Все это время она шла по моим следам, чтобы явиться во всем величии сейчас. В момент, когда все, казалось, наконец стало таким, каким я хотела его видеть.

Так некстати.

Стараясь отвлечься от густых, как смола, мыслей, я нервно поправила шторку и снова выглянула в иллюминатор, но не увидела за ним ничего, кроме облепившей стекла темноты и капель дождя, сложившихся в замысловатый узор.

Город притаился. Замер, благоразумно решив не показываться до последнего. Пока не станет слишком поздно.

Как бы я не храбрилась днем, приблизиться к воплощению своих кошмаров оказалось нелегко. Почти так же, как убедить себя, что иногда сны – это только сны, а не обрывки детских воспоминаний, которым не место в жизни ни одного ребенка. О жизни до удочерения и семьи, давшей мне все.

– Ваша первая поездка в Венгрию?

Сосед по ряду, мирно дремавший через проход и свободное место от меня все два с половиной часа полета, грузно зашевелился в своем кресле и, ухватившись за подлокотники, резко выровнялся, продолжая смотреть прямо перед собой. Так что я не сразу поняла, что обращается он именно ко мне.

– Не бывали в Будапеште, барышня?

Приемная матушка любила говорить: от незнакомцев жди беды.

Но разве я когда-то ее слушала?

– Да, – проиграв битву с собственным благоразумием, соврала я. – Так заметно?

Удовлетворенный ответом, попутчик кивнул и облизнул пересохшие тонкие губы. Жест получился таким хищным и странным, что я невольно попятилась, прикидывая, смогу ли укрыться от новых вопросов за книгой или рекламным журналом.

Не смогла.

– Никогда не любил Будапешт, – не замечая моего замешательства, продолжил мужчина. – Дрянной, гадкий город и всегда таким был.

Я мысленно приказала себе замолчать, оставить вопрос при себе, но все равно задала его, каждой клеточкой чувствуя, что не стоит этого делать:

– Почему?

Услышать его версию было интересно, хотя я и сама могла бы кое-что рассказать о местных порядках и особом жутком колорите.

– Sár. Tűz. Halál, – задумчиво протянул он. – Провались оно все в ад.

Грязь, огонь и… Значение третьего слова я не помнила, но с таким соседством оно бы точно мне не понравилось.

А ведь я думала, что совсем забыла родной язык, что толком не успела его выучить… Странно, но даже через столько лет – не совсем.

Спасибо языковым курсам, на которых настаивал отец.

– Зачем же вы возвращаетесь? – спросила я.

Попутчик не спешил отвечать. Заплутав в лабиринте собственных мыслей – причудливых и путанных – он будто забыл обо мне. Вздохнув, вынул вынул из кармана помятого пиджака красивое кольцо, явно на женскую руку, и, щурясь, стал рассматривать его на свет.

Алый камень в обрамлении потускневших от времени креплений, напоминающих птичьи когти, показался мне уродливым и даже зловещим.

– Хотел продать его на блошином рынке или в антикварный, – сухо и без эмоций пояснил мужчина, завороженно уставившись на драгоценность. – Семь поколений в нашей семье. Реликвия.

– Разве не проще было продать его в Лондоне?

Мужчина издал сдавленный смешок.

– Моя дочь должна была надеть его на свадьбу, как делали все женщины до нее, но я бы ни за что не позволил ей прикоснуться к нему. Никогда бы не отдал.

Разговор петлял и перескакивал с одного на другое.

Я никак не могла уследить за ним или уловить суть.

– Вы хотите продать семейную реликвию, чтобы не отдавать ее родной дочери? – удивилась я.

Его тирада нравилась мне все меньше, но прервать ее поток я не могла. Что-то внутри, неосознанное и отчаянно любопытное, ни за что бы не позволило оставить все так.

– Оно мое, – сурово ответил попутчик и разве что пальцем мне не погрозил. – Пока мое.

Я подумала о хоббитах, кольцах власти и пресловутом осеннем обострении, о которых вечно все говорят.

Что-то в его словах заставляло сердце биться быстрее, тревожило мысли и заставляло ждать чего-то неправильного и дурного.

На какой-то момент мне захотелось отвернуться, притвориться частью обстановки, моля всех богов, чтобы странный мужчина больше никогда со мной не заговорил.

