Они стремительно бросились навстречу друг другу в объятья. Он обнимал упругое горячее её тело, осыпая поцелуями шею, волосы, плечи и грудь. Потом подхватил на руки и перенес в спальню. Судорожно снимая с себя одежду, они не разговаривали, лишь было слышно их жаркое дыхание. Дурман, наваждение, безрассудство овладело Валеркой. Он утонул в её груди, запахах и объятьях.

В минуту острейшего наслажденья, помноженного на скорость и новизну ощущенья, его голову за волосы кто-то приподнял вверх. Осоловелым взглядом Валерка встретился с глазами жены Татьяны. Это она поторопилась пораньше с работы, чтобы накормить своего ненаглядного, и это она сейчас смотрит на него с ужасом, недоумением и отвращением, ещё не до конца понимая, как такое могло произойти в её надёжной благополучной жизни.

Валерка всем своим существом оставался с Натальей. Возникший было вопрос: «Откуда она взялась?», а потом и Татьянина пощечина не могли отвлечь его от того наслаждения, которое подходило к концу. С закрытыми глазами он рухнул на Натальину грудь.

Спустя минуту, они также спешно, как и раздевались, стали искать свои вещи и одеваться. Причём, каждый бормотал сам по себе разрозненные фразы, типа: «Влипли… что делать… как в глаза смотреть… доулыбались… допрыгались… почему она пришла… почему не закрыта дверь?» Подойдя к приоткрытой двери, Валерка увидел плачущую Татьяну. Она сидела на крыльце спиной к двери, плечи её подрагивали от рыданий. Острое чувство вины и стыда резануло душу Валерки. Ещё не зная, что будет дальше делать, он побежал назад в комнату схватил за руку Наталью, резко вывел за дверь и толкнул с крыльца. Та скатилась по ступенькам, перебежала двор и скрылась за воротами.

– Чтоб ноги твоей здесь больше не было!.. – крикнул ей вслед Валерка.

Валерка вернулся в прихожую, надел плащ, спустился с крыльца и встал напротив жены. Губы его дрожали, но он, вдруг собравшись, гневно произнес свою речь:

– Вы этого хотели! Вы этого добились!.. Идиот! Как я сразу не распознал вашего коварства… Они вздумали меня испытывать. Ну, что испытали? Теперь испытывайте других.

Татьяна от такого напора перестала плакать. Широко раскрытыми глазами она видела, как он повернулся и четким, почти строевым, шагом направился на улицу. Выходя со двора, он громко хлопнул калиткой.

Хлопнуть-то калиткой Валерка хлопнул, но так сильно и неосторожно, что ударил себе по руке. От боли едва не закричал, но сдержался. Из ссадины брызнула кровь. Не зная, куда идти в это время и что делать далее, он присел на лавочку. «Кровь – это хорошо, – подумал Валерка и начал выдавливать кровь на лавку. – Пусть посмотрят, что не им одним так больно».

За забором всхлипывания прекратились. Потом из калитки показалась Татьянина голова. Она увидела кровь.

– Что с тобой, Валера? Откуда кровь? – запричитала она.

– Отойди! Без тебя тошно. Ничего, скоро пройдет, – Валерка здоровой рукой уже зажимал рану.

Татьяна сбегала за йодом и, как не сопротивлялся муж или делал вид, что сопротивляется, обработала ему рану. Потом они долго ходили по поселку и просили прощенья друг у друга…

Когда Валерка закончил рассказ, Валька лишь с удивлением произнес:

– Ну, ты нахал!

– А что мне оставалось делать? Надо было как-то выходить из положения.

– Ну, а потом что? Не вспоминалось тебе всё это?

– Видишь ли, как интересно жизнь устроена! – глубокомысленно произнес Валерка. – Мы бы поубивали друг друга, если бы не умели прощать… Тогда, когда мы гуляли по поселку, я залез в чужой палисадник, нарвал огромный букет цветов и, преклонив колени, вручил их Татьяне. И любили мы друг друга в тот вечер ещё крепче. Она и сегодня помнит об этом букете, но не вспоминает, о том, что ему предшествовало.

