Казалось, что это – почти опустить руку в пламя. Опасно, больно и ни одному из нас не нужно.

– Можете рассказать о ней больше? Она ведь… Так похожа, что почти как я. Впервые такое вижу.

Я хотела знать. Предчувствовала, что это знание может изменить всю мою жизнь. Спасти ее, если понадобится.

– Что ж, внешность вы можете оценить сами, а что касается личных качеств… С ними было сложнее, – бросил Вентер. – Дурная порода и гнилая кровь. Городской фольклорный персонаж, если желаете. Убивала юных дев и развешивала их тела на деревьях, словно дорогие елочные игрушки.

Убийца.

Слово кислотой обожгло небо, пулей ударило в висок.

Не такого родства я искала, не это хотела услышать… Правда, ведь?

Я нервно моргнула и позволила себе секунду тишины.

– Она была сумасшедшей? – тихо спросила я.

Только бы она не была моей матерью! Только бы я не была такой, как она…

– Смотря с какой стороны оценивать, – покачал головой мужчина. – Но горожане выдохнули, когда она умерла. Дело было сразу после войны, и других проблем хватало. Местные говорили, что видели ее позже, в восьмидесятом и даже девяносто седьмом, но сам я знаю, что это не более чем слухи. Городские легенды, как сейчас модно говорить.

Значит, она точно не моя мать. Плохо или все же хорошо?

Скорее, второе.

– О ней можно где-то почитать?

– Если знаете венгерский, можете заглянуть в старые газеты. Я напишу вам адрес архива.

Борис остановил на мне тяжелый изучающий взгляд, от чего я вдруг почувствовала себя неуютно, точно шпион-неудачник, неправильно назвавший кодовое слово и проваливший дело едва его начав.

– Боюсь, с этим возникнут проблемы. Я не задержусь в городе долго.

Собеседник нравился мне все меньше. Слишком уж неприятные и жуткие вещи он говорил. Чем дальше заходил наш разговор, тем сильнее хотелось поскорее свернуть его и отправиться на поиски владельца галереи. Но я медлила и сомневалась, не зная, повезет ли найти еще кого-то, кто знает английский настолько хорошо, чтобы понять, чего я от него хочу.

– Инесс умерла в тюрьме?

Я невольно сделала шаг в сторону от портретов, которые теперь совсем не казались мне красивыми.

– О, нет! Для нее развели костер на одной из городских площадей, – собеседник улыбнулся и по-звериному резко втянул носом воздух, словно желал уловить тяжелый дух того пепелища. – Огонь столбом поднимался в небо, и еще неделю после пожара окрестные жители ощущали зловонный дым и вонь горелой плоти.

Я сглотнула и невольно скрестила руки на груди, отгораживаясь от его слов единственным доступным способом.

Вентер говорил так вдохновенно и уверенно, будто был на казни сам, а не пересказывал слова, давным-давно написанные другими.

– Вы ведь сказали, что она умерла в тысяча девятьсот… Не помню, была ли точная цифра. После войны. Разве тогда практиковали сожжение преступников?

Я подумала о ведьмах, несправедливых судилищах и сухом хворосте, потрескивающем в огне. О криках, долетающих до самого неба.

– Нет, но для нее сделали исключение. Неофициально, конечно.

– Убили, будто какую-то ведьму…

– Конечно, нет, дорогая. Никаких ведьм не существует.

– Что?

Борис не пожелал развивать свою мысль и ничего не ответил.

– У нее были дети?

– На сколько я знаю – живых не было.

Это пусть и немного, но утешало. Не желая больше говорить о женщине, которая мне никто, я поспешила сменить тему:

– Интересный выбор – рисовать убийцу и мертвеца. Будто смотришь на посмертный портрет. Мой брат собирал изображения пост мортем, и эти рисунки чем-то на них похожи.

Завороженная взглядом нарисованного подростка, я невольно потянулась вперед, собираясь ни то коснуться изображения кончиками пальцев, ни то вырвать его из рамы и растоптать.

– Вся эта галерея, – Борис выразительно обвел рукой зал, привлекая мое внимание. – Дань великому Посмертию. Удивительной силе смерти. Мой дар и моя плата.

