Были поездки в Ялту к Чехову, в Алушту на шашлыки и в Севастополь на экскурсию. И там снова была Ленка, снова озорная и манящая. В Севастополе, на берегу бухты, стоял ресторан «Баркентина» в виде старинного корабля. Там в песне бежал на зелёный свет Валерий Леонтьев, и пили водку вьетнамские туристы. А, может быть, это были уже китайцы? Вальке они показались симпатичными. Он бежал на зелёный свет светофора под восхищенными взглядами вьетнамцев, потому что был влюблённый в Ленку. А она грациозно извивалась, кружилась в танце и подрагивала бёдрами.

Разгоряченные танцами, влюблённые в тот чудесный вечер, в пьяных вьетнамцев, в прохладный морской воздух, они были счастливы. Счастливы своей молодостью, бесшабашностью и нежеланием загадывать наперёд.

Почему сгорела через несколько лет та «Баркентина», Валентин так и не узнал. Просто позже об этом рассказал ему какой-то знакомый. А в тот вечер он отпустил Ленку к чужому мужу домой и остался один в незнакомом городе-герое.

В стране намечались проблемы с алкоголем, в незнакомом городе-герое, вечером, – вдвойне. Поиски ночлега и спиртного означали одно и то же. Другой ресторан – «Полет» или «Взлет» – свел Валентина с новыми друзьями и две его проблемы были решены автоматически. Чтобы заглушить тоску о чужой жене и чужом муже, Валентин был щедр с новыми друзьями, не очень ласково встречен женой одного из них и, проснувшись рано утром в незнакомом месте, впервые узнал, что в Севастополе большие проблемы с водоснабжением. Что проявлялось в строгой регламентации посещения квартирного санузла. И ещё – вода подавалась в определённые часы в ограниченных количествах и ею нужно было запасаться впрок. Эти проблемы были задолго до него и после него. Просто ему впервые пришлось с этим столкнуться.

Город-герой провожал Вальку ватагой новых друзей, которые искренне желали ему счастливой дороги. Не было только той, которая дала бы ему это ощущение счастья. Чужая жена с чужим мужем где-то пыталась по-новому выстроить чужое счастье.

Пилот Георгий в последний вечер в очередной раз учил всех, как надо делать коктейли, и виртуозно играл на фортепиано. Московский кадровик шутил о летчиках-асах и звёздочках на фюзеляжах самолетов. Здесь подразумевалось количество курортных романов, встреч, свиданий – и просто счёт всего приятно пережитого. Море тяжело вздыхало, как бы сопереживая с отъезжающим Валентином.

Впереди был долгий перелёт с остановкой на малой родине, где ещё были живы его близкие и родные люди. За несколько дней, отведенных для этой плановой остановки, он успел навестить почти всех родственников и друзей. Особой заслугой для себя он посчитал, что успел побывать в больнице и поддержать тяжелобольного дядьку. Любимый им дядька, похоже, умирал. Его было жалко. Но дядька жалел, почему-то, плачущего «племяша». Хмыкал и говорил: «Это не он. Это водка плачет». А двоюродный брат Вовка то и дело толкал его в бок, покрикивая: «Ну, ты, майор! Чего расслабился?»

Везде Валентина встречали радушно: вино лилось рекой, поцелуи и тосты перебивали друг друга. Так как у него не было постоянного места ночлега, он останавливался там, где заставала его полночь. Вроде бы никого он не успевал обременять своим присутствием. И в один из вечеров он оказался у своего одноклассника Лёхи. С Лёхой его связывали долгие годы учебы, совместное времяпрепровождение, юношеские мечтания, общность характеров и интересов. Мечталось, что через какое-то время встретятся три капитана (был ещё третий товарищ – Сашка): капитан ВВС, капитан ВМФ и пехотный капитан. Но так получилось, что по медицинским показаниям наши авиация и флот не досчитались бравых капитанов. И за троих пришлось отдуваться тридцать лет сухопутному капитану, а потом и полковнику – Вальке, то бишь Валентину Константиновичу. Сашка затерялся со второй женой в строительном бизнесе в Москве. Валентин колесил по просторам Вселенной, а Лёха освоил шоферское ремесло и трудился в сфере общественного транспорта.

