— У тебя мороженое было? Откуда? Корабли уже давно не швартовались.

— Не было. Я сама сделала. От папы ручная мороженица осталась.

— И ты от меня её прятала! Как тебе не стыдно. К чему эти выкрутасы между Админами? Где моя доля декаданса, блин...

— Тебе вес надо сбрасывать, а от мороженого полнеют. В такую влажную погоду я обычно в комнаты невесомости ухожу и тренируюсь там, просто аэробикой занимаюсь некоторое время. Но там одной скучно. Пошли со мной?

— A-а... э-э... я там только однажды был, так что да.

— В этом конце рощи лифт.

Паркер свернул за ней на перекрёстную тропинку и уткнулся в закруглявшуюся стену, совсем недавно расчищенную от граффити. Коридор из прозрачного пластика, словно пуповина — плаценту, сочленял Наружную зону с прихотливо проработанными инженерными внутренностями Космической Колонии.

Клэр казалась немного меланхоличной, а учитывая, что комнаты невесомости часто использовались для любовных игр, он осмелился подумать: А вдруг мне повезёт.

Не дури себя. Ты для неё слишком стар.

В центре связи Админской-Центральной секции Пер-Ста Стоунер потягивал из бумажного стаканчика «Кока-Колу-9» и ждал звонка с Земли. Экраны консоли были пусты, на трёх из них по центру высвечивалось: ОЖИДАНИЕ ВЫЗОВА.

Первым пробился Стейнфельд, из Израиля, и его изображение, померцав, утвердилось на экране слева; затем Смок из Лондона, на правом. Средний экран остался пустым.

— Наш спонсор, — начал Стейнфельд, имея в виду Бадуа, — пожелал воздержаться от видеосвязи. Он слишком параноидально настроен — а может, просто мудрей меня. Но всё в порядке, он с нами. Я получил деньги. Думаю, он окажет нам и силовую поддержку для определённых действий...

За вычетом лагов на пересылке сигнала, остальная часть конференции свелась к:

— Смок, ты слышишь нас обоих?

— Так точно.

— Стейнфельд?

— Ага.

— Стейнфельд, ты уверен, что наша беседа не прослушивается?

— Если только кем-нибудь из наших врагов не достигнут очередной технологический прорыв. Такой возможности никогда нельзя исключать.

— Ладно, поехали, — сказал Стоунер. — Мне нужно с вами поговорить кое о чём. Смотрите. Если Спонсор действительно нас поддержит, то Уитчер нам не нужен. Верно?

Стейнфельд помедлил с ответом. Изображение заполосило и на миг расплылось (наверное, какая-нибудь солнечная вспышка навела помехи на этой волне), словно телеэкран подчеркнул этим его неуверенность. Потом стабилизировалось, и он кивнул.

— Да. Мы всегда можем рассчитывать на Уитчера, но теперь, полагаю, на крайний случай обойдёмся и без него, не утратив эффективности. А что, там поплохело?

— Угу, — сказал Стоунер, — поплохело. Я практически уверен, что Уитчер утаивает от нас разведданные.

— Это не обязательно означает, что он скрывает от нас информацию из злого умысла, — возразил Стейнфельд. — Возможно, он боится экстракторов.

— Каких ещё экстракторов? В Колонии? Сомневаюсь. Впрочем, я уже в курсе. И знаете что? Этой информацией он совершенно точно обязан был поделиться.

Стоунер задумчиво воззрился на свой напиток. Прямая видеосвязь с Землёй обходилась дорого, и системное время не следовало тратить впустую, но он подбирал нужные слова.

— Он вышел на одного из наших технарей и предложил ему крупную сумму за частный заказ. Установить трансмиттер, который бы управлялся из каюты Уитчера. Он заплатил этому парню за выход в космос и работы по установке коротковолновой антенны — теперь он может при необходимости получать и передавать информацию независимо от наших основных приёмников и излучателей... Ну, техник поразмыслил и сходил к Паркеру. Расс Паркер — местный начальник СБ и помощник Админа. Паркер поделился со мной. Я ему сказал, чтобы немножко подправили антенну... и чтобы Уитчер не узнал, как именно.

— Ты за ним шпионил? — спросил Стейнфельд. — Это достаточно рискованное занятие. Если он пронюхает, а мы останемся без спонсора...

— А кто его знает. Я просто не устоял.

— Ты всё ещё до мозга костей цэрэушник, Стоунер, — заметил Смок.

Стоунер гневно зыркнул в камеру на Смока. Это не был комплимент.

— Что сделано, то сделано, — сказал он. — Я перехватил переговоры с вице-президентом его компании насчёт определённых расследований, которые проводятся там. ВА нанимает экспертов по генной инженерии вирусов. Уитчер связался с ними и попросил поделиться с ним спецификациями...

— У меня такое впечатление, что он работает для нашего же блага, — заметил Стейнфельд. — Мы и так уже беспокоились насчёт биологического оружия фашистов.