Учеба подходила к концу, впереди маячил отпуск. Накопилась усталость и надо было планировать поездки по родным местам, в горы, к морю, туда, где можно отвлечься от надоедливой суеты напряженной учебы. Москва изнемогала от жары: плавился асфальт, не хватало прохлады и денег. Впрочем, последних не хватало всегда. Нужно было всегда что-то планировать, изыскивать, мараковать.

Но отпуск – это отдых, который нужно ещё заслужить. Сдать сессию, отходить все положенные наряды, привести в порядок дела и мысли. Всё это укладывалось в рабочий недельный распорядок Валентина. Оставалось сдать один зачет, сдать секретную литературу и сходить в наряд по автопарку. За время учебы он ходил помощником дежурного по академии, дежурным по факультету, по различным номерным корпусам, а по автопарку как-то не приходилось. По отзывам бывалых товарищей, было в этом дежурстве что-то унизительное. Во-первых, расположение автопарка вдалеке от основной территории требовало определённого времени на то, чтобы туда самостоятельно добраться. Во-вторых, сама служба там представлялась рутинной, скучной. Что называется, «на отшибе». Ну, и, в-третьих, бытовые условия, как в любом наряде, к комфорту не располагали. В автопарке их не было вовсе.

Подготовка к наряду и развод караула и внутреннего наряда прошли штатно. Полдня Валёк отсыпался, готовил обмундирование, чистил сапоги и представлял, как в них по такой сильной жаре будет сам страдать и мучить состраданием москвичей и москвичек. На разводе старшим дежурным был проведен опрос знаний своих обязанностей заступающими в наряд, осмотр их внешнего вида, и после команды: «По караулам, шагом марш!» все дружно убыли на свои объекты. Убыл и Валентин, на метро – в портупее, сапогах, по жаре и с пистолетом. Хотя по значению слов, определяющих в данном случае картину этого перемещения, трудно определить последовательность их употребления.

Главное, он добрался до автопарка, где его с нетерпением ждал тот, кого предстояло менять. Уже в процессе приёма дежурства – при осмотре территории, уяснении особенностей несения службы (на что следует обращать особое внимание), ознакомлении с документацией, сличении слепков печатей на дверях хранилищ – Вальке стало тоскливо от всех этих подробностей, и он мысленно включил внутренний хронометр отчета своей службы. А служба состояла в том, чтобы после возвращения водителей в парк отправлять их в свои подразделения и утром принимать обратно. Организованно осуществлять выезд автомашин, согласно утверждённому наряду и путевым документам. Ну, и контролировать, чтобы ничего не пропало и ничего не сгорело. «Надо выстоять!» – было сказано самому себе, и Валентин, бодрый и подтянутый, включился в дежурство.

В помощниках у него было два дневальных, которые, по всей видимости, не вылезали из нарядов, жили здесь, совмещая службу в наряде с выполнением своих должностных обязанностей – техников, механиков. Словом, мастеровых людей – всё знающих, умеющих и подсказывающих ежедневно меняющимся дежурным, где, что и как должно быть. Казалось, такое подспорье позволяло немного расслабиться. Тем более наступала вечерняя прохлада, начальство убыло и телефоны молчали. Но Валентин уже убедился по предшествующей службе в войсках, что именно такие знающие помощники могут быть первым источником повышенной опасности. А потому им были уточнены вопросы смены дневальных, их места нахождения и время отдыха.

Вечерело. Валентин пошел прогуляться по автопарку, осматривая хранилища и рифмуя приходящие на ум строчки. Было уже не так жарко и не так всё печально. Всё-таки дежурство-то последнее. Ночь простоять и день продержаться! В кейсе – бутерброды, в дежурке – чай. Жаль, телефон связан только с коммутатором, а то можно было бы поговорить полночи с некоторыми товарищами. Осмотр территории завершен, на очереди ужин, доклад дежурному и отдых с двух до шести часов. Четыре часа – как положено в наряде.

Эту ночь в наряде он запомнил на всю жизнь. Было душно, кусали мухи, из окна в дежурку бил свет фонаря на столбе, который никак нельзя было выключить. Окно как-то занавесить тоже не получалось. И мысли дурацкие – о карточном долге, об Ирке с соседней улицы (ошибочный звонок по телефону и три месяца метаний между чувством и другим долгом), об отпуске, наконец, – не способствовали нормальному проведению узаконенного времени отдыха.