, как только он получит контроль над своим наследством. Они делились обыденными подробностями повседневной жизни, жаловались на профессоров, мучились из-за заданий и отмечали результаты тестов.

— Я нервничаю перед выходом на улицу, — призналась она. — В прошлый раз… ты был там.

— Я был там. Но мы повеселимся. Обещаю. — Он потянулся за резинкой, которой она завязала волосы, и снял ее.

Поцелуй в щеку и снятие резинки — это было больше, чем он прикасался к ней за последние несколько недель. Ее сердце подпрыгнуло, но Кассия не могла решить, было это от волнения или паники.

Это слишком рано. Не так ли?

— Я не подведу тебя, рыжик.

Одно это прозвище стоило того, чтобы регулярно красить волосы.

— Ладно.

Кассия направилась к лестнице, в то время как Эдвин ждал в холле. При виде его в этой тоге ее лицо вспыхнуло. Его руки были массивнее, чем она предполагала, поскольку обычно в кампусе он носил толстовки с капюшоном и рубашки с длинными рукавами. Но голый, ну… вид его был таким же восхитительным, как ваза с конфетами на Хэллоуин.

Все, что потребовалось бы — это потянуть за плечо, и этот костюм упал бы на пол. Боже, он был искушающим.

Слишком искушающим.

Она отвела глаза и поспешила в свою комнату. Ей не потребовалось много времени, чтобы накраситься, добавив немного красной помады для смелости и быстро завив волосы. Затем она натянула костюм, который он принес.

Кассия однажды ходила на вечеринку в тогах. С Джошем. Они были одеты в простыни, скрепленные резинками, узлами и хорошо приклеенной клейкой лентой.

Конечно, Эдвин не принес бы ей простыню. Это платье было идеально подогнано по фигуре. В то время как у него была одна бретелька на плече, у нее было две, которые образовывали низкий V-образный вырез, спускающийся между грудей. Талия была перевязана золотой веревкой, а на юбке были два длинных разреза, которые поднимались вверх по бедрам.

Он не захватил с собой обувь, поэтому она надела свои любимые биркенштоки (прим. ред.: биркенштоками называют шлепанцы и сандалии на толстой подошве с ортопедической стелькой). Эдвин выбрал костюм, в котором она чувствовала себя греческой богиней и могла надеть удобную обувь.

Когда она спускалась по лестнице, взгляд Эдвина, полный жара, следивший за каждым ее шагом, был достаточной наградой.

— Ты должна носить тоги каждый день.

— Мы очень подходим друг другу.

Эдвин встретил ее на нижней ступеньке, снял со своей головы кольцо из листьев и надел ей на голову.

— Совпадение является намеренным. Таким образом, все в клубе знают, к кому ты принадлежишь.

Ее сердце екнуло от значения этого слова, но желудок сжался. Принадлежишь.

Когда-то она принадлежала мужчине.

И он разрушил ее жизнь.

— Что не так? — спросил он, сдвинув брови.

Она отмахнулась от этого.

— Ничего.

— Расскажи мне. У тебя странное выражение лица.

— Я не хочу принадлежать никому, кроме себя самой, — призналась она.

— Достаточно справедливо, — сказал он. — Тогда давай знаешь как? Мы одинаково одеты для того, чтобы все в клубе знали, к кому принадлежу я.

Какое бы беспокойство она ни испытывала мгновение назад, оно исчезло.

Кассии так сильно хотелось довериться ему. Верить каждому его слову. Но она еще не совсем пришла в себя. После всего, что произошло в Хьюзе, возможно, она никогда и не придет.

— Так куда именно мы направляемся?

— В «Измену».

Она застонала.

— Не волнуйся. — Он рассмеялся и взял ее за руку. — Это будет весело. А если нет, я отвезу тебя домой.