Клин клином или кое-что о гештальтпсихологии[23](Яковлев Э. А.)

Эдуард Александрович, симпатичный полковник, коренастый, невысокого роста, всегда являл собой образец спокойной уверенности в будущем. Служил он начальником политотдела отдельной артиллерийской дивизии Московского военного округа. А так как таких дивизий на все вооруженные силы было – раз-два и обчёлся, а в о́круге она была единственной, то редкие были дни, когда бы не работала в ней какая-нибудь комиссия. Особенно любил дневать и ночевать в этом хозяйстве начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-лейтенант Кузьмин. То ли ему в штабе округа не сиделось, то ли его оттуда настоятельно выгоняли, а то ли он не мог забыть свою недавнюю службу в этих местах, но дивизию он считал своей вотчиной и, соответственно, относился к ней по-отечески. Это он считал себя образцовым отцом-командиром, а для его «родственников» каждый такой приезд был стихийным бедствием. Тем более, по каждому поводу он объявлял офицерам сбор по сигналу «Азимут-555». И не случайно подчиненные за глаза называли его «Кошмар-555».

Эдуард Александрович на дивизии был уже пять лет, повидал многих начальников и командиров. Все они росли и уходили на вышестоящие должности, а он оставался на месте. И стиль работы этого начальника ракетных войск и артиллерии он уже успел изучить. Кузьмин мог назначить служебное совещание в автопарке какого-то артполка, а объявиться в другом месте и срочно затребовать к себе всех командиров со своими замами. Мог, что называется, зацепиться за любую кучу мусора, подсобное хозяйство какой-то части или остановившуюся из-за поломки машину. И сразу следовали вызовы всех начальников, разносы и оргвыводы. С должностей люди слетали по несколько раз за день. В психологии такое поведение определяется как неспособность выделить ведущий тип деятельности. Это Эдуард Александрович знал по учебе в академии.

Кузьмин, наверное, тоже учился в академии, но у него была другая академия. И там его, должно быть, учили психологическим приёмам укрепления единоначалия в армии. Своё поведение он объяснял беспокойным характером, а на практике складывался всегда бестолковый распорядок дня. И в тот день у Эдуарда Александровича дела с утра как-то не заладились. Да, и накопилось их порядком. Подходил день представления донесения в политуправление округа о политико-моральном состоянии личного состава за прошедший месяц. Требовалось подготовить справку о состоянии воинской дисциплины. Из округа просили организовать встречу артистов, приезжающих с шефским концертом. К тому же, по графику ответственных по дивизии (был такой для заместителей командира дивизии) он ночью проверял несение службы в карауле. Не выспавшийся, озабоченный, он встречал новый день не в бодром настроении. И этот день ничего хорошего не сулил. А тут ещё очередное совещание начальника ракетных войск и артиллерии округа в 11.30 в автопарке 217 артполка.

Подождав старшего начальника в назначенном месте ровно десять минут и предупредив командира дивизии, он убыл на служебной машине в штаб, чтобы в кабинете заняться бумагами, которые за него никто не мог сделать. За столом долго не мог сосредоточиться и решить, с чего начинать. Периодически он выдвигал ящик стола, поглядывал на пачку сигарет и не решался закурить. Вообще-то он курил редко и считал себя некурящим, но иногда ему хотелось расслабиться, изображая сибаритствующего гусара. Сегодня с гусаром никак не получалось.

Внезапно без стука, стремительно в его кабинет влетел начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-лейтенант Кузьмин. Перед собой он подталкивал в спину молодого командира 217 артполка подполковника Шевчука.

– Вы почему, товарищ начальник политотдела, не привлекаете этого зарвавшегося и вконец обленившегося подполковника к партийной ответственности? – так сверхкатегорично прозвучал вопрос-требование из уст Кузьмина.

От неожиданности появления незваных посетителей и от такой беспардонности начальника Эдуард Александрович ударил кулаком по столу, вскочил навстречу вошедшим, и от его спокойствия не осталось и следа.

