— Причины… — Хмыкнув, Шапокляк протягивает мне обрывок белого листа. На нем незнакомый адрес. — С Егором он больше не живет. Кандидатки и там начали донимать, так что съехал на съемную квартиру. Сюда.

— Но… Зачем мне?

— Сегодня вечером съездишь к Лео и разберешься со всеми вопросами.

Предложение больше походит на приказ. От неожиданности я беру листок и лишь потом соображаю, что делаю.

— Ничего не получится. Он считает, что я встречалась с его племянником ради вакансии. Вы и сами знаете…

Шапокляк закатывает глаза.

— А это не так?

— Я даже не знала, что у Егора есть дядя! Когда мы познакомились, я ничего не знала о его семье.

— Конечно-конечно, — Шапокляк цокает, а потом вдруг замирает в задумчивости. — Хм… Впрочем, может дело и не в Егоре… — Бросает взгляд на часы. — В любом случае неважно. Адрес я тебе дала. Вечером он никуда не собирался. После всех этих кури… девушек будет отдыхать дома. Так что скатайся и разберись.

Я нервно сглатываю.

— Но что мне ему сказать?

Шапокляк снова закатывает глаза.

— Кто тебе сказал, что вообще нужно что-то говорить? Ты взрослая девочка! Как сможешь, так и реши. Для «Малины» ты идеальный вариант. У Егорушки глаз-алмаз. — Она делает новую глубокую затяжку и со снайперской точностью бросает сигарету в урну. — Еще неделю кастингов мои нервы не выдержат. Курить уже начала. Скоро пить начну. Валерьянку. Литрами.

— Не знаю. — Листок жжет пальцы. Безумно хочется выбросить его туда же, куда улетела сигарета. — Не думаю, что получится.

От намеков Шапокляк по телу дрожь. Мне даже в фантазии сложно представить эти «уговоры», а уж в реальности…

— А думать тут и не надо. Действуй. Второй раз такой шанс не выпадет.

Контуженая новостями, я с трудом нахожу свой автобус, а потом умудряюсь проехать нужную остановку.

Серые осенние тучи плотной завесой укрывают питерское небо, и точно так же мои мысли заволакивает туманом из глупых слов «шанс» и «не выпасть».

К моменту приезда в хостел этими думами я накручиваю себя до предела. Не хочется ни есть, ни пить, ни разговаривать. Выключив телефон, сворачиваюсь калачиком на постели и смотрю в стену напротив.

Для того чтобы полностью уйти в себя, не хватает только пледа. Без него мерзнут ноги, и никак не удается переключить внимание на что-нибудь приятное, спокойное, без карих глаз и ямочки на подбородке.

На моё счастье, мучение длится недолго. Не успеваю я окончательно околеть, в комнату входят соседки.

— Суперзвезда, куда идем праздновать? — весело кричит Соня.

— Быстро ты звездную болезнь подхватила. — Направляется к моей кровати Лика. — Сходила на кастинг и тут же слегла.

— Воспаление звездности, — неумело отшучиваюсь я.

— Тебе хоть сказали, что их не устроило? — Лика садится рядом и тихо матерится.

— Я вся не устроила, — вырывается со злостью.

— А подробнее? — Соня опускается на корточки рядом.

— Обязательно?

— Конечно. Я же должна знать, на кого насылать порчу и каких размеров. — Она берет меня за руку.

— Мне от этой порчи в Тюмени легче не станет, а ему…

Перед глазами всплывает картинка с Рауде: сжатые зубы, холодный взгляд и руки с закатанными рукавами, скрещенные на груди. Загорелые, мускулистые, какими только душить.

— Я так понимаю, главный гад у нас дядя Егора? — Глаза Сони вспыхивают.

— Не сбивай ее, — осаживает подругу Лика. — Пусть рассказывает все в подробностях и… — Щелкает ее по носу. — Без суфлеров!

Следующие полчаса я рассказываю девчонкам обо всем, что было на кастинге. От переодевания в туалете до разговора с Шапокляк. Соня и Лика несколько раз останавливают меня, уточняя детали, и дружно возмущаются приказу раздеться.

