Так что с завершением ремонта стены покончили за следующие два дня.

Я — маленькая лошадка,

И мне живется несладко.

Мне трудно нести мою ношу,

Настанет день, и я ее брошу.

Я маленькая лошадка, но стою очень много денег,

И я везу свою большую повозку с того на этот берег.

Мне хочется плакать, мне хочется смеяться,

Мне хочется прыгать, валятся и брыкаться!

Чтобы были друзья, или хотя бы один…

Оне внимательно прислушивалась к моей песенке, которую я напевал полулёжа в повозке. Ну, точно про нашу лошадку она, везущую с того на этот берег повозку с очень ценным грузом. Не с кокаином, как пел Найк Борзов, а с моей тушкой. В какой-то мере — даже бесценной. Естественно, бесценной для меня, любимого. Немало стоящей для той деревни, из которой мы уехали, и, судя по взглядам, бросаемым на меня туземкой, для неё. А ещё, хочется надеяться, для Города, куда мы едем, поскольку прогрессорствовать мне очень понравилось, и пока наши снова не объявятся на берегу озера «Чад», я собираюсь немного подтолкнуть местный технический прогресс.

Конечно, несколько не по-джентльменски получается: я, развалившись, как барин, качусь себе на телеге, набитой для моего удобства травой, а женщина, с которой я сплю, движется «одиннадцатым маршрутом», да ещё и за прочей скотиной присматривает. Но она-то здоровая на ноги, а я хромой, сам столько вёрст точно не протопаю.

Что за скотинка? Моя собственная! Только не четырнадцать голов, а всего четыре. Не считая ту копытную тварь, что тянет повозку со мной с того на этот берег. Ну, залупился «мироед», решив спекульнуть на повозке, без которой я точно не обойдусь. Мол, кобылка, обученная ходить в упряжке, стоит цельных трёх степняцких лошадей. И вы ещё скажете, что песенка не про неё? А сама телега с обмотанными кожаными ремнями ободьями колёс, вообще бесценна…

Плюнул я на то, что из меня лоха делают. Просто прикинул, что больше четырёх лошадок мне точно к телеге не привязать, чтобы не разбежались по дороге. Согласился. Но в придачу потребовал вернуть все безделушки, что он «купил» у Оне за наше пропитание и проживание в деревенском «пятизвёздном отеле». Чем, похоже, добился ещё большего обожания от туземки.

Она-то меня обожает. Как-никак, не просто ё*арь, а её первый мужчина, сумевший доставить ей невиданное ранее удовольствие. Да ещё и щедрый мужчинка: и подарок невиданной красы и стоимости когда-то подарил, и теперь ещё и безделушку вернул. Кстати, надетую теперь на другую руку: с грехом пополам понял, что у гелонов то, на какую руку этот браслетик надет, означает, свободна женщина или ангажирована.

Вот в этом-то и загвоздка: она считает, что я её мужчина. ЕЁ мужчина! Но я-то так не считаю, поскольку рано или поздно мне придётся возвращаться к своим. А что с ней делать? Не зря говорят, что мужики об отношениях с женщинами не головой думают, а головкой. Башку же включают лишь тогда, когда нужно выкарабкаться из сложившейся после того, как добились своего, ситуации. Одна надежда на то, что, когда мы доберёмся до Города, что-то прояснится в наших отношениях.

У Булычёва в «Подземелье ведьм» (в книге, а не в киношке по этой повести) космоагент Брюс вопрос решил: просто забрал дикарку с собой на космический корабль, а потом и на Землю. Да только на то она и фантастика, что там уже десятки, если не сотни, внеземных цивилизаций открыты, а на Земле встретить инопланетянина не сложнее, чем в нынешней Москве… гм… афро-африканца. Но не инопланетянку же, одетую только в перехваченный на талии «мушкетёрский плащ» без какого бы то ни было нижнего белья!

