— Что-то не похоже. Вас смущает мой костюм.

Её костюм!

— Ну, то есть... ну, вы понимаете... я этого не ожидал...

— Я вам не нравлюсь?

— О! да... вы мне даже очень нравитесь...

— Ну хорошо! Тогда, мой котик, не нужно волноваться из-за пустяков!

Она провела рукой с наманикюренными ногтями по подбородку Тарчинини, который затрепетал, как молодой жеребец, и потом, наполнив кувшин, ушла в свою квартиру, слегка покачивая бёдрами, естественно и бесстыдно. Веронец, у которого слегка кружилась голова, сделал несколько дыхательных упражнений, чтобы прийти в себя, прежде чем вернуться к сыну.

— Ну, папа, ты видел эту даму?

Ромео, застыдившись, нагло соврал мальчику, как не врал даже своей жене:

— Нет.

— Хочешь я пойду поищу её?

— Ты с ума сошёл! Ты ведь прекрасно знаешь, что мама запрещает тебе говорить с незнакомыми людьми!

— Так это не я, это она со мной заговорила.

— Ну хватит! Ты добавил что-нибудь к моему письму?

— Да, и даже запечатал его!

Опустив послание в карман, Тарчинини решил нанести визит своему другу Луиджи Роццореда, шефу криминальной полиции Флоренции и своему старому однокашнику.

— Мне надо по делам, Фабрицио. Это ненадолго. Ты спокойно меня подождёшь, а когда я вернусь, мы пойдём обедать в ресторан.

Ребёнок всплеснул руками.

— Это же шикарно!

— Я попрошу графиню посидеть с тобой, пока меня не будет.

— Ты не хочешь, чтобы я остался с той дамой напротив?

— Ни за что на свете!

— Почему?

— Это тебя не касается!

Крепко взяв мальчика за руку, Ромео стал спускаться по лестнице. Между четвертым и третьим этажами он столкнулся с очаровательной молодой женщиной, которая выглядела весьма прилично и которая ему настолько понравилась, что он поприветствовал её широким жестом, взмахнув своей серой фетровой шляпой на манер мушкетёров при дворе короля Людовика XIII. Удивлённая Адда Фескароло не смогла удержаться от того, чтобы не улыбнуться в ответ и вернуть, хотя и более сдержанный, поклон пылающему веронцу.

Польщённая приветствием своего гостя и расхваливанием комнаты, графиня согласилась посидеть часок с Фабрицио, что пришлось явно не по вкусу мяснику, который был опять здесь. Не глядя на Тарчинини, он громко заметил:

— Есть люди, не имеющие даже представления о том, что значит слово «деликатность».

Графиня тихо его перебила:

— Ну, Антонио... Это же неприлично!

— А он, может быть, он ведет себя прилично? Ни стыда у него, ни совести!

Ромео чопорно спросил:

— Это вы на меня намекаете, синьор?

— Знает кошка, чьё мясо съела!

— В таком случае, позвольте вам заметить, что в вопросах деликатности именно вы нуждаетесь в уроках!

— Я?

— Разумеется, вы! Невозможно и подойти к графине, чтобы вас не было рядом!

— Я не рассчитывал вас принимать!

— Я разве говорю о том, чего нет?

— Ну, что вам от нас нужно?

— Я пришёл только попросить донну Марию последить за моим сыном, пока я буду делать официальный визит.

— Ma qué! Если вы не способны заниматься своими детьми, то незачем было их заводить!

— А если я отдеру вас за уши, чтобы научить вежливости?

— Попробуйте, если у вас есть желание оказаться в больнице!

— Вы воображаете, что напугали меня?

— Ну ладно, замолчите, дяденька, а то я уж и сам испугался!

В этом заявлении было столько презрительной иронии, что Тарчинини, забыв о своём возрасте и о Фабрицио, уже готов был ринуться в бой с грузчиком, когда чей-то голос осведомился:

— Я вам не помешаю?

Атмосфера тут же изменилась, и каждый обрёл своё хладнокровие. Графиня заверила:

— Совсем нет, синьор Таченто.

Вошёл очень здоровый, расплывшийся мужчина, чей вид производил впечатление бычьей невозмутимости:

— Мне надо на службу, и я вернусь не раньше девяти часов вечера. Я забыл сказать об этом, когда Паола уходила утром на работу. Не будете ли вы так любезны передать ей это, когда она придёт?

