В машине мое волнение достигает максимума. Вероника командует своему знакомому, куда ехать, а меня колотит так, что зуб на зуб не попадает.

— Не дрейфь, птичка. Наш босс такая сволочь, что даже смерть не захочет с ним связываться, — успокаивает Вероника.

— Я не знаю, что со мной будет, если он… — Двумя руками закрываю рот и складываюсь пополам от подступающей тошноты.

— Так! Только не блевать здесь! — Наш молодой симпатичный водитель быстро достает из бардачка пластиковый контейнер от какой-то еды. — Держи, я как раз выкинуть не успел. — Протягивает он, и содержимое моего желудка буквально сразу же выплескивается в грязную коробку.

— Да что ж с тобой такое? — Вероника заботливо собирает мои волосы в хвост.

— Лео… — Я пытаюсь остановить следующий рвотный позыв. — Он всё для меня.

— Нельзя так сильно зависеть от мужчин. — Вероника через зеркало заднего вида переглядывается со своим знакомым. — Особенно, если этот мужчина Леонас Рауде, — быстро добавляет она.

— Я… — Желудок снова выворачивает. На этот раз одной желчью. — Я не выбирала. Оно само так сложилось. — В надежде поскорее увидеть больницу, смотрю в окно.

— Везучая ты, птичка. — Тяжело вздыхает моя спасительница. — Жаль, не в том смысле.

После этих откровений и мой желудок, и попутчики замолкают. Водитель старается гнать, как можно быстрее. Вероника суетливо ищет в мобильном чей-то контакт. А я считаю секунды.

Совсем недавно я была обычной студенткой, приехавшей покорять Питер. Будущим экологом! Девушкой из счастливой семьи, где папа любит маму, и вместе они заботятся о бабушке.

Прошло всего каких-то три месяца, а от всего этого ничего не осталось. Папа больше не любит маму. Я уже забыла, что такое семинары и лекции. А вместо учебников или швабры у меня микрофон, платье с блестками и любимый мужчина, перекроивший всю привычную жизнь, как бесхозный отрез ткани.

Задумавшись об этих изменениях, я не замечаю, как машина проезжает последний километр до цели. Возле ворот огромной, в несколько корпусов, клиники, Вероника начинает руководить:

— Все, приехали. Теперь собрали жопки в ручки и идем! — Она, как трофей, вручает своему парню коробку с содержимым моего желудка. И толкает пассажирскую дверь. — Костя, милый, это тебе придется выбросить самому. Нам нужно разбираться, что с боссом.

Видимо, привыкший к подобным выходкам, Костя даже не морщится.

— Спасибо, — шепчу я искусанными губами. Не знаю, увидимся мы еще или нет.

А уже в следующую секунду забываю обо всем, спеша по узкой дорожке к двери приемного покоя.

То что происходит потом ни капли не похоже на все мои детские поездки в больницу. Мы никого не ждем, не извиняемся и не просим разрешения пройти дальше.

Словно знает здесь каждый угол, Вероника буксиром прет по извилистым коридорам со мной на прицепе. И изредка отвечает в трубку мобильного: «Да», «Поняла», «Буду должна», «Конечно», «Обязательно».

Я как болванчик повторяю за ней эти волшебные слова и стараюсь не обращать внимания на возмущенные взгляды персонала.

— Мне кажется, они сейчас вызовут охрану, — говорю в лифте, когда мы поднимаемся на этаж интенсивной терапии.

— Как вызовут, так и отзовут! — Вероника машет перед моим носом своим мобильным и подмигивает.

— А ты точно певица? — спрашиваю с нервным смешком. Сейчас я рада отвлечься на что-нибудь, кроме Лео.

— Попоешь с мое в этом балагане, тоже научишься. — Поправив макияж, Вероника расстегивает верхнюю пуговицу на своем платье.

— Как думаешь, он в порядке?

За пару мгновений до нужного этажа, сердце замирает.

— Из меня хреновая гадалка. Лучше будь готова ко всему.

Впервые за время нашей поездки Вероника не пытается изображать оптимистку. Сквозь собственный страх я замечаю, как подрагивают уголки ее губ и как быстро пульсирует голубая венка у виска.

— Лео, пожалуйста… — Сложив руки в молитвенном жесте, подношу их к губам. — Только живи.

