Будто мы на суде, и сейчас должен прозвучать приговор, я внутренне сжимаюсь. Леонас уже показал, что не собирается меня жалеть. Пока что он лишь пугал и унижал. Но я отчаянно надеюсь спасти хотя бы лицо.

— Марат, делаешь свою часть работы. Ари, на тебе косметика. Понадобится визажист, вызывай Ксану. Волосы крась в тот цвет, который посчитаешь нужным. Пластику пока не делаем.

Рауде выдает это спокойным монотонным голосом. Он как компьютер. Ни одной эмоции. А я от радости готова броситься ему на шею и расцеловать.

Чтобы и правда не сорваться, приходится сцепить пальцы в замок и, от греха подальше, сделать шаг назад.

— На сегодня все. Вы свободны.

Взгляд карих глаз босса останавливается на моих руках. Внимательный, изучающий, словно Леонас понимает, что значит этот жест, и какие желания за ним скрываются.

Кто такая горгулья, я узнаю сразу после совещания в зале. К моему удивлению ею оказывается преподавательница по вокалу. Та самая, влюбленная в Рауде, оперная дива Валентина Павловна.

Неприязнь вспыхивает между нами буквально во время знакомства. Она снисходительно улыбается, когда я рассказываю о музыкальной школе и хоре. А после первой же пробы объявляет меня безнадежной и «очень сложной девочкой».

На то, чтобы осознать весь ужас этого «диагноза», уходит целая неделя ежедневных занятий. Поначалу мне и правда стыдно за свой вокал. Не хватает дыхания и диапазона. Непривыкшие к таким частым репетициям связки быстро устают, а слух притупляется.

За четыре дня занятий я слышу от своего педагога только «плохо», «повтори» и «это ни на что не годится». На пятый — срываю голос и могу петь лишь поздние хиты Аллы Борисовны.

Не представляю, что случилось бы со мной на шестой день. Вероятно, я окончательно признала бы свою безнадежность. Но неожиданный подарок Арины — короткое видео с одной из репетиций «Малины» лечит самооценку лучше любого мозгоправа.

— Рауде не просто так настаивает, чтобы они везде пели под фонограмму, а на живых выступлениях возили с собой хор бэк-вокалисток, — поясняет видео Арина, и мне сложно с ней не согласиться. — Куры кудахчут приятнее. — Она гладит меня по плечу и, забрав из рук очередное зеленое яблоко, протягивает чашку с ароматным горячим шоколадом. — Не принимай близко к сердцу слова горгульи и… я тебе уже говорила. Никому не верь!

На второй неделе, когда я, наконец, осваиваюсь в центре, впервые плаваю в море… поздно вечером, чтобы никому не было до меня никакого дела, и перестаю удивляться роскошной платиновой блондинке в зеркале, случается то, что должно было произойти еще в первый день.

Обе солистки «Малины» возвращаются с гастролей, и тихий особняк Рауде превращается в жужжащий улей.

Я одновременно и радуюсь, и волнуюсь. Анастасия и Вероника в группе уже три года. В отличие от меня, им не нужно ничего доказывать. Обе — звезды первой величины с целыми толпами поклонников, и к тому же настоящие красавицы — выше меня, фигуристее и гораздо ярче.

Если бы не Арина, которая за пару дней до их возращения, выкинула на мусорку все мои вещи и привезла новые, я выглядела бы серой мышью рядом с этими красотками. Удобные шелковые шаровары и короткий топ здорово спасают ситуацию. Во время нашей встречи я больше не похожа на уборщицу. Не жду, что меня попросят сделать кофе или убрать в комнатах.

В отличие от Валентины девушки в принципе не выражают никакого «фи».

— Она забавная. Хоббитов у нас еще не было, — со снисходительной улыбкой заявляет Анастасия.

— Для фона идеальна, — поправляя декольте, смеется Валентина. — Никто не будет отвлекаться… по сторонам, — дополняет она с короткой запинкой.

Чем-то это знакомство напоминает мой первый день с бабочками. Они тоже поначалу смотрели на меня, как на инопланетянку. Но мудрый внутренний голос заранее подсказывает, что добрыми бабочками здесь и не пахнет.

О том, насколько все плохо, становится ясно в ближайшие два дня.

