Спасло нас, пожалуй, только то, что селевый поток накатывался не ровной, «плоской» стеной, а дугой: впереди та часть, которая текла по руслу реки, а края его отставали. Ведь мы добрались до квадрика буквально за минуту-другую до того, как волна воды, смешанной с глиной, песком и камнями, поравнялась с разрушенной землетрясением деревушки.
То, как я вставал с земли и ковылял к четырёхколёсному мотоциклу — отдельная песня. Сперва, правда, пришлось отбиться от присевшей рядом со мной Оне, прильнувшей ко мне и принявшейся что-то лепетать вперемешку с рыданиями. Отбиться, просто оттолкнуть и заорать на неё:
— Помоги встать, идиотка!
Она, конечно, ничего не поняла, но едва не впала в ступор от моего грубого тона и того, что я её толкнул. И лишь то, что я стал корячиться, одной рукой опираясь на то самое копьё, что выдрал из своего тела, а другую протягивая ей, исправило ситуацию. Если бы не физподготовка, среди упражнений которой есть «приседания пистолетиком», то есть, на одной ноге с вытянутой вперёд другой, то хрен бы я встал. Тем более, когда раненая нога болит, а в башке дичайший туман от потери крови и действия наркотика. Но поборола обиду, подстраховала, пока я корячился. Там, кажется, я рацию и… пролюбил, на земле оставил.
Вторая эпопея — «великий поход» к квадроциклу. Помнится, у Высоцкого в знаменитой песне про друга, ну, той самой, «Если парень в горах не ах», есть слова «а когда ты упал со скал, он стонал, но держал». Вот я к спасительному «механическому средству передвижения» так же шёл: стонал, матом орал от боли, но ковылял. Опираясь на подставленное мне плечо девушки и всё то же треклятое короткое копьё.
А вы думали, что всё так просто? Ширнул себя наркотой, благодаря которой на дырявой ноге с глубокой раной можно хоть вприсядку отплясывать? А член вам — не мясо? Ещё как, сука, больно, когда эту рану тревожишь. И кровища сквозь повязку сочится, так, что у меня не только повязка красная, но и штанина ниже неё (бинтовали-то поверх одежды) к телу липнет.
Девчонка сообразительная оказалась. Перепуганная, поскольку понимает, что без квадрика, на котором мы рассекали по здешним дорожкам и бездорожью, нам точно придёт полярный зверёк, о существовании которого она даже не подозревает. Сама позади меня в седло запрыгнула, когда я на «железного коня» взгромоздился. Взгромоздился, прижал её руки к себе, рявкнув «крепче держись», и дал газу.
Генеральное направление движения я ещё в полном сознании выбирал: градусов сорок пять от направления движения селевого потока. А вот дальше — одни смутные ассоциации: то перед какими-то рытвинами притормаживаю, то уворачиваюсь от кинувшегося под колёса дерева, то мы едва не тонем (вмоём представлении, конечно) в ручейке-притоке Большой реки, где глубины-то сантиметров десять-пятнадцать. Но «генерального курса» на возвышенность, похоже, являющуюся речной террасой, держу уверенно.
Вот на попытке взобраться на эту террасу, у меня сознание и выключилось. А вместе с ним и движок квадроцикла заглох. Так что Оне меня в горку волокла в виде мешка с дерьмом. Но, спасибо, девочка, выволокла-таки! Каких усилий ей это стоило, не нажила ли она грыжу после такого, я не знаю. Всё-таки восемьдесят кило живого веса во мне, плюс поболее полутора десятков килограммов шмотья (включая броник), оружия, боеприпасов. А в ней — от силы пятьдесят пять.
В себя пришёл уже на закате. Один. Какие-то ветки вокруг меня натыканы, небольшую тень создают. И голоса в отдалении, один из которых, кажется, знакомый. Встревоженные голоса, говорят не по-нашему. Поскрипывает ритмично что-то. Состояние моё — лучше бы я сдох вчера. Болит не только нога, но и вообще всё, что может болеть. Слабость такая, что, пожалуй, даже письку удержать в руках не смогу, если поссать потребуется. Впрочем, судя по запашку от меня, не потребуется: похоже, пока без сознания валялся, «напрудил» я под себя. Хорошо, хоть не обосрался! Но самое неприятное — в ране «дёргает». А это значит, какая-то инфекция в неё попала, и у меня появились шикарные шансы загнуться от гангрены.
