Эта улыбка совсем мне не понравилась, но вернуть визитку, зашвырнув ту доктору прямо в лицо, я все же не решилась.

Вместо этого я крепче сжала подарок в руках, провела пальцами по тесненным золотой нитью буквам, и, повторив их сложный узор, попыталась найти скрытый смысл и посыл, неприметные на беглый первый взгляд.

И не нашла ничего похожего.

Визитка выглядела как визитка, а еще – шанс не хуже любого другого. Может, единственный, что мне готовы дать. И последний.

– Спасибо.

Принять, что мне уже не служить в большом и известном театре, снова не сняться в кино и просто не выйти на сцену, задыхаясь от чужих взглядов и горячего, как солнце, света, оказалось тяжело, но я почти смогла. Убедила себя, что это мой рок и плата за то, что случилось много лет назад.

Но теперь…

«Лазло Балаш, частный врач. Будапешт, Венгрия».

Я прочла надпись трижды, каждый раз упуская нечто важное. Из вещей, что трудно заметить, хоть они и на виду.

Что-то недостающее.

Конечно!

– Но здесь ведь нет точного адреса и даже телефона? – я подняла глаза на доктора, но тот только пожал плечами. – Вы предлагаете мне обходить город с картой и стучаться в каждую дверь?

Шутка вышла грустной.

– Доктор Балаш уже много лет не берет пациентов с улицы. Чтобы попасть к нему на прием вам понадобится провожатый из своих. Если позволите, я свяжусь кое с кем из старых приятелей и найму для вас подходящего человека. Он встретит вас в аэропорту и сопроводит к доктору.

Его добродушие, безотказность и отчаянное, незамутненное желание помочь, все сильнее меня беспокоили.

Трудно поверить в бескорыстность, когда вокруг – только выгода и тлен.

Конечно, отец щедро одарит его, но только ли в этом дело?

– Это будет мужчина? – не сумев сдержаться, быстро спросила я.

После летней истории с Роуэном я старалась быть осмотрительной и не допускать ситуаций, которые могут закончиться плохо. Держаться от мужчин так далеко, как смогу.

Я могла сколько угодно притворяться, что никакого проклятия нет и случившееся – просто стечение гнусных обстоятельств, но поверить так и не смогла.

Сын моих названных родителей пострадал из-за меня, и это ничего уже не изменит.

– Моя старая знакомая – женщина. Вам не о чем переживать.

О, поводов для переживаний у меня было достаточно.

То же возращение Роуэна на рождественские праздники. Необходимость говорить, улыбаться и дышать с ним одним воздухом… Но все это потом. Еще не скоро и будто не со мной.

– Мисс Грант?

Я обещала не вспоминать о том дне, но снова вспомнила, в очередной раз нарушив данную себе клятву. И, замечтавшись, пропустила последнюю фразу доктора мимо ушей.

– Мы с доктором Балашем учились вместе много лет назад. За его профессионализм и золотые руки я готов поручиться головой.

Представив, как светлая докторская голова будет смотреться среди хищных чучел в охотничьей комнате отца, если все пойдет не по плану и вне его высоких ожиданий, я усмехнулась.

Люди вечно не представляют, о чем говорят…

– Расскажите мне о нем еще, – попросила я.

Мы вернулись к красивому докторскому столу и, вновь превратившись во врача и пациентку, расположились напротив друг друга, но будто в разных мирах. Еще никогда пропасть между нами не казалась мне такой огромной и непреодолимой.

– Что вы сделаете с визиткой? – будто не услышав моих слов, спросил доктор.

В его голосе послышался искренний интерес и… страх? Точно нечто очень близкое к нему.

Откинувшись на спинку стула, я внимательно посмотрела на доктора, но тот успел взять себя в руки и нацепить уже знакомое выражение приторного участия.

Плохой актер, деревянный и неумелый.

Такой не продержался бы и года.

– И правда, что же мне с ней делать?

Вспомнив любимую привычку еще из театральной школы и далекой теперь жизни, я ответила вопросом на вопрос, оставив доктору простор для толкований.

И без того мы оба знали, как я поступлю.

***

Сперва они заглянули в детскую.

