Этого стоило ожидать. Фантазии не оправдались, но Далеон, на удивление, ничуть не огорчился. Наоборот, азарт забурлил в крови сильнее.

Он всегда ненавидел и обожал её сопротивление.

Желал подчинить.

И чем сильнее встречал отпор, тем больше разгоралось это желание, и слаще выглядела будущая победа.

Удары были слабыми, хаотичными, но какими настойчивыми! И это она ещё пьяна.

«Неугомонная человечка!» — мысленно хмыкнул он и беззвучно рассмеялся от её ничтожных потуг и забавного кряхтения.

Она вся теперь в его власти!

Кивком и взглядам приказал собакам следить за окружением полянки и никого близко не подпускать. И за своим занятием не заметил, как Люция юрко вывернулась из захвата, перевернулась на живот и собиралась червяком выскользнуть из-под него.

— Куда?! — рявкнул принц и резко дернул её за корсет, оборачивая к себе. Нитки треснули, платье порвалось, и из прорехи вывалилась грудь.

Аккуратная, полная, с тёмной вершинкой.

Далеон задохнулся и задрал голову к темному небу, желая прогнать, сморгнуть увиденное. Но стоило зажмурить веки, как видение вспыхивало в памяти, точно его выжгли калёным близаром.

Он шумно вздохнул и решительно опустил взгляд.

Щёки Люции пылали от стыда, на принца она не смотрела, только на лес, траву, собственные дрожащие пальцы. И всё пыталась прикрыться и отползти, скорее инстинктивно, ежели осознанно. Ведь Далеон сидел на её бёдрах и не позволял сдвинуться.

Он с лёгкостью сломил её жалкое сопротивление и отвёл от груди руку. Второй, чуть подрагивающей, сдвинул ткань, и на свет показались уже два белых, нежных холмика. Чьи вершинки сжались на холоде в тугие бусины.

Далеон задышал глубоко, отрывисто.

Люция пискнула:

— Не смотри!

Но он не мог. Глядел не мигая. Поражённо.

Террианки созревали поздно.

Их тела начинают развиваться где-то с восемнадцати лет, а окончательно завершают трансформацию к тридцати, а то и пятидесяти, годам. Но даже у взрослых особей редко можно встретить «женственные формы». А тем более — грудь, едва ли отличимую от доски.

Всё дело в силе.

Террины сильнее людей не только магически, но и физически.

Сама матушка-природа позаботилась о них.

Широкие бёдра и тяжёлые груди просто мешали бы террианкам в бою или при беге. А это недопустимо. Это слабость.

Терринам она ни к чему.

А исправить это мороком — невозможно (нельзя создать что-то из ничего), да и не нужно.

У человечек всё по-другому. Другие гены, другие формы, другое строение скелета. Далеон знал это в теории, из уроков анатомии и из подслушанных разговоров на балах.

У смертных девушек средний или низкий рост, хрупкие кости, крутые бёдра, полная грудь, мягкий живот и румянец на щеках…

И благородным лэрам замка человечки нравятся больше террианок. Чего шестой принц решительно не понимал и не разделял.

До этой ночи.

Руки сами потянулись к манящим холмикам. Они только начали созревать, но уже идеально ложились в ладони, будто создавались специально для него, и эта мысль внезапно взбудоражила Далеона.

Он мотнул головой и решил, что потрогает всего разок, утолит любопытство (а сие, несомненно, лишь оно!) и успокоит грохочущее сердце. Но стоило ладоням сжаться, а с губ Люции сорваться сиплому стону, все зароки вышибло из мозгов.

Он снова стиснул грудь, перекатил между пальцев тёмные бусины, поймал судорожный девичий вздох, сам задрожал и перехватил её измученный затуманенный взор.

— Прекрати, — одними алыми губами произнесла девушка. Девочка. Подросток.

Сколько ей?

Вроде бы, пятнадцать.

Она младше Далеона, младше всей их компании. А уже такая… такая… Манящая.

Вот почему придворные лэры на банкетах в след ей пускают слюни, почему провожают сальными взглядами, почему их дамы и дочери негодуют. Почему Магнус с каждым годом всё пристальнее за ней следит.

Далеон захлебнулся воздухом от осознания. Во рту стало кисло, а желудок скрутило.

Он жутко разозлился.