Когда доберёмся до Города…

Увы, движемся к нему мы очень медленно. Во-первых, крестьянские «ишаки» — отнюдь не скакуны по природе. Во-вторых, упряжь, используемая гелонами, просто издевательство над животными, поскольку является какой-то удавкой на шее скотинки. И чем сильнее она напрягается, тем сильнее эта удавка её душит. В-третьих, селевый поток принёс не только много грязи, но и немеряное количество камней и палок, которые требуется объезжать. Хорошо, хоть грязь под здешним солнышком успела затвердеть, и засохшую корку уже не проламывают ни конские копыта, ни колёса повозки. В-четвёртых, речка успела промыть в этом грязевом поле новое русло, и нам пришлось потратить полдня, чтобы найти новый брод через неё с удобными съездами. В-пятых, переправившись, пришлось уехать подальше от реки, за границу селевого потока, чтобы оголодавшие за день лошади могли пожрать травы.

На этом берегу Реки тоже порезвились кочевники. И продолжают резвиться. То тут, то там видны столбы поднимающегося вверх дыма. Значит, очередная деревня не сумела отбиться от какого-то отряда степняков, воспользовавшихся последствиями землетрясения. Зараза! Да так они настоящий поголовный геноцид гелонского населения устроят!

Хотя на счёт поголовного я погорячился. По крайней мере, в деревне, где мы остановились на первую ночёвку, никаких следов сражения не наблюдалось. А вот из уцелевших соломенных избушек выгребено всё более или менее ценное. И имеется в наличии местная старуха, то ли отказавшаяся уходить в город вместе со всеми, то ли не сумевшая это сделать, подтвердила, что небольшая орда побывала и тут. Это мне уже Оне, общавшаяся с бабкой, «перевела» в меру нашего с ней понимания того суржика, на котором мы общаемся.

«Бабка»… По моим прикидкам, ей что-то около сорока лет. Да только здесь, в этой местности и на этом уровне развития медицины, она действительно старуха. Измученная болезнями и тяжёлым трудом. Это в городе мне доводилось видеть седобородых старцев, а в деревнях, как я понял, народ начинает массово «загибаться» годам к тридцати. Едва первые дети успели дожить до подросткового возраста, как пора родителей закапывать.

Да, в этом плане гелоны похожи на нас: покойников они не сжигают (всё-таки дрова — достаточно ценный товар), не выбрасывают гнить на недоступных зверью башнях, как это было у наших среднеазиатских народов в древности, и не оставляют на прокорм хищникам, как практиковали сибирские таёжные племена. Наверное, археологам и этнографам было бы жутко интересно познакомиться с местными похоронными обрядами, но я-то не археолог и не этнограф, так что мне всего лишь достаточно знать, что их хоронят в землю.

Вот и оставшаяся в деревне «старушка» заладила своё (с пятого на десятое понимаю, да кое-что Оне пытается перевести): мол, если помру, пока вы тут в деревне на передышку устроились, не забудьте меня закопать. Несмотря на то, что подружка моя ей растолковала, что я ранен в ногу и рыть яму для бабкиного трупа у меня не очень-то получится.

— Люди света крепкие, он сможет…

Люди света? Это что, нас так тут уже окрестили?

Оказалось, что не нас. Разговор получился мучительным, поскольку чёртов языковой барьер мешал. Я понял, что то ли брат, то ли ещё какой родственник одного из жителей деревни в прошлом году общался с купцами, пришедшими с востока. И тот рассказал об объявившихся года за три до этого где-то на восточном побережье континента чужаках. Появляющихся из ниоткуда в яркой вспышке света.

Вам это ничего не напоминает? А мне очень даже напоминает, поскольку и сам я в такой вспышке на Базовом острове оказался, и десятки раз видел, как происходит переброска людей и грузов через межпространственный «прокол». Значит, наши конкуренты по освоению ТемУра, скорее всего, ту же самую или очень близкую технологию используют, чтобы здесь очутиться.

Увы, больше ничего от аборигенки добиться не удалось. Ни где именно «люди света», к которым она меня причислила из-за необычной одежды и имеющихся у меня «прибамбасов», появляются, ни как они выглядят, ни что за технику переносят на планету. В общем-то, немудрено: сама она этого не видела, слышала, как минимум, из третьих уст, да и то — как байку.

Но информацию для размышления подкинула. По крайней мере, хотя бы примерное направление, где искать базу пришельцев, удалось определить: где-то на востоке континента, на побережье. Одна загвоздка: это самое побережье растянулось очень даже не на одну тысячу километров.