Нельзя позволить зрителям понять, что шоу давно вышло за рамки постановки. Что во Дворе Мечей раздрай. Что принц-террин воюет с человечкой-прислугой и наоборот.

Забытые боги, это даже в мыслях звучит не солидно!

Бой барабанов нарастал, в мотивах скрипки ярко зазвучало отчаяние, надрыв. Такой же «надрыв» творился в душе девушки.

Она запыхалась и взмокла. Мышцы ныли от дикого и постоянного напряжения, щёки горели, сердце колотилось пойманной пташкой. Порезы на ладонях и предплечьях, где не было брони, жгло — Люция пропустила несколько ударов.

Она уступала чистокровке в выносливости, в ловкости и силе. Сдавала позиции. И такими темпами вскоре окончательно свалится.

Опозорится.

И не видать ей Двора Войны, как своих ушей.

«Гадство! Гадство!» — выплёвывала девушка с частичками песка и вновь ускользала от атак.

А Далеон не собирался её щадить. Он вошёл в раж, точно бешенный зверь, почуявший кровь долгожданной добычи. Зрачки — полоски, глаза горят синевой, губы свело в шальном оскале. Даже тонкий хвост вылез из-под туники хозяина и остервенело хлещет чёрной кисточкой по щиколоткам.

А принц не замечает. Всё его внимание сконцентрировано на Люции, её действиях, жестах, шуме дыхания. И от этого жутко.

Она видит, что он на грани от того, чтоб отбросить оружие и кинуться на неё с рыком и когтями, точно голодный лев. Впиться клыками, разорвать, растерзать, сожрать. Столько ярости и жажды во всём его неистовом облике.

А что видят зрители? О, легко представить! Измученную и вусмерть перепуганную человечку, что бесплодно отбивается от лап кровожадного хищника. И этот образ пробуждает в ней злость. Спасительную расчётливую злость.

Она не слабая девчонка. Больше нет. Та дура умерла на пепелище со своими сородичами.

И Люц всем это докажет.

Фарси выжидает момент, ловит ритм и, когда принц замахивается для очередного удара, когда скрипки начинают визжать на высокой, пронзительной ноте, коброй бросается к Далеону, чем на миг сбивает с толку. И этого достаточно.

Кулак выбивает гарду, меч волчком летит в воздух. Люц резко уходит вниз и выскальзывает между расставленных ног принца, раздирая об песок зад и лопатки и кусая губы до крови, чтоб не издать ни звука. Хватает царевича за хвост и рывком встает за его спиной.

Из Далеона рвётся рычащий вскрик смертельно раненого зверя, и он едва успевает его проглотить. И если галдящие зрители могли не заметить, Люция слышит. И видит как ссутулились крепкие плечи, как грудь гуляет ходуном а кулаки сжимаются до трясучки.

И её пробирает холодок запоздалого страха.

Принц не простит. За такое точно не простит. Хвост, видимо, больное место. А она указала на него перед всеми: Далеону вряд ли удалось сдержать гримасу боли.

Но увязнуть в сожалениях не успевает.

С неба падает кинжал, она ловко ловит его за рукоять и под обрыв мелодии приставляет к горлу принца.

Изумленная тишина.

Арена взрывается бурными овациями, террины и людская прислуга аплодируют стоя, свистят. Даже благородные лэры с вечно постными лицами вяло хлопают в ладоши.

Люция отпускает хвост врага и убирает клинок. Надо бы его выпустить или отдать Далеону, но пальцы не слушаются, лишь сильнее сжимают гарду.

Неужели всё закончилось? Буря миновала, а она даже не опозорилась? Показала мастерство на высшем уровне, доказала, что сильна, что люди сильны вопреки всему. Победила в неравном бою. Победила принца терринов. Ванитаса!

Все это видели? Все? А Кейран?

На негнущихся ногах Люция встала в шеренгу к членам Двора Мечей и задрала голову к императорской ложе. И едва не взвыла от досады: почти все кресла под шатром пустовали!

Магнуса с королевой и Рафаэлем — след простыл. Кейран стремительно двигался к выходу, не реагируя ни на что, и по его напряжённой спине едва ли можно было что-то понять. Тылы принцу неизменно прикрывал Виктор. Он-то и глянул на Люц напоследок — крайне неодобрительно, с немым укором.