– Хотите я отдам его вам? – спросил попутчик, впервые за время странного диалога посмотрев прямо на меня.

Взгляд у него оказался таким же бесстрастным и пустым, как и слова. Словно передо мной сидел не человек, а восставший из могилы мертвец.

– У меня нет денег, – спешно отказалась я. – И мне не нужны украшения, простите.

И проблемы тоже. Своих хватит с головой.

– Вы должны захотеть, – сказал он, окончательно меня запутав. – Иначе ничего не выйдет.

Я бросила быстрый взгляд на часы.

И когда уже самолет приземлится, и пытка общением закончится?

– Если честно, не представляю, какого ответа вы ждете, – пробормотала я и пожала плечами.

Двадцать три пятнадцать. Значит, осталось каких-то десять минут.

Сущая ерунда. Выдержу.

– Ваша первая поездка в Венгрию? – донеслось до меня после долгой паузы. – Бывали в Будапеште раньше?

Внутри у меня все похолодело. Самолет сделал крутой вираж, заходя на невидимую пока полосу, но я едва это заметила.

Словно в плохом кино медленно повернулась к сумасшедшему попутчику, но тот ничем не выдал, что заполнил наш прошлый разговор, словно на самом деле верил, что его никогда не было.

– Простите?

Я долго всматривалась в его лицо, но так и не нашла признаков фальши или лжи. Если он и играл, то так искусно, что мне, как актрисе, оставалось только позавидовать.

– С вами все в порядке? – осторожно уточнила я.

Сосед резко и неестественно мотнул головой, а потом улыбнулся – широко и радостно.

– Баю-баю, засыпай!

Сердце ручкой прикрывай.

А не то придет вампир

Заберет тебя в свой мир.

Прозвучало пронзительно и знакомо.

Я закрыла уши руками, но воспоминания уже было не остановить.

Холодная рука, качающая колыбель. Женщина с черными, как ночные воды, глазами. Мама. Мать. Память не сохранила ее имени, но оставила образ и лицо – прекрасное и очень молодое.

Кажется, я так и не смогла забыть, как она укладывала меня, когда была в хорошем настроении, как пела глубоким сильным голосом. Колыбельные у нее все как одна были жуткие и мрачные, но тогда мне даже нравилось.

Теперь – нет.

Хватит с меня кошмаров.

– Кольцо мое. Семейная реликвия. Дочь хотела взять, а я не дал. Убил бы, но не дал. А тебе отдам! – на одной неприятной ноте заголосил попутчик, а потом поднялся и, сделав неверный шаг в сторону, едва не рухнул на свободное кресло рядом.

Попытался глотнуть воздуха, но тот комом встал у него в горле.

Мужчина удивленно посмотрел на меня, схватился за горло, словно собираясь разодрать его ногтями, а потом тяжело осел на пол.

Злосчастное кольцо выпало из его ослабевших рук и с шумом покатилось по полу. Я невольно потянулась за ним и поймала уже под своим креслом.

Красивое, тяжелое, мое. Теперь точно мое.

Sár. Tűz. Halál.

Смерть?

Знакомая тревога кольнула сердце. Снова показалось, что вот-вот случится плохое. Или уже случилось? Как же я не заметила?

– Помогите же ему! – подзывая стюардессу, я невольно сорвалась на крик и только после поняла, что мужчина рядом не шевелится и будто не дышит.

Крики пассажиров, отрывистые и уверенные команды старшего бортпроводника, гул самолета – все смешалось в один отвратительный раздражающий звук.

– Он просто упал.

Не желая мешать экипажу, окружившему притихшего сумасшедшего соседа, я покорно пересела в конец салона, едва кто-то предложил.

Снова смотреть на чужую смерть, такую близкую и осязаемую, что можно коснуться ее рукой, оказалось выше моих сил.

– Ему обязательно помогут. Скоро все закончится, мисс, – женщина рядом ободряюще сжала мою ладонь, но я поспешно высвободила руку.

Такие вещи никогда не заканчиваются, в этом их секрет и главный ужас.

Даже если попутчик выживет, его лицо, выпученные от ужаса глаза и губы, по-рыбьи хватающие воздух, мне уже не забыть.