Заканчивается исповедь совсем не так, как я ожидала. Опустошение и отчаяние незаметно сменяются злостью. А желание уснуть и забыть превращается в потребность посмотреть в глаза Рауде и высказать ему в лицо, все что думаю об издевательстве в зале.

Как настоящие боевые подруги, Соня и Лика поддерживают эту внезапную воинственность. Не дожидаясь, когда я остыну, они за свои деньги вызывают такси. И дружным конвоем ведут меня к машине.

От скорости, с которой принимаются решения, я немного тушуюсь. В такси постоянно пытаюсь посмотреть назад. А возле новенького жилого комплекса у Финского залива на душе начинают зарождаться вялые ростки страха.

Храбрая в своих четырех стенах, здесь, возле квартиры Рауде, я уже не ощущаю той потребности в справедливости. Однако, будто догадываются о моем волнении, подруги действуют на опережение.

Пока я топчусь возле подъезда, думая, как убедить их поехать в хостел, Лика набирает на домофоне номер квартиры Леонаса, а Соня толкает меня под камеру.

Масштаб трагедии доходит до моих несчастных извилин через пять секунд. Черное табло видеодомофона вспыхивает, и на экране появляется лицо Рауде.

На мою беду ему не хватает сволочизма, чтобы рявкнуть: «Зачем пришла?» или послать меня к чертовой матери. Леонас вообще не говорит. Мне кажется, что слышу тяжелый вздох. Но уже в следующее мгновение раздается сигнал о разблокировке двери.

— Выскажи ему все, что думаешь! С Богом! — говорит мне на прощание Соня.

— Ты смелее, чем кажешься! Давай, геолог! — садясь в машину, кричит Лика.

Несмотря на все эти напутствия, я все еще могу сбежать. Рауде не станет носиться по улице за полоумной, посредственной недопевицей. К сожалению, мудрая мысль о побеге так и не приходит в мою голову.

Все ещё не веря, что решила явиться к Мистеру Великому и Ужасному, я растерянно киваю подругам и делаю первый шаг в просторный холл.

Окончательно прихожу в себя уже в лифте. В высоком, от пола до потолка, зеркале отражается русоволосая девушка с огромными глазами. На ней все те же старые джинсы и серая майка. На ногах запыленные кроссовки. Во всем скучном образе лишь одно яркое пятно — искусанные, красные как спелая вишня губы.

Совсем не обольстительница. Не Инга. Не фигуристая «девятнадцатая» и не изящная «тринадцатая».

Типичная уборщица, возомнившая, что имеет право на что-то большее.

— Боже, какая я дура… — шепчу своему отражению в зеркале.

Однако стоит дверцам лифта разъехаться в стороны, взгляд упирается в распахнутую дверь ближайшей квартиры.

— Входи! — доносится мужской требовательный голос.

И как под гипнозом, я иду.

Боясь испачкать пол, снимаю кроссовки и заталкиваю в них носки. Пытаясь взять себя в руки, несколько секунд стою в просторной прихожей.

«Я извинюсь и уйду. Все будет хорошо», — делаю медленный вдох. Почти успеваю поверить своим мантрам.

Но когда из ванной комнаты в тонких домашних брюках, с полотенцем на голых плечах и с мокрыми волосами выходит хозяин, сердце делает кульбит и падает в пятки.

— Здравствуйте, — голос садится, а ноги врастают в пол. О том, что мы уже здоровались, я почему-то даже не вспоминаю.

Рауде, как обычно, не отвечает. С ключицы по широкой груди стекает прозрачная капля, и словно от удара током я резко поворачиваю голову вбок.

— Ваша помощница дала мне этот адрес. Она сказала, что я подхожу для группы…

Вряд ли это тот разговор, на который намекала Шапокляк. Но на большее я не способна. Полуголый и босой Рауде действует на меня совсем не так, как его привычная, закованная в костюм деловая версия.

Рядом с этими каплями и мощным рельефным торсом я чувствую себя, будто попала в святая святых какого-то таинственного культа, куда имеют доступ лишь избранные.

— У Аллы слишком длинный язык и большое самомнение.

Полотенце летит на диван, и температура в квартире по ощущениям подскакивает до «тридцатки». Пожалуй, именно из-за таких мужчин в уголовном кодексе следовало бы прописать запрет на обнажение. Даже частичное!