Увлекая за собой Фабрицио, консьержка вышла на лестницу и с такой неистовой силой захлопнула за собой дверь к делла Кьеза, аж штукатурка посыпалась на пол.

— Пойдём, моя крошка, и если кто-то ещё станет обижать тебя, то позови меня!

Считая свой долг стража дворца выполненным, Мария Филиппина Теджано делла Ува удовлетворённо ушла к себе.

На верхнем этаже Фабрицио остановился в нерешительности: должен ли он звонить в правую или левую дверь? Он слышал, что комнаты на втором этаже занимал адвокат — господин Бондена, а этого человека он слегка боялся. Он решился и позвонил в левую дверь. Ему ответили не сразу. Он приготовился было повторить, как раздался приглушенный голос:

— Здесь не закрыто на ключ, входите.

Мальчик вошёл и очутился лицом к лицу с дамой, сидевшей в кресле на колёсиках и улыбавшейся ему:

— Кто ты, малыш?

Голос был необычный: тихий, но со странными переливами. Фабрицио смутился:

— Я... меня зовут Фабрицио.

— Фабрицио... а дальше?

— Тарчинини.

— Ты сын полицейского, о котором мне рассказывал мой муж?

— Да, синьора.

— А что ты от меня хочешь?

Фабрицио набрался храбрости:

— Спросить вас, не вы ли убили этого мясника?

Калека разразилась смехом, и смех этот заставил ребёнка вспомнить о стенных часах его тётки, бой которых он как-то слышал. Звонкий и в то же время очень старый шум.

— Ты смешной мальчик. А почему это тебя интересует?

— Я заменяю своего отца.

— О! Я вижу... Ты попросил у него разрешения?

— Нет.

— Ну хорошо! Фабрицио, я рискую тебя разочаровать, но я не преступница. Впрочем, ты можешь заметить, что для меня в том состоянии, в котором я нахожусь, это довольно трудно.

Ребёнку было немного стыдно, он сам не знал, почему, и он совсем уж не знал, почему ему вдруг захотелось плакать. Дона Луиза поняла его смущение.

— Как ты думаешь, Фабрицио, я могу позволить себе поцеловать полицейского, ведущего такое серьёзное дело?

Решительно, подозреваемые чересчур много целовались, но это не так уж не нравилось будущему Шерлоку Холмсу. Он приблизился и склонился над бедной дамой и вдохнул тонкий запах ее духов. Синьора Бондена коснулась лба мальчика тонкими губами.

— Теперь иди и приходи навещать меня... Мне будет очень приятно поболтать с тобой.

Юный Тарчинини был не очень доволен собой, стучась в дверь напротив. Теперь перед ним стояла красивая синьорина, с которой они с отцом встретились на лестнице, и он слегка потерял почву под ногами. Маргарита Каннето, секретарша господина Бондены, пришла к нему на помощь.

— Чем обязана?

— Господин Бондена?

— Его здесь нет. В этот час он ведёт тяжбу в суде... Что ты хотел?

— Попросить его сказать мне, не он ли убил Антонио Монтарино.

Секретарша с любопытством посмотрела на него:

— Ma qué! Ты правдолюбец, честное слово! Ты пришёл по просьбе своего отца?

— Нет, он спит после того, как его ударили по голове.

— Тогда, если я хорошо понимаю, ты его заменяешь?

— Да...

— А почему ты обращаешься к господину Бондене? Ты считаешь, что он похож на убийцу?

— О! Нет! Я всем задаю этот вопрос.

— И как они реагируют?

— Делла Кьеза хотела меня побить, но я хорошо ей врезал по ноге!

— Я вижу, что у тебя приятная манера вести следствие. Послушай, ты такой смешной, мне необходимо тебя поцеловать!

Желая немедленно привести в исполнение своё намерение, синьорина Каннето звонко расцеловала в обе щеки Фабрицио, с раздражением спросившего про себя, что это все его целуют! Покончив с нежностями, Маргарита отпустила от себя будущего полицейского:

— Ты непременно будешь великим детективом, Фабрицио, но в данный момент мне надо продолжать печатать. Счастливо!

Слегка растерянный, юный Тарчинини поднялся на следующий этаж. Ему не надо было наведываться к синьорине Фескароло, так как она ему нравилась почти так же, как София. Он чувствовал, что ему будет тяжело, если Адда признается в убийстве грузчика-мясника и её арестуют. Она была такая ласковая... Только Фабрицио принадлежал к той породе полицейских, которые уважали закон, хотя это порой и дорого им обходилось.

