— Конечно! Спокойно уезжай. Я буду тебя ждать!

— Спасибо, Сашенька! Я знала, что ты самый лучший! Извини, я не пойду с тобой в лабораторию и помочь не смогу. Нужно собирать вещи. Завтра утром мы уезжаем в Москву, и, наверное, сюда уже не вернемся! — взволнованная предстоящими сборами, Катя передала ему коробку и пробирку.

— Ничего страшного! Беги, я сам все сделаю. А вечером занесу готовые препараты к вам домой! — с готовностью ответил Саша.

— Тогда я побежала. До вечера! — она слегка прикоснулась губами к его губам, и, помахав рукой, убежала.

«Получила индульгенцию и довольная умчалась! Сущий ребенок!» — вздохнул Саша, про себя лишь усмехнувшись. Затем, взглянув на пробирки в своих руках, попытался взбодриться и настроиться на рабочий ритм.

Войдя в квартиру-лабораторию, он уныло осмотрелся по сторонам. Нет. Настроения не было. Но свои обещания он привык выполнять.

Он поставил откручиваться — на центрифуге — пробирку с кровью, и включил водяную баню, выставив на ней нужный температурный режим. Все процедуры он выполнял на автомате, а в это время голова его напряженно работала.

Новость, которую сообщила Катя, была катастрофическая. И не потому, что девушка, которая ему очень нравилась, которая как ему казалось, любила его по- настоящему, уезжала. То, что она любила не его, а свою любовь к нему, ему сейчас стало очевидно со всей ясностью. Он был знаком с таким людьми. Они упивались своими чувствами, но именно ими, а не тем человеком, на которых они вроде бы были направлены. И что было с объектом такой любви им было совершенно не важно. Главное, что они лично чувствовали, что такие замечательные и прекрасные, именно потому, что так любят.

«Если бы она меня действительно любила, она бы осталась без всяких вопросов. И она это понимает. И ее совесть это тоже понимает. Ей нужна была всего лишь индульгенция. Она за ней и приходила. А я сам ее отпустил! Сам. Осознанно. И она ее получила. Совесть ее успокоилась и она снова счастлива!» — думал он удаляя плазму крови из пробирки и заливая туда фосфатный буфер для отмывки эритроцитов.

«А любил ли ее я? — продолжал он свои размышления. — Она мне очень нравилась. Ее преданность и забота, когда я лежал без сознания, заслуживает только восхищения. Кстати, почему я говорю о ней в прошедшем времени? Ни это ли ответ? Мое подсознание уже все просчитало и подвело неутешительный для меня баланс? Это была любовь или чувство симпатии смешанное с благодарностью, которому еще только предстояло перейти в настоящую любовь? Наверное, я об этом никогда уже не узнаю».

Он открыл упаковку с ампулами гамма-глобулина, перехватил из резинкой и поместил в нагретую до нужной температуры центрифугу и запустил секундомер. После этого он приготовил изотонический нейтральный раствор формалина нужной концентрации.

«Ничего, не в первый раз мне обламываться с романтическими чувствами! Это я переживу! Что хорошего в этой ситуации?» — он удалил фосфатный буфер из пробирки с эритроцитами бабушки и налил новый. Он знал, что любое событие, даже самое трагическое, наряду с минусами, всегда имеет и свои, часто не очевидные, плюсы. Это закон природы. Плюс и минус всегда вместе, всегда рядом. А понять это ему — еще в юности — помогла древняя китайская притча о крестьянине и лошади, которую он очень любил.

В деревне жил один очень бедный крестьянин. И в одни день он нашел в лесу бесхозную лошадь.

Все в деревне начали говорить, как ему повезло, ничего не было, а тут сразу целая лошадь.

Но крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.

В один день лошадь убежала в лес.

В деревне стали говорить, какой несчастный, так ему повезло, и снова он стал нищим.

Крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.

Через день лошадь вернулась и привела с собой целый табун лошадей, оставшихся без всадников, погибших в битве.

В деревне все вообще поразились и стали говорить, как ему снова повезло, вместо одной лошади теперь целый табун.