Всё-таки вернулась Оне. И не одна вернулась, а с какими-то мужиками и телегой, запряжённой «осликом». Деловитыми такими. На меня глянули, втроём подняли и взгромоздили на площадку телеги, заваленную сеном. Всё также с пистолетом-пулемётом, который я не забыл повесить на себя через плечо и голову, с прочими взрывающимися предметами, которыми я увешан, как новогодняя ёлка игрушками.
Далеко ли везли, не знаю. Вырубился я от тряски. Снова в себя пришёл на ворохе соломы в какой-то крошечной тростниковой хижине. На деревянной колоде едва теплится фитилёк, торчащий из глиняной лампы замысловатой формы. Пришёл в себя от того, что меня чем-то мокрым обтирают.
С бронежилетом и моими штанами туземка справилась: всё-таки не единожды видела, как мои бойцы расстёгивают «липучки» броника и пуговицы с ремнём на брюках, а также развязывают шнуровку берцев. И теперь влажной тряпочкой оттирает кровищу и грязь с раненого бедра.
А ведь прав я был! Рана-то воспалилась и гноиться начала. Девочка прикасается к вздувшейся ноге рядом с ней очень аккуратно, но и этого хватает, чтобы больно было.
— Оне, дай мне броник, — прохрипел я, показывая рукой на кучу шмотья.
Услышала своё имя, радостно залепетала. Пришлось повторить, показывая снова на вещи. Схватила штаны, но я мотнул башкой. Со второй попытки подала то, что нужно. Там, в кармашке, оранжевая аптечка, где, помимо ещё пары бинтов, есть нужные таблетки. Местные микробы с антибиотиками ещё не сталкивались, поэтому должны от их действия дохнуть гарантированно.
— Воды, — прохрипел я, изображая, будто пью.
Может, и прав был Шаров, утверждая, что у меня неплохо получается договариваться с аборигенами даже жестами?
Кое-как запил таблетки: слабость, будь она неладна! И принялся смотреть дальше, как девушка меня «отмывает». Шипел от боли, потел, как в бане, но старался не дёргаться, пока она обмывает жутко выглядящую рану. Её бы, конечно, не грязной водой промывать, а чистеньким хлоргексидинчиком, но где ж его тут взять? Максимум, чего удалось добиться, это, опять же, жестами заставить Оне поменять перед этим воду в глиняной миске, в которой она мочит тряпицу, и бросить туда обеззараживающую таблетку. А саму тряпку сменить на более или менее чистый лоскут использованного бинта. Раствором сульфацила протёр рану, потом пересыпал порошком от растолчённой общими усилиями таблетки антибиотика, накрыл её импровизированным тампоном из медицинской косынки и позволил девице добинтовать сие «произведение полевого хирургического искусства». По завершении чего окончательно выдохся и благополучно вырубился. Только сквозь полный глюками болезненный сон помню, что облапал что-то тёплое, прижавшееся среди ночи к здоровой правой стороне тела.
Про рацию вспомнил только на следующий день. И даже сумел объяснить девушке, что именно я хочу. Ведь надежда на то, что её радиуса действия хватит на то, чтобы связаться с нашими, хоть и минимальная, но не нулевая. Да вот только Оне тоже не помнила, куда подевалась «волшебная штучка», позволяющая разговаривать на расстоянии. Так что, кажется, застрял я тут очень надолго. А значит, надо начинать учить местный язык.
Слабость такая, что мысли проворачиваются с такой же скоростью, как какое-нибудь колесо обозрения, из кабинки которого успеваешь выйти, а следующие люди зайти, пока она ползёт вдоль посадочной платформы. Какой там встать на ноги? Повернуться на бок или с бока на спину — титаническая работа. Постоянно хочется пить: видимо, организм пытается вырабатывать потерянную кровь, и ему нужна вода. Но радует то, что дёргающие боли в ране прекратились. Значит, мне действительно удалось «уконтрапупить» попавших в неё микробов. Ясно, что не навсегда, поскольку за один раз это просто невозможно, и таблетки ещё придётся жрать.
Хочется пить и, соответственно, отливать накапливающееся в мочевом пузыре. Для этого в хижине, как в любом «приличном доме», имеется горшок. Только пользоваться им, лёжа на боку, не очень удобно, девушке приходится придерживать посудину, чтобы я её не опрокинул. И то, что я перед ней членом маячу, туземку не смущает: у них, в отличие от землян, вообще не принято испытывать смущение от невольной демонстрации половых органов. Кстати, далеко не у всех землян это вызывает смущение. Когда-то читал про японского министра, который, недолго думая, помочился на лужайке перед школой во время инспекционного визита.