– А вы почему врываетесь в кабинет начальника политотдела дивизии без стука? Я назначен на эту должность по решению военного отдела ЦК КПСС и мне лучше знать, кого и за что привлекать к партийной ответственности, – это было сказано в лицо генералу Кузьмину. А командиру полка начальник политотдела бросил:

– А вам, товарищ подполковник, я руки не подам, если ещё раз увижу, что с вами как с нашкодившим мальчишкой будут обращаться какие-то зарвавшиеся начальники. Идите и командуйте полком!

Эдуард Александрович повернулся к генералу, который успел присесть на стул напротив его стола и выглядел растерянным. Поддержки его воспитательного порыва не получилось. Более того, он был публично, если не оскорблен, то никак не поддержан. Начальник политотдела взволнованно прошелся по кабинету, сел за стол и посмотрел на Кузьмина. Наступила пауза, которой каждый из них пытался найти оправдание и которую надо было кому-то прерывать.

– У тебя сигарет нет? – робко, как-то заискивающе спросил Кузьмин.

Эдуард Александрович отодвинул ящик стола (всё-таки свершалось то, что недавно хотелось), достал пачку сигарет и дрожащей рукой протянул её генералу. Тот такой же дрожащей рукой с трудом вытащил сигарету из пачки. Вдвоём они кое-как раскурили сигареты и молча уставились друг на друга.

– Вот жизнь какая гадская, – спокойно и даже жалостливо сказал генерал. Хотя было сказано грубее и не совсем литературным языком. – Всё куда-то бежим, всё торопимся…

– Не говорите, Владимир Иванович! Всё на нервах. Где тут в души заглядывать? Какой тут индивидуальный подход в воспитательной работе? Какая тут гештальтпсихология?

– Что ты сказал? Это на каком языке прозвучало? Да, ладно… Не объясняй – почитаю. А ты можешь быть резким, Эдуард Александрович. Не ожидал!

– Так, ведь есть с кого брать пример, Владимир Иванович!

– Неужели я таким со стороны могу казаться?

– Не только казаться, но и быть, Владимир Иванович!

– Ну, ты, брат, не обижайся на меня. Я ведь за дело переживаю.

– Все мы переживаем за дело. Но, видимо, по-разному.

Они расстались успокоенными и довольными взаимопониманием, которое так неожиданно установилось между ними.

Вскоре Эдуард Александрович был переведен в Москву на преподавательскую работу в академию. Они поздравляли друг друга с праздниками. Чаще звонил генерал Кузьмин, он предлагал воспользоваться его служебной машиной: до аэропорта или вокзала, или просто по каким-либо делам. Эдуард Александрович благодарил и от таких предложений отказывался. Всегда было видно, что Кузьмин как-то хотел сгладить ту неловкость, случившуюся когда-то в кабинете начальника политотдела. А Эдуард Александрович четко помнил звук треснувшего на столе стекла, когда он в сердцах ударил по нему, выскакивая навстречу растерявшемуся генералу.

Проза жизни и героика, возвышенное и низменное, прекрасное и безобразное – как часто эти два начала сочетаются в одном и том же событии, историческом факте или в конкретном человеке. Как часто мы находим смешное в трагедии и, наоборот, в смешном нам видятся оттенки героизма и трагедии. И никуда нам не деться от разнообразных проявлений законов материалистической диалектики, которые направляют нас и объясняют всё сущее на земле. Но нельзя объяснить, как люди – каждый на свой лад – относятся к собственным успехам и достижениям.

В городе Фрунзе [24] на улице XXII партсъезда, переходящей в Ленинский проспект, когда-то стоял бронзовый бюст – памятник дважды герою Советского Союза лётчику-штурмовику капитану Талгату Якубековичу Бегельдинову. Была такая практика. Стоял он в соответствие с Указом Президиума Верховного Совета СССР (01.08.1939 г.) «О дополнительных знаках отличия для Героев Советского Союза», в котором статья 3-я гласила: «Герой Советского Союза, совершивший вторичный героический подвиг… награждается второй медалью “Герой Советского Союза”, и… сооружается бронзовый бюст на родине Героя». Так советское государство отмечало особо отличившихся своих сынов.