В ложе остались: равнодушная Эстель с щебечущими подружками, да герцог Рагнар. Он поймал взгляд Люции и насмешливо отсалютовал ей кубком с вином.

Похоже, брат императора единственный, кто оценил её старания.

Люция до боли стиснула кулаки и невозмутимо поклонилась, когда распорядитель огласил её имя среди выступающих. Она держалась с достоинством, гордо подняв подбородок, хотя на деле желала лишь сбежать с арены, забиться в тёмный угол и разрыдаться. Кричать и рычать в бессильной ярости.

«Столько труда впустую!»

В голову даже закралась крамольная мысль, выйти замуж по совету Виктора, а мужа затем прикончить. Можно даже во время брачной ночи. Но чем убивать «бессмертного» террина?

Люц мотнула головой, прогоняя дурную идею.

Пока есть шанс добиться всего своими силами, талантом, трудом — она будет сражаться и не отступит до последнего. Время пока терпит.

***

Они зашли в одну из арок с поднятой решёткой и оказались в мрачном коридоре-закутке с тяжёлой, обитой металлом дверью в конце. Дверью в подземелье, где раньше держали гладиаторов, а теперь узников. Впрочем, надолго в застенках никто не задерживался.

А это помещение, что раньше было последним пристанищем осуждённых воинов, их «оружейной», теперь принадлежит Двору Мечей. Служит такой вот оригинальной гримёркой. По всей низине амфитеатра раскидано ещё с десяток таких, но принадлежат они уже рыцарям Кейрана, или никому.

Холодные каменные стены; низкий потолок; запахи затхлости, сырости и застарелого пота, от которых щекочет нос.

По обе стороны комнатки расположились старые лавки и крепкие ящики, в стены были вбиты подпорки для орудий ближнего и дальнего боя, большинство пустовало, и их использовали как крючки для плащей и другой верхней одежды.

Имелись и факелы, но террины не собирались зажигать их. Им и в полутьме всё видно, да и день на дворе, крох света с открытой арены хватает. Это Люция здесь как крот: щурится и осторожно трогает всё, что лежит в густых тенях, рискуя порезаться или споткнуться.

Как жаль, что она не владеет чарами! А-то шепнула заклинание, и вуаля: «Да будет свет!». Жизнь сразу бы стала на порядок проще.

Но никто не занимался с Люцией магией. Больше — никто не подозревал её наличие. Это хорошо… и плохо.

Особенно плохо в такие вот моменты. Люция раздевалась практически наощупь. Спасало лишь, что её личный ящик стоял ближе всех к выходу и бледный полуденный свет озарял крохи пространства.

У противоположной стены вплоть до самого конца «гримёрной», спиной к фарси, со своими вещами дружно возились придворные с принцем и тихо беззаботно переговаривались.

Они всегда так делали: сбивались в стаю и становились отдельно от Люции. Точно подчёркивали, что она одна, не с ними. Даже если свободного места рядом с ней навалом, а им приходиться тесниться.

В такие моменты Люция особо остро ощущала своё одиночество, как бы усиленно не отрицала и не гнала прочь негативные чувства и мысли.

Разоружались без спешки. Террины вообще редко спешили. А зачем? Впереди вечность. Это Люция довольно резко дёргала замки на кожаных наручах, щитках и наколенниках и быстро сбрасывала их в ящик, где хранились старые туники, из которых она выросла, портянки, полупустые банки с лечебной мазью, бинты, запасные клинки, метательные ножи и фляга с водой. К последней девушка жадно присосалась и даже слега облилась.

Ей не терпелось сбросить броню и вернуться в свою комнату, погрузиться в горячую воду, смыть грязь и пот, с усталостью и мысленными терзаниями, и наконец-то расслабиться.

Ещё не мешало решить вопрос с «потерянными» кинжалами. Как их вытащить из перил балконов? Идти сейчас или потом?

Там, снаружи, торжество продолжалось. Играли задорные флейты, гитары и барабаны, в их бойкий мотив вклинивались звериные рыки и командно-насмешливые возгласы лихача, свист хлыста, восторги толпы на трибунах. Похоже, укрощение животных в самом разгаре, или ещё какие жестокие забавы.