Адда любезно приняла его:

— Что такое, Фабрицио? Твоему отцу не плохо, надеюсь? Хочешь, я позову доктора Вьярнетто?

— Нет-нет... Папа сказал, что будет размышлять, а на самом деле заснул. И вот я его заменяю.

— Ты заменяешь его?

— Чтобы найти того, кто убил Антонио Монтарино.

Молодая женщина улыбнулась.

— Ты не думаешь, что ещё очень молод, чтобы вести подобное расследование?

Фабрицио выпрямился:

— Мне одиннадцать лет!

— Извини, я не знала, что ты уже такой старый. Ты из-за этого расследования зашёл ко мне?

— Да.

— Тогда входи.

Когда они расположились в кухне, хозяйка попросила своего посетителя:

—Говори тихо, чтобы не разбудить Джакомо. Хотя ты на службе, могу я тебе предложить стаканчик гранатового сиропа?

— Конечно!

Синьорина Фескароло, обслужив своего гостя, спросила:

— Чем теперь могу быть тебе полезна, Фабрицио?

— Скажите мне, не вы ли убили Антонио?

Слегка ошарашенная, Адда не удержалась от смеха:

— Ma qué! У тебя своеобразная манера вести следствие. Ты думаешь, что если бы я совершила это убийство, то призналась бы в этом?

— Я думаю, вы не лгунья.

— Ты думаешь, что люди признаются в своих грехах по первой же просьбе? Позднее ты изменишь своё мнение, poverello... А пока, чтобы успокоить тебя, скажу, что я абсолютно непричастна к смерти бедного молодого человека.

— Тем лучше!

— Почему такой энтузиазм?

— Мне бы очень не хотелось вас арестовывать.

— Ты очень мил, Фабрицио. Позволишь мне тебя поцеловать?

Наперекор тому, чего можно было ожидать, принимая в расчёт сложившееся у Фабрицио мнение о женщинах, всё время почему-то пристающих к нему с нежностями, он бросился на шею Адде с таким пылом, который нельзя было подозревать и у его отца.

Если бы не чувство строгого, профессионального долга, ребёнок не пошёл бы к Тоске дель Валеджио, внушавшей ему некоторый страх. Отвечая на оклик мальчика, прорицательница возникла на пороге своей квартиры и, сверкнув взглядом, пророкотала:

— Кто осмеливается беспокоить меня, когда я нахожусь в прямой связи с потусторонними силами? Не сын ли это нахала-полицейского? Почему ты нарушаешь мой отдых, несчастный?

— Я... я хотел... поговорить с вами.

— Не думала я, что в твоём возрасте можно хотеть узнать будущее или сверить своё несуществующее прошлое... Ну, входи! И пеняй на себя, если выйдешь отсюда на четырёх лапах!

— На четырёх лапах?

— В случае, если я решу превратить тебя в собаку, в кошку или крысу!

Фабрицио, однако, имел благоразумие не принимать на веру слова доброй женщины, но всё же глухое волнение охватило его. Он предпочёл бы остаться снаружи и не входить.

— Следуй за мной, пока я не забыла про тебя!

Она увлекла юного Тарчинини в своё жилище и, показав на чучело орла на жёрдочке, зашептала:

— Осторожно! У меня есть чувство, что Уголино смотрит на тебя дурным глазом! Мне надо замолчать...

Под недоверчивым взглядом ребёнка она взяла кусочек сахара и провела им по клюву птицы, скрыв сахар ловким движением карманной воровки, так что мальчик не заметил.

— Теперь, когда он принял сахар, у него уже не такое плохое настроение. У тебя, может быть, есть шанс остаться маленьким мальчиком. Слушаю тебя.

— Это не вы убили Антонио Монтарино?

В ответ наступило гробовое молчание, потом Тоска стала притворяться, что говорит сама с собой.

— Не знаю, в лягушку лучше или в котёнка... А может, из него получится великолепный уистити[13]?

Фабрицио охватила настоящая паника. Никогда папа его не узнает, если он будет квакать или мяукать под дверью, а то и паясничать, как обезьяна! Хотя он и знал, что все это невозможно, но Фабрицио был одарён ужасным веронским воображением.