В этот приезд Валентина вечернее застолье затянулось за полночь. И хотя Лёха ограничивал себя в спиртном – завтра планировалась поездка в другой город – от душеспасительных разговоров никто не ушел, и друзья смогли наговориться вдоволь. Под конец решили, что Лёха наутро возьмет с собой Вальку и в ходе своей поездки покажет ему новые достопримечательности, которые тот не мог видеть в юности. Лёха испытывал желание выступить в некотором роде гидом и первооткрывателем. Такая перспектива Вальку устраивала. Не устраивало состояние здоровья. Оно было основательно подорвано.

Наутро настроение у гостя не улучшилось, и когда Лёха тормошил его, помогал одеваться, подсаживал в микроавтобус, думать о каких-то достопримечательностях вовсе не хотелось. Предстояло ехать за сорок километров в небольшой город, забрать там бригаду строителей и везти их на какой-то источник. Там в будущем должен был открыться какой-то водно-лечебный термальный комплекс. Но этот комплекс ещё предстояло построить.

До небольшого городка доехали за полчаса. Валька ехал в полудреме, положив голову на руки, лежащие на спинке переднего сиденья. На остановке автобуса подобрали бригаду строителей, подождали немного бригадира и тронулись в путь к источникам. Там предстояло природное излияние термальных минеральных вод окультурить, упаковать в какие-то архитектурные формы, технические и бытовые строения. Ну, это будет потом. А пока…

Вваливаясь в салон микроавтобуса, бригадир оглядел всех, а Вальку ещё и толкнул в бок: «Краново́й?» Строители нерешительно пожали плечами. Нового крановщика в лицо никто не знал. А Валька, думая, что реплика, обращенная к нему, означает какую-то местную шутку, приветствие или связана с какими-то им известными событиями, старался пересилить тошноту и молча кивнул. Похмелье было тяжелое, отравление организма – запредельным. Столько было намешано, столько выпито! Вспомнился итальянец из анекдота, который записывал в дневник сведения о своём состоянии после пьянки с русскими: «Лучше б я умер вчера». На очередной вопрос бригадира он прошептал: «Да, краново́й я, краново́й…», в смысле – ему «кранты». И попытался немного поспать.

Приехав к источнику, строители весело вывалились из салона микроавтобуса, стали оглядывать местность, курить и обсуждать производственные темы. Лёха, видя страдания друга, дал команду:

– Раздевайся!

– Какой раздевайся? – жалобно заблеял Валентин. – Декабрь на дворе. Видишь, снег идет, и вообще я полежу у тебя в салоне, пока они тут разберутся.

– Во-первых, разбираться им придется долго, они приехали работать на весь день, – решительно заявил Леха. – А, во-вторых, когда ты видел у себя на родине холодную зиму? Посмотри – снежок, горячая вода, декабрь, экзотика! Потом будешь вспоминать, как о сказке! И, в-третьих, я в салоне включу отопление, и после ванны и прогулки по снежку тебе здесь будет комфортно.

Подчиняясь наставлениям Лёхи, Валька разделся до плавок и выбрался из машины. Был у него ещё и свой мотив: контраст температур, свежий воздух должны были вернуть его к жизни. Главное, запустить движок! Проходя мимо строителей, он мельком взглянул на них и шагнул в небольшой котлован, который наполнялся горячей водой из торчащей рядом трубы. Хотя он оглядел вновь обретённых товарищей мельком, до конца жизни запомнил взгляд и выражение лица бригадира. В них было всё: ярость, смятение, удивление и опустошение. Бригадир мог понять, что его новый коллега перебрал накануне, что ему плохо, но он вышел на работу. Но то, что он пошел купаться и работать не собирается – ему это было не понять. Пока Валька принимал ванны, периодически вылезая на снег, бригадир что-то кричал, бегал вокруг котлована, воздевая руки к небу. И лишь когда прицепился к Лёхе и тот втолковал ему, что ванны принимает гость и уроженец нашего солнечного края, а краново́й, по всей видимости, опоздал или вовсе не явился, бригадир понял, что план работы сорван, заезд оказался тренировочным.