Захотелось придушить девчонку на месте, а прежде — выколоть глаза всем тем высокородным уродам. Как они смеют глядеть на его-не-его собственность! Как эта недособственность смеет крутить перед ними задницей, а в его сторону вечно морщить нос, будто он последний отброс на планете!

Он бы убил её.

Духи свидетели — убил бы на месте сию секунду, если б сейчас она одарила его своим фирменным презрительным взором и дерзким словом. Оттолкнула. И принц не побоялся бы негласного запрета Магнуса и личного зарока.

Плевать! На всё плевать!

Но девчонка не рыпалась. Лишь быстро и шумно дышала, как испуганная газель в лапах льва, и глядела в глаза со смесью ужаса и ожидания.

И Далеон, не прерывая зрительного контакта, склонился над ней, коснулся холодным кончиком носа горячей бархатистой кожи, жадно втянул ненавистный запах и забрал в рот напряжённую горошину.

Люция выгнулась дугой и мучительно ахнула. Далеон зарычал, держа её в алчных объятьях, и окончательно погрузился в своё безумие.

Он целовал её жадно, зло, ненасытно, до красных пятен. Облизывал, кусал и мял с жестокостью, почти ненавистью, жгущей чресла и воспламеняющей кровь, точно хотел наказать её и себя. И не мог насытиться, напиться её плотью и запахом.

Эмоциями.

Девчонки было мало и одуряюще много. Он захлёбывался, задыхался, сходил с ума от обилия яростных чувств, но продолжал истязать её тело, пытаясь добиться отклика души. И не встречая его.

Исчез благородный принц Империи. Осталось только какое-то голодное животное, что дорвалось до желанной пищи.

Человечка рыпалась в его лапах, отталкивала плечи и голову, извивалась под ним змеёй и лепетала что-то с возмущением, чем лишь подогревала его гнев и желание.

— Подчинись, — пророкотал он.

Девушка замотала головой, жмурясь и хныча.

Далеон чуть отстранился и полюбовался тем, что сотворил. Люция лежала растрёпанная на цветочной подстилке, белые бутончики слега светились, и в их призрачном сиянии её кожа казалась совсем бледной. А потому отчётливее виднелись синяки засосов — ещё блеклые, но к утру станут ярче — спутанные черные кудри, пылающие щёки и блестящие от вина и ярости сапфировые очи.

— Продолжим? — спросил с самодовольной усмешкой.

— Ненавижу! — выдавила она свозь зубы. — Отпусти меня!

Принц скрипнул клыками и приподнялся.

— Нет уж. У нас уговор, помнишь? Я поймал тебя, победил, а значит, этой ночью буду делать с тобой всё, что захочу!

Он схватил её за колени, с силой развел ослабшие ноги, вклинился между ними и, скользнув коготками по нежной горячей коже, задрал юбку ей на талию. Люция взвизгнула и дёрнулась, но Далеон крепко сжал её молочно-белые бёдра, в коротких и тонких хлопковых панталонах, и прижал к себе.

Судорожный вздох сорвался с его губ, а вот Люция обмерла, застыла, как под заклинанием заморозки.

— Не надо, не трогай, — слабый шёпот.

— Умоляешь? — шестой выгнул бровь. Взгляды встретились. Молчание. — Не правильно умоляешь. Если хочешь чего-то — угоди мне. Используй свой острый язычок и ручки по назначению. Будь наконец послушной девочкой. Нежной, милой и ласковой. И быть может… — горячий шёпот у ушка, — твой принц на сегодня сжалится над тобой.

Уста потянулись к устам, но Люция упрямо поджала губы и отвернулась к лесу. Поцелуй клюнул щёку.

— Вот как? — у принца по скулам заходили желваки. — Что ж-ж-ж, — нервная кривая усмешка. — Сама напросилась. Только не визжи, а то остальные присоединятся к нам.

Он навалился на неё всем весом и запустил руку туда, куда ещё ни один мужчина её не запускал (о чём сказал стыд и ужас в распахнутых глазах), и это осознание распалило его. Люц всхлипнула, но быстро прикусила язык, помня об угрозе, и впилась ногтями в его плечи. Уперлась пятками в траву, но они скользили по росе и не помогали отстраниться.

Второй рукой принц ослабил завязки на своих штанах и коснулся изнывающей плоти.