Солистки не жалуются преподавателям и начальству. Не ругаются со мной. Не строят козни. И больше не подшучивают. В противоположность Валентине, они выбирают совершенно другую тактику — игнорируют меня.

Меняют партии в песнях, заставляя путаться в текстах. Импровизируют в танцах так, что мне приходится уступать и жаться к краю сцены.

Такая с виду невинная игра к концу недели добивает меня эффективнее нападок нашей оперной дивы. Растерянная и сбитая с толку, вскоре я сама начинаю петь не то и двигаться не так.

Вся прежняя подготовка летит псу под хвост. А когда Шапокляк объявляет, что скоро нас ждет первый пробный выход в новом составе, начинается настоящий ад.

Мы буквально поселяемся в танцзале. Вкалываем как проклятые. Повторяем, повторяем и еще раз повторяем: общие танцы и сольные выходы, переходы от одной песни к другой и переодевания. В таком ритме иногда я забываю поесть. Совсем перестаю отвечать на звонки мамы. И с каждой ночью сплю все хуже.

За четыре дня до концерта усталость дает о себе знать. После окончания репетиции я не могу найти силы доползти до комнаты. Присев на минуту на мягкий мат, чувствую, как отключаюсь прямо в зале. И лишь мужские голоса не дают ускользнуть в прекрасный мир Морфея.

— Продвигается все так же хреново?

Я не верю своим ушам. Рауде не было в центре больше недели, но сейчас за стенкой говорит именно он.

— Не то слово. Причем с каждым днем все веселее.

Второго мужчину я тоже узнаю сразу. Это Марат. Сейчас он не кричит и не огрызается. В голосе отчетливо звучат нотки усталости и знакомая мне безнадежность.

— Как она?

— Вымотана. Это заметно. И все равно старается.

— Они решили ее сожрать?

С ужасом понимаю, что разговор обо мне.

— Уже доедают. И морально, и физически.

— Твою мать! Мое предупреждение не сработало.

— Смеешься? Этим царицам короны весь мозг пережали. Последняя стадия звездной болезни.

— На любую стадию есть свое лекарство. Ты мог мне позвонить.

— Эм… я планировал. Клянусь. Если бы она заплакала или ушла, набрал бы сразу. Но девчонка настоящий боец. Она справляется. Даже голос ни разу не повысила.

От этого признания мне становится тошно. Все эти дни Марат понимал, как мне плохо, знал причины и не сделал ничего, хотя мог… и должен был!

Словно раздумывает над чем-то своим, Рауде нечего не отвечает. Интуиция подсказывает, что он никуда не ушел. Кусая губы, я жду, что скажет. Но он молчит.

— Я отменил ближайшее выступление, — раздается где-то спустя минуту. — Следующее только через две недели. Успеешь подготовить короткое шоу? На две песни, как визитку.

— Не уверен, — впервые за весь разговор голос Марата звучит тихо. — Ты сам знаешь характер этих баб. Им никто не нравится. Они даже друг друга еле терпят.

— В таком случае меняй программу! Пусть разучивают с нуля. Вместе.

— Ты серьезно?

В шоке от поворота я прокусываю нижнюю губу до крови. Рауде готов из-за меня полностью изменить шоу? Кажется, земля сходит с орбиты.

— Ее давно нужно менять, — как ни в чем не бывало, продолжает Леонас. — Ты сам просил год назад. Считай, что пришло время.

— Не кисло! Настя и Веро будут рвать и метать.

— Скажи, что это мое требование. Захотят поспорить, я готов пообщаться с каждой. Лично.

— Нет, с тобой они спорить не будут. Инстинкт самосохранения у этих… кхм, работает нормально.

— Тогда не вижу проблем.

— Да. А Ева… — Марат замолкает, не договорив. — … она интересная. Необычная девочка. Она твоя или можно…

— Девчонку не трогать! — теперь уже Рауде прерывает своего хореографа. — Даже думать не смей! Через две недели жду новое шоу. Расходы на реквизит согласуй с Аллой. Я ее предупрежу.

— Хорошо. Все будет готово.

От Марата больше не поступает ни одного вопроса, ни одного предложения. Он будто сдувается.

Рауде тоже ничего не говорит. В тишине я слышу шаги. Вначале одного мужчины. Потом, спустя долгий тяжелый вздох — другого.