— К чему же такая секретность? Его передача ничуть не безопасней наших. Мы с Паркером...

Стейнфельд пожал плечами.

— Он параноик. Может, сам покопаться решил, никому не доверяя.

— Я так не думаю, — сказал Стоунер. — Это противоречит моему опыту. Опыту сотрудника ЦРУ.

— Ладно, продолжай наблюдение, — ответил Стейнфельд. — Если хочешь. Риски...

— Возможно, — сказал Смок, — его следовало бы допросить на экстракторе. Если дойдёт до этого.

— Ты сдурел, Смок? — спросил Стейнфельд. — Уитчера?

— Я всегда подозревал, что у него какие-то свои цели, — сказал Смок.

— Возможно, он играет и чёрными, и белыми, — добавил Стоунер, — против какой-то третьей силы. За НС против ВА — по каким-то причинам. Может, просто выгоды ищет для своего бизнеса.

— О нет, — возразил Стейнфельд. — Ты его не знаешь. Он идеалист, хотя и странноватый. Если он играет за нас против них, на то есть нематериальная причина.

— Тогда я её выясню.

— Да. — Через тысячи миль пустоты в тоне Стейнфельда слышалось сожаление. — Выясни.

Женская эмансипация на Земле, думал Расс Паркер, штука регионально специфичная. В большей части Штатов и европейских стран это дело обычное, на Ближнем Востоке и в некоторых частях Индии — редкость, что неудивительно, ведь там же наблюдались и самые скверные формы угнетения женщин. Недавно суфражистки с удивительной лёгкостью завоевали Африку — во многом, вероятно, стараниями первой негритянки-президента Южной Африки и председательницы Африканского Национального Конгресса.

Но в Техасе, откуда происходил Паркер, с этим дело обстояло туго.

Паркер верил в женское равноправие, но уживаться с ним почему-то не умел. Поэтому напористый подход Клэр сбил его с толку. Смутил.

Хотя нельзя сказать, что ему не понравилось, когда она схватила его в объятия, крепко поцеловала в губы и обвила ногами бёдра.

Конечно, он понимал, к чему она клонит. Они много говорили по дороге туда. Он рассказывал про свою прежнюю подругу на Земле, она — про Торренса. Расс полагал, что обмен впечатлениями об экс-возлюбленных — неплохой способ наладить новые отношения, не беря быка сходу за рога. А для Клэр это стало чем-то вроде исповеди — она виноватила себя за Торренса. За то, что прогнала себя от него. Разговор об этом, признание вины вслух, он расценил как попытку оправдаться — авансом.

Через десять минут невесомости они замолчали. Звуковая система играла музыку японского композитора Танаки: широкие раскаты синтезатора и вечные кафедральные хоралы сплетались воедино, пронизанные мягким, но настойчивым перкуссионным импульсом желания, подавленного либидо. Он наблюдал, как Клэр изящно разворачивается в воздухе, подобно восточноевропейской гимнастке-чемпионке: движения её прокручивались у него перед глазами, будто в замедленном повторе — ни одного лишнего изгиба тела, безукоризненная интерпретация музыки, лишённая самодовольства и навязчивого позёрства. Он наблюдал за балетными взлётами и падениями её грудей, следил за плавными движениями в воздухе...

Тут она сгребла его в объятия, крепко поцеловала и обвила ногами. Они закрутились медленной каруселью по просторной, почти круглой комнате; освещение померкло. Рядом проносились обитые мягкой тканью стены; у Паркера забурчало в желудке — он терпеть не мог покушения на свой вестибулярный аппарат, и с каждым годом переносить такое было всё тяжелей, — но возбуждение превозмогло, и член напрягся. Он позволил Клэр расстегнуть ширинку и мельком поёжился, ощутив прилив холодного воздуха к промежности. Она выскользнула из одежды грациозным движением фантастического животного, сбрасывающего шкуру в воздухе. Он раздевался неуклюже, жалея, что свет не настолько тусклый, чтобы скрыть его неловкость. Потянувшись к стене, он остановил взаимную карусель, и Клэр вроде бы согласилась на заякоренный секс. Он никогда не занимался сексом в невесомости и слышал, что тут нужна сноровка. Но, зацепившись за стенные крючья и уравновесив себя, отыскав центр масс системы переплетённых тел — в гениталиях, — они быстро открыли, что такой метод избавляет от всех недостатков секса в свободном полёте, не лишая преимуществ. Он вспомнил, как однажды на Земле пробовал что-то в этом роде: секс в бассейне, когда пришлось держаться за бетонный край. Но тут вода не мешала. Сопротивления не было никакого. Гравитация такая слабая, что это уже практически невесомость, и тела словно бы сплетались теснее, а кровь бежала свободнее. Он пронизал собой гравитационное поле Клэр, гравитационный колодец, как это зовётся, и вообразил, что они превратились в двойную планету, как Земля и Луна...