– Что вы имеете в виду?

Я догадалась, о чем речь, за секунду до того, как собеседник произнес это вслух. И сказанное совершенно мне не понравилось.

– Галерея мертвецов. Их вещи, лица. След, оставшийся на земле, и последнее, что сохранилось после них. Фото за несколько часов до смерти, финальные штрихи в творчестве, вещи, снятые с тел.

Я вспомнила, как свет в холле показался мне больничным, но, похоже, то была не больница, а морг. Каменный склеп.

– Вот как.

Мы отошли в сторону, пропуская шумную туристическую группу. Я рассмотрела в толпе Энжела и едва заметно кивнула ему, показывая, что пока держусь.

– Значит, портреты Инесс написаны еще при ее жизни?

– Ее портреты – исключение и далеко не самые типичные наши экспонаты, но, так уж вышло, что это мазня моего сына, подающая некоторые надежды. Я хотел его поддержать, и вот картины здесь. Не знаю, почему он продолжает рисовать мертвую женщину вместо того, чтобы найти себе живую, но, пожалуй, это не мое дело. Кстати, если его работы так вас заинтересовали, можете познакомиться с ним лично.

Он извлек из кармана визитку и протянул мне. Я молча приняла ее и убрала в сумочку, дав себе обещание, что никогда не наберу злосчастный номер.

– Позвоните ему, если захотите поговорить о мертвецах, – улыбнулся Борис. – Или у вашего поколения принято писать?

Его слова так походили на сводничество, что я еще сильнее напряглась.

– Спасибо, я подумаю об этом.

Что-то в его расслабленной позе и щегольском внешнем виде заставило меня задуматься, кто же он собственно такой.

Слишком много времени Вентер выделил для обычной туристки, которую ему навязали. У него очень правильная, выстроенная и грамотная речь для простого сотрудника, которого могут и уволить за настолько свободный разговор с иностранцем.

Только если…

– Это ваша галерея? – спросила я. – Вы – хозяин?

– Верно, – легко согласился он и, подхватив мою ладонь, впился в нее коротким влажным поцелуем. – Хозяин всего этого безобразия и ваш покорный слуга. Добро пожаловать в посмертную галерею «Роза», барышня.

Я всмотрелась в лицо господина Вентера, но не нашла в нем ни единого намека на сходство: внешне мы были такими разными, что только сумасшедший или слепой рискнул бы назвать нас родственниками. К тому же он явно выглядел слишком молодо для отца взрослой дочери. Но ведь так тоже бывает?

Я заглянула мужчине в глаза. Повторила его имя про себя, пробуя на вкус. Борис. Борис Вентер. А я тогда Эрис Вентер?

Звучало так незнакомо и чудно, что поверить и принять имя своим никак не получалось. Слишком просто, слишком… грустно, если сложить все кусочки паззла вместе.

Борис казался мне таким же далеким и незнакомым, как и пятнадцать минут назад, когда мы только встретились.

Если я действительно его дочь, он ведь должен был меня узнать? Не по жутким портретам Инесс, а по собственным воспоминаниям? Я не так уж сильно изменилась, кажется.

Нет, что-то определенно не клеилось.

Можно ли настолько вытравить из памяти образ собственного отца, чтобы и теперь его не узнать? И кто тогда «младший господин» из рассказов Балаша?

– Как-то неправильно все началось, – пробормотала я, старательно избегая встречаться взглядом с «отцом». – Вам не покажется странным, если я признаюсь, что пришла сюда, чтобы встретиться с вами?

– Я думал вы пришли увидеть портреты.

Его губы растянулись в лукавой улыбке.

– За этим тоже, но они не главное, – я немного помедлила, тщательно подбирая слова. – Понимаете, я приехала в город, чтобы встретиться с доктором Балашем. Точнее, вернулась в город. Мы с семьей жили в Будапеште когда-то.

Я попыталась различить в его глазах искру узнавания, страха, любую другую эмоцию, но они оставались такими же холодными и внимательными, как и секунду до того.

– Вы были на приеме у доктора? – сурово уточнил Борис.

– Именно так.