— Положитесь на меня, синьор Таченто, как я полагаюсь на вас в отношении нашей сегодняшней вечеринки.

— Сразу же, как только освобожусь.

Таченто покинул комнату не без того, однако, чтобы не бросить странного взгляда на Тарчинини и его соперника. Служащий префектуры ушёл, Ромео сделал то же самое, как если бы грузчика-мясника не существовало, дав перед уходом последнее наставление своему сыну. Веронец не прошёл ещё и ста метров от дома, как Монтарино заявил:

— Ладно, раз вы играете с детьми, то я сматываюсь.

— Хорошо, Антонио... Я тебе увижу вечером?

— Конечно, нет! Я оставлю вас со всеми этими ничтожествами, вы ведь друг другу все так нравитесь!

— Я дорожу своим местом, Антонио, и потом...

Она сделала благородное движение головой в сторону портрета дона Гастона.

— ...здесь тот, кто умер за нас и кого я не имею права покинуть!

Монтарино усмехнулся:

— Вы потрясающая, графиня!

Когда донна Филиппина осталась наедине с Фабрицио, она принялась старательно расспрашивать его о матери, о сёстрах, братьях, об отце, о квартире, которую они занимают в Вероне — короче, обо всём, что могло позволить поглубже их узнать. Сообщения мальчика были прерваны неоднократными вторжениями жильцов, которые, казалось, проходя мимо двери консьержки, не могли не заглянуть в неё. В глазах Фабрицио самым интересным визитом был, бесспорно, визит синьорины делла Кьеза. Этот визит начался самым церемонным образом. После того как они обменялись нескончаемыми «синьора», настал черед обмена любезностями, но ребёнок не мог угадать скрытого сарказма и яда, содержащихся в каждой фразе. Очень быстро ситуация чрезвычайно накалилась. Этой перегруженной электричеством атмосфере не хватало только искры, чтобы разгорелось пламя. Такой искрой оказалась Адда Фескароло, просунувшая голову в приоткрытую дверь, чтобы сказать:

— До вечера, донна Мария, и спасибо!

— Доставите мне большое удовольствие, синьорина!

Розалинда делла Кьеза подняла свои острые плечи и усмехнулась:

— Странная синьорина, если вам угодно знать моё мнение! Позор для дома, что вы приютили девицу такого сорта!

Графиня прикинулась непонимающей:

— А почему?

— Простодушие к вам очень не идёт! Как будто вы не в курсе каждодневных, и большей частью ночных, визитов, которые ей наносит один приятный мужчина, который...

Донна Мария взорвалась:

— А какое отношение личная жизнь Адды Фескароло имеет к вам, жалкое создание?

— Жалкое создание? Я? Вы осмеливаетесь?

— А! Конечно, вы ведь не можете быть такой же, как она! Кто на вас обратит внимание? С вашей черепашьей грудью и козьей задницей!

— О! Вы считаете лучше быть похожей на вас, развалившуюся башню?

— Башню, способную ещё выкинуть вас в окошко, старая ведьма!

— Решительно, принимая у себя грузчиков, вы позаимствовали ещё и их язык!

Графиня схватила большую фарфоровую вазу в восточном стиле и, потрясая ею, заорала:

— Убирайтесь, грязный матрац, не то я вас раздавлю!

Розалинда с воплем исчезла, а Фабрицио, будучи не в силах обуздать свой энтузиазм, закричал:

— Урра! Вы выиграли!

— Это только половина того, что ей следовало бы знать о себе! Погоди, я сейчас выпью немножко, чтобы прийти в себя!

С обожанием, которое вызвало бы у его мамы продолжительный обморок, Фабрицио смотрел на графиню, одним махом опустошившую два стакана граппы, после чего она почувствовала себя в полной готовности принять Пьетро делла Кьеза, мужа Розалинды, явившегося потребовать объяснений относительно того, как обошлись с его законной супругой. Пьетро был очень высокий, очень худой, постоянно носил пелерину, напоминающую ему, конечно, романтические плащи театральных персонажей. Он сохранил бас благородных отцов и торжественную дикцию с резкими интонациями. Он вошёл без стука, чтобы сразу же показать свою агрессивность. Графиня удовольствовалась только замечанием в сторону Фабрицио: