Боги.

Пожалуйста, пусть в этот раз обойдется, пусть ему повезет!

Привычно потянувшись к шраму на запястье, самого старому из всех, круглому, как монета, ожогу в обрамлении продольных царапин, я поняла, что продолжаю сжимать в руках кольцо.

Проклятая, сводящая с ума игрушка. Зачем она мне?

Мне стоило оставить украшение рядом с пострадавшим или незаметно подкинуть в оставшуюся без присмотра кожаную сумку, но я не стала делать ни того, ни другого. Хотя могла.

Почему же не стала?

Нахмурившись, я убрала кольцо в карман и пообещала себе вернуть его законному владельцу, едва представится возможность. Или если она представится?

Прикосновение к шраму немного успокоило и помогло вернуть мыслям ясность и чистоту.

Приступ соседа удивил меня, но не напугал. Я не чувствовала страха, хотя должна была. По правде, совсем ничего не чувствовала, словно пострадал не живой человек, а кукла.

Да что со мной не так?

Вздрогнув, самолет мягко коснулся взлетной полосы.

Старший бортпроводник подошел ко мне и, склонившись в низком поклоне, полушепотом расспросил о случившемся.

Я отвечала спокойно и по делу и, кажется, мои холодность и рассудительность неприятно его удивили. Не такого он ждал от двадцатичетырехлетней девчонки, столкнувшейся с кошмаром наяву.

Знал бы он только…

– Так все и случилось.

Не хочешь лишнего внимания – веди себя как все. Делай то, что другие от тебя ожидают. Плачь, грусти, бойся. Играй как в последний раз и на лучшем своем спектакле.

– С вами все в порядке, мисс? Вызвать врача в зал прибытия?

– Не стоит. Благодарю за беспокойство.

Вспомнив простенький школьный этюд, я искусно изобразила грусть. Бортпроводника это устроило.

– Могу я узнать ваше имя? Может быть, нам понадобится связаться с вами и уточнить кое-какие детали, – попросил он, завершая нашу короткую неприятную обоим беседу.

– Ева. Ева Грант.

Самолет остановился.

Я дождалась, пока бортпроводник, проталкиваясь среди спешащих на выход пассажиров, скроется в служебной зоне за шторкой, и только тогда выдохнула. А потом, скользнув взглядом в сторону, случайно заметила кое-что еще. Кое-кого.

Мираж. Фантазию. Человека.

Фигура, мелькнувшая в проходе, показалась знакомой. Пугающе неожиданной в такой дали от дома и отцовской фирмы, где этой самой фигуре надлежало служить.

Неужели он?

Или снова он?

Он следовал за мной от самого Лондона, а я даже не заметила.

А еще считала себя такой наблюдательной!

Глупая, наивная девчонка.

Не будь странных событий так много, давно бы сложила два и два и быстро догадалась, что отец заставил его сделать ради должности. Господин управляющий директор – и это в двадцать четыре года! Слишком впечатляющая история успеха даже для парня, выросшего бок о бок с хозяйскими детьми.

Я должна была понять и заметить неладное раньше, пока не стало слишком поздно.

Энжела с его ростом, ежиком колючих каштановых волос и щегольскими серьгами в обоих ушах, которые я сама и подарила на прошлое Рождество, трудно не заметить, а перепутать с кем-то еще сложнее, но каким-то чудом я смогла и то, и другое.

Поверила, что господин Малькольм Грант выполнил обещание, оставил меня в покое и дал право жить собственной жизнью без его советов и указаний.

С чего бы?

Сняв с верхней полки чемодан, уместивший весь скудный багаж на семь дней в городе, я заторопилась к выходу, желая поймать Энжела с поличным и за руку, как вора.

Хотя, конечно, назвать его следовало не вором, а защитником, которого я никогда не просила.

Неприятное слово и обязывающее, что горчит на языке и заставляет делать глупости. Гнаться и что-то объяснять, а может и просить объяснений.

Мне хотелось посмотреть Энжелу в глаза и услышать, что он скажет, как объяснит свою слежку. Благих намерений, какими он прикрывался раньше, тут будет мало.

Теперь ему придется сказать правду.

Ничего другого я точно не приму.

Терминал 2В оказался просторным прямоугольным помещением, по-своему красивым, но неуютным: россыпь магазинов, закусочных и новенькая машина, выставленная на вращающемся подиуме, настолько не вязались с воспоминаниями о моем далеком отлете, что становилось не по себе.

Словно меня обманули, и на пороге был не Будапешт, а совсем незнакомый город с ворохом сюрпризов в рукаве.

Найти Ривза никак не получалось.

Я быстро прошла паспортный контроль, обогнула толпу в зоне получения багажа и миновала длинный холл до самых дверей, но так и не увидела знакомую фигуру снова.

Теперь, зная, что Энжел рядом, я чувствовала его присутствие – или думала, что чувствую, – но найти его глазами не могла. И это злило куда больше, чем организованная им слежка в угоду нашей общей большой семьи.

Конечно, отец ни за что бы не отпустил меня без присмотра. Идея с врачом ему сразу не понравилась, как и возвращение в город, принесший мне столько боли, но до этого самого момента я думала, что смогла его убедить.

Разговор вышел тяжелый и долгий, но он согласился, позволил мне окунуться в авантюру с головой.

Чтобы послать следом Ривза!

Будто за все это время я не заслужила и капли доверия, что он щедро оказывал Роуэну, Энжелу, да и любому другому в доме.

Глупо было надеяться, что разговор все изменил, и отец наконец увидел во мне взрослую, очень глупо, но почему же сердце верило до последнего?

Для него я всегда буду той же чумазой и странной девчонкой, не знавшей ни слова по-английски, что, встретив его – такого безупречного и красивого – в больничном коридоре клопом вцепилась в штанину и не пожелала отпускать, пока он, наверняка сотню раз жалея, что связался с тем благотворительным фондом и решил помочь, не забрал ее с собой. К жене, сыну на пару лет старше и совсем другой жизни.

Домой.

В тот день он укутал меня в свой плащ и пронес до машины на руках, скрывая от моросящего мелкого дождя и всех бед на свете, и даже теперь продолжал меня защищать.

Я знала, что родители любят меня ничуть не меньше, чем Роуэна или Рене, родившуюся через год после моего фееричного появления в доме, и все же это… другое.

Как бы мне не хотелось обратного, Роуэн мне не брат. Он – большее, нечто драгоценное и совершенно особенное.

Только мне давно пора об этом забыть. Забыть о нем, пока не случилось что-нибудь по-настоящему ужасное.

Хотя бы на секунду.

Роуэн.

Мысль о нем отрезвила, как прикосновение к старой ране, которой никак не дают затянуться.

Я тряхнула головой, отгоняя воспоминание о его лукавой улыбке подальше, и, дрожа от сырого, пробирающего до костей холода, пошла к ближайшему автомату с кофе. Знала, что не сомкну глаз до самого утра, если выпью хотя бы чашку, но все равно не смогла отказать себе в удовольствии.

Должно же в этой поездке случиться хоть что-то хорошее?

Словно в ответ на мою невысказанную вслух мысль, рассекая толпу встречающих, мимо пронеслись врачи с носилками в руках. Лицо моего неудачливого соседа не было накрыто пожелтевшей простыней, а вид был куда здоровее, чем в нашу встречу в салоне, и я с облегчением подумала о том, что хоть кому-то сегодня повезло. Если приступ и обморок можно назвать таким громким словом, конечно.

Автомат принял оплату картой, фыркнул, выбросил бумажный стаканчик и, бормоча, до самых краев наполнил его дымящимся кислым кофе.

Подхватив напиток за секунду до того, как он перельется, и едва не расплескав все на новые сапоги, я подняла глаза, чтобы снова отыскать взглядом носилки, но увидела кое-что другое.

Пальцы.

Красивые, длинные и музыкальные.

А за ними – удивительное, лишенное красок лицо. Такое чудное и необыкновенное, что оно едва могло сойти за настоящее.

– Ой, – вздохнула и выругалась я, крепче перехватывая норовивший выпасть кофе.

Парень, замерший за стеклянной перегородкой чуть в стороне от меня, моргнул и приветливо помахал рукой, наконец оторвав пальцы от стекла.