«Пусть даже если не со мной, а с женой», — дополняю мысленно и, боясь увидеть самое страшное, делаю первый шаг из кабинки лифта.

— Мы к Рауде! Мне сообщили, что он здесь, — опережая вопросы встречающей нас медсестры, быстро произносит Вероника.

— Вы вообще понимаете, что сюда нельзя?! — Та машет руками и округляет глаза.

— У нас договоренность с вашим главным. Проведите сейчас же к Леонасу Рауде.

Решительности певицы можно позавидовать. Сама я временно способна лишь молиться и дрожать.

— Вы глухие?! — Щеки медсестры заливаются красной краской. — Это вам не терапия и не приемный покой! Здесь нельзя находиться. По договоренности или нет.

— Нам можно. Мы на минуту. Только увидим его, и все.

Вероника ведет меня за руку к двери отделения.

— Нет, ну это уже вообще наглость! — взрывается медсестра и, схватив телефон, набирает какой-то номер. — Здесь посторонние! — кричит она в трубку. — Срочно охрану на этаж интенсивной терапии! Да, и этих вызовите…

Она требует сообщить в полицию. Затем переходит на литовский и добавляет что-то еще. Но ни я, ни Вероника не слушаем. Все наше внимание привлекает дверь отделения. Еще секунду назад она была закрыта на замок. А сейчас кто-то открывает ее изнутри.

— Что за день такой?! — успевает возмутиться медсестра.

А уже в следующий момент на пороге оказывается… мой уставший, грязный, осунувшийся за несколько часов и все равно самый любимый мужчина.

— Лео?! — Я чуть не падаю на пол от облегчения.

Он жив. Он в порядке. С нами все будет хорошо.

— Что вы здесь делаете? — Лео словно не замечает моей радости. Обводит взглядом небольшой коридор и недовольно кивает медсестре.

— Босс, мы переживали… — Вероника переминается с ноги на ногу и отступает назад.

Мне, наверное, тоже стоит отступить. Но накачанный адреналином мозг не реагирует ни на какие сигналы.

— Как ты себя чувствуешь? — Смахиваю со щек слезы радости.

— Я в порядке. — Рауде даже не смотрит на меня. — Повторю вопрос. Что вы здесь делаете?! Это реанимация. Здесь, мать ее, стерильность!

— Лео… я думала, умру от страха. Никто не знал, как ты. Только то, что попал в аварию. — Я протягиваю руку. Хочется прижаться губами к колючей щеке, обнять за талию, вдохнуть любимый запах.

Мне просто необходимо сейчас хотя бы прикоснуться. Мышцы ноют от жгучей потребности почувствовать его рядом. Но суровый взгляд серых глаз подсказывает, что не стоит даже пытаться.

— Настолько я помню, у группы сегодня концерт. Какого черта вы здесь, а не в клубе?

Он вновь смотрит на Веронику. Испепеляет ее взглядом, будто это не он заставил всех нервничать, а она.

— Мы… мы сейчас вернемся в клуб. Извините, босс.

Я не узнаю храбрую певицу. Минуту назад она готова была схлестнуться с охраной и полицией, а сейчас жмет на кнопку лифта как маленькая перепуганная девочка.

— Лео, это я… Ева. Твоя Ева.

Я все же подхожу к нему. Беру за руку. Прижимаю ледяную ладонь к своей щеке.

Еще день назад это закончилось бы пожаром. Ни одна живая душа не смогла бы помешать нашим безумным поцелуям. Теперь… никакой реакции. Ладонь в руках как неживая.

— Тебе нужно в клуб, — звучит бесцветно. Наверное, именно с такой интонацией ответил бы робот.

— Что случилось?

Я по одному целую его пальцы. Мизинец, безымянный с белесым ободком от кольца, большой, указательный со свежей царапиной. Пытаюсь отогреть, напомнить…

Так и не почувствовав никакого отклика, прижимаюсь губами к центру ладони.

Где-то здесь на линии судьбы должна быть я. Не могут наши чувства оказаться всего лишь точкой. Ни после потрясающего первого раза на яхте. Ни после счастливой недели вместе с поцелуями, смехом, сумасшедшей нежностью и заботой.

— Лео, любимый, пожалуйста, скажи, что все хорошо. — Еле сдерживаю слезы.