Не бальную залу, полную музыки и разодетых людей, напоминающих фарфоровых кукол, а в маленькую комнатку на втором этаже.

Не так уж странно, раз забрались они по веревке и через открытое настежь окно. Или то была лестница?

Отсюда не рассмотреть.

Восемнадцать лет спустя все происходило снова, но одновременно было невозможно далеко.

– Где остальные, дорогая? – спросил высокий мужчина, а потом наклонился ко мне и с интересом заглянул в глаза, словно рассчитывал прочитать в них ответ.

В хороших сказках таким, как он, нужно разрешение, чтобы войти в дом, но это – плохая, и в ней все совсем перепуталось.

– Мама с папой ведь не оставили тебя одну в чужом доме?

Мне снова исполнилось шесть. Я вернулась назад и стала собой из прошлого, до одури желающей, чтобы они ушли. Не спрашивали, не смотрели так, будто мы перед ними виноваты, а просто ушли. Вниз, прочь, куда угодно.

– Мама с папой никогда не оставляют меня одну.

Ответ ему понравился. Мужчина поднялся и, вмиг потеряв ко мне интерес, грубо скомандовал остальным. На его сапогах неприятно блеснуло алое, скользкое, страшное.

Кровь.

Тогда я решила, что это краска, но теперь, повторив отвратительную сцену так много раз, знала наверняка.

– Прочь! – фыркнул мужчина, грубо оттолкнув меня в сторону.

– Стой. Смотри! – остановил его другой. – Ты тоже это видишь?

Все мужчины в комнате, слишком тесной для такой толпы, разом уставились на меня.

Прошло десять минут, восемнадцать долгих лет или целая жизнь, прежде чем внизу, оборвав танцы и музыку на половине такта, расцвел первый крик.

И…

Кошмар вернул мне имя, но я забыла его, едва проснувшись. Вязкая тревога вытеснила видение из памяти, оставив лишь смутное, неуловимое воспоминание о нем.

Может, к лучшему.

Вспоминать прошлое и искать нити, связывающие меня с городом, что годами преследовал во снах и оставался неясным миражом на горизонте, в планы не входило.

Теперь, когда все окончательно сгладилось и забылось.

Я встречусь с доктором и уеду, едва представится возможность. Сделаю что должно и попрощаюсь с прошлым, ни разу не оглянувшись. Точка. Мне нечего делать в Будапеште и незачем вспоминать жизнь там.

Роз, мертвых мальчиков и крови достаточно и во снах.

Тяжело повернув на правый бок, самолет вспорол плотную массу облаков и медленно пошел на снижение.

Я выглянула в иллюминатор, но в свете салона различила лишь собственное бледное отражение: худую, незнакомую девчонку, готовую рискнуть всем, чтобы спастись. Даже вернуться в город, причинивший столько боли…

В Будапешт, все такой же великолепный, прекрасный и пугающий, как в день, когда нас разлучили.

– Приведите спинку кресла в вертикальное положение, пожалуйста, – попросила стюардесса, одарив меня смущенной улыбкой.

Я послушно выровняла кресло, еще раз проверила, пристегнут ли ремень, убрала телефон и наушники в карман перед сиденьем, но не почувствовала себя и на капельку лучше.

Полеты выжимали все силы каждый чертов раз.

Сложись актерская карьера иначе и как мне того хотелось – со съемками по миру и интервью белозубым ведущим светских новостей – перелеты превратились бы в настоящую проблему. С детства каждый из них – пытка, паника и страх.

Но теперь о таком можно не переживать.

Если неделя в Будапеште закончится провалом, чудовищным, но вполне ожидаемым, – все окончательно потеряет смысл. Какая разница, убьет меня падение сейчас или недуг несколькими годами позже? При хорошем раскладе – убьет, а не отправит в мир кошмаров и жутких грез…

О, ирония.

Даже думать о таком было больно, но я повторяла и повторяла слова доктора про себя, стараясь смириться с уготованным будущим, принять его хотя бы в собственной голове.

Получалось не очень хорошо.

А ведь еще недавно казалось, что смерть, взявшая плату жизнью самых дорогих мне людей, осталась далеко позади. Но, похоже, только казалось…