Но крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.

Его единственный сын сел верхом на одного коня, упал и сломал ногу.

В деревне все стали шептаться, вот как ему не везет! Был один сын и теперь он со сломанной ногой.

И сейчас крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.

А через два дня в деревню пришли имперские чиновники и солдаты, которые забрали всех молодых людей в армию. И все они погибли в первой же битве.

Все, кроме сына крестьянина, которого не взяли в армию, потому что у него была сломана нога.

«О том, что хорошего в отъезде Кати, я подумаю потом, это не горит, — он в последний раз обновил буфер в эритроцитах и поставил пробирку с ними в центрифугу. — Гораздо более важный вопрос состоит в том, что все планы связанные с отцом Кати и его институтом летят к черту! В институте будет новое начальство, и, что-то мне подсказывает, что это будет именно та тетка, которая доставала меня тогда на демонстрации. Естественно, что никаких хозрасчётных подразделений там не будет. Это направление, на котором я строил все будущее, закрылось. Что делать дальше? Вот где настоящая засада!»

Он удалил фосфатный буфер из пробирки с эритроцитами и добавил туда слабый раствор формалина, встряхнул и перенес флакон, куда добавил остатки формалина. Через два дня, с эритроцитами можно было работать. К этому времени был готов и модифицированный гамма-глобулин. В принципе, он закончил работу, но к Бессоновым решил зайти все равно вечером, чтобы не мешать им собираться.

Отец варил пельмени на обед, и, вернувшийся домой Саша, взялся ему помогать, нарезав и обжарив на сковородке лук.

— Бать, нужно поговорить!

— Говори.

— Ситуация кардинально изменилась, для нас в не лучшую сторону, — начал сын. — Семейство Бессоновых — в полном составе — уезжает на пять лет за границу. Отца Кати вызвали туда по работе.

— Понятно. Что-то подобное я предполагал, — заметил, совсем не удивленный услышанным, отец.

— Как? Почему? — удивился его реакции Саша.

— Какой ты наивный у меня, сынок, — рассмеялся отец. — На место Виктора Ивановича кто-то метил. И у этого претендента были покровители. Не переизбрать его не удалось. Они нашли другой способ его убрать — послать за границу. И я думаю, для него это конец его карьеры ученого. Иезуитский способ они нашли это сделать.

— На посту за границей он из ученого превращается в обычного чиновника? Хоть и с большими перспективами?

— Правильно мыслишь. Директором он мог заниматься исследованиями, и у него было очень много других возможностей. Например, с этой хозрасчетной группой. А что у него будет на этом посту? Да, поездки, жизнь за границей, достаток и комфорт. Он даже свои позиции потеряет в Академии. А когда командировка закончится? Что будет тогда? Стоит ли это научной карьеры? — сказал отец.

— А он не может отказаться? — спросил сын.

— От таких предложений, сынок, не отказываются. Тот, кто это придумал, все хорошо рассчитал. Это тщательно продуманный и хорошо подготовленный план, — отец помолчал, потом задал главный вопрос: — А что Катя? Она тоже едет с ними?

— Я же сказал, — вздохнул сын, — в полном составе. Она приходила и сказала, что одно мое слово и она останется.

— Сынок, надеюсь ты этого не сказал? — почти с испугом спросил отец.

— А что бы изменилось, если бы я ее попросил? — удивился его реакции сын.

— Ты стал бы вечно виноватым во всех ее проблемах, которые появились бы в течении вашей совместной жизни. Она бы этого никогда тебе не простила, — уверенно произнес отец.

— Я тоже так подумаю, поэтому и предложил ей решать самой. Но она уже все знала, когда пришла ко мне со своими вопросами.

— А ты почему так думаешь? — с любопытством спросил папа.

— Потому что она спросила. Если бы она хотела остаться, она бы меня не спрашивала. Она пришла за индульгенцией. Что хотела, то и получила. Знаешь что она сказала? Что через пять лет вернется и мы поженимся, — Саша досадливо усмехнулся.