Работала, выбирала мебель для спальни Алисы и зеркала в виде солнц в холл. Готовила обед к приходу мужа. И даже цветы умудрилась посадить на клумбе.

А что это было сейчас?

Вы бы мозги включили свои прокурорские, Феликс Алексеевич!

Дети брыкаются, почувствовав мое состояние.

Плохо мне. Очень плохо. Ладно, Морозов! Но почему Феликс не защитил меня? Почему позволил обвинить во всех грехах и сам выступил как прокурор в суде?

Значит, не верит мне! Изначально не верит!

А без веры и уважения какая жизнь? Зачем мы вместе? Только из-за детей? Так для этого необязательно жить семьей.

Я старалась. Правда, старалась. Все делала с радостью и любовью. Вот только Феликс не оценил. Отнесся как к должному. Но я же ему не домработница, правда?

Руки опускаются от обиды и вместо радости душу охватывают смятение и ярость. Классно устроился Сарычев! Тут тебе и прислуга, и дети. Все сразу!

«Нет, так не пойдет!» – тяжело поднимаюсь с места. И чувствую себя чужой в этом огромном особняке.

«Ты о чем размечталась, девочка?» – ругаю саму себя. На что понадеялась?

«Он говорил, что любит!» – оправдываю Сарычева и собственную наивность.

«Конечно, говорил! Надо же было ему удержать тебя и вступить в отцовство. Дом обещал подарить… Ну-ну», – усмехаюсь горько.

Да не нужен мне этот дом без любви и радости. И Сарычев не нужен. Лучше жить отдельно и тосковать от неразделенной любви, чем тереться спинами и чувствовать себя ненужной.

Каждый момент чувствовать!

«Ну какая любовь? О чем ты? – снисходительно спрашивает внутренний голос. – Феликс – манипулятор. Умеет внушать людям нужные эмоции».

Собственной полной ничтожности, врожденного слабоумия и неполноценности.

А потом и детей научит так же относиться ко мне.

– Нет! – решительно поднимаюсь с лавки. По дороге в дом звоню Раде.

– Что мне делать? – рыдаю в трубку.

– Не руби с плеча, милая, – просит она. – Выдыхай.

– Не могу, – признаюсь честно. – Я ему не нужна. Вон, всех собак на меня навесил и уехал гордый до невозможности. Он не любит меня, Рада!

– Что ты намерена делать?

– Хочу уйти от Феликса. Сесть в поезд и уехать куда-нибудь. Продам дом в Шанске и куплю квартиру где-нибудь у моря… наверное.

– А приезжай к нам, если все равно куда ехать! – порывисто предлагает Рада. – Много вещей не бери. Садись в поезд. А тут мы тебя встретим. Не вешай нос, Лара. Если любит, примчит. Нет – устроит разборки. Так и проверим. Папа говорит, Сарычев этот сожрет тебя. Слишком он прошаренный. Изощренный манипулятор.

– Да я и сама знаю, – всхлипываю я.

– Вот и приезжай. Организуем тут клуб беременных белок, – смеется Рада. Старается меня поддержать.

Утираю слезы и решительно захожу в дом. Закидываю майку с легинсами в сумку-шоппер. Туда же кладу ноутбук и смену белья. Те самые вещи, что покупала сама. Даже платье, подаренное мне Сарычевым в первый день, оставляю.

Нашел как приручить меня!

– Чапа, иди сюда, – пристегиваю поводок к ошейнику. И ума не приложу, как мне с собакой до Москвы добираться. И так все сложно.

Но и оставить пса не могу. Мой он, никак не Феликса.

От обиды внутри закипает черная жгучая пена. Словно обволакивает меня всю, разъедает душу.

«Как ты мог? Как?!» – в который раз обращаюсь мысленно к любимому и не получаю ответа. Беру в руки телефон, намереваясь позвонить. И останавливаю себя.

«Не набивайся! Он же тебе не позвонил. Не извинился».

Ладно, завел его Морозов. Но уже прошло больше часа, мог бы и остыть. Спокойно бы поговорили. А так… Слишком быстро и спокойно предал меня Феликс. Значит, изначально был по другую сторону баррикад. И не любовь это. Не любовь…

Утираю слезы и в который раз понимаю, что не могу здесь остаться. В каком качестве? Жены? Так Сарычев женат на другой, и разводом там не пахнет.

Это я, дура, поверила!

Правильно в Шансоньетке пишут, кто я. Сожительница прокурора. Звучит ужасно.

Открыв приложение, ищу билет до Москвы. А их нет! На сегодня осталось одно купе в СВ-вагоне. Выкупаю его одним махом. Я работаю. Могу себе позволить. Зато до Москвы буду ехать спокойно. И Чапе целая полка полагается.

– Ну, все. Пока, – обвожу медленным взглядом холл. Печально смотрю на зеркала, висящие напротив. Солнце отражается в них и заливает светом всю комнату. От того и на душе становится радостно и светло.

Было. А теперь нет. Без взаимной любви все здесь чужое.

– Пора, – вызываю такси до вокзала. Наспех пишу прощальную записку и выхожу со двора, захлопнув калитку.

Вот все и закончилось.

По дороге на вокзал стараюсь не смотреть в окно. Честно говоря, я влюбилась в тихий и уютный Шанск. Встретила тут любимого мужчину. Мечтала о семье. Да мне нигде так хорошо не жилось, даже в родном городе!

Не хочу уезжать. Но и остаться не могу. Тяжело жить рядом с всесильным прокурором. Ходить с ним по одним улицам. Должно быть расстояние. И рамки.

А иначе точно с ума сойду!

На нетвердых ногах поднимаюсь по мраморным ступеням в здание вокзала, прохожу через детекторы на перрон. Сажусь в поезд, в последний раз оглядывая золоченые кресты на городском соборе.

Вот и все.

Чапа скулит, будто уже тоскует по Феликсу. Я реву и все выглядываю в окно в надежде увидеть Сарычева. Но никто не бежит по перрону, не кричит «Лара, вернись!».

Буднично стучат колеса, и проводница заходит проверить документы.

– Ты далеко, девонька? – смотрит на меня жалостливо.

– До Москвы, – прижимаю к себе Чапу и до конца не верю в происходящее.

– Там хоть встречают? – вздыхает она.

– Да, обязательно, – протягиваю ей паспорт. И как только остаюсь одна, выдыхаю с облегчением.

Я это сделала! Ушла от Феликса. Только почему-то вместо радости глаза закрывает пелена слез, и сердце рвется на части.

– Ты обедать будешь? – снова заглядывает ко мне проводница.

– Нет, спасибо, – мотаю головой. Мне сейчас кусок в горло не лезет. Отрешенно смотрю на проплывающие за окном привокзальные постройки и гаражи, глажу на автомате притихшего Чапу и реву от жалости к себе.

Поезд останавливается на какой-то маленькой станции недалеко от Агдальска. Пассажиры выходят на перрон размяться и покурить. Даже Чапа вертится юлой и поскуливает.

– Сиди спокойно, – пытаюсь угомонить малахольного йорка, но он крутится у меня в руках и, спрыгнув на пол, звонко лает.

– Прекрати, иначе нас высадят! – прикрикиваю на собаку. Подхватываю Чапу на руки, пытаясь успокоить.

– Надо было вообще в поезд не пускать, – открывается дверь, и в купе входит Сарычев. – Мне бы меньше мороки, - забирает у меня радостного пса и садится напротив.

– О господи, как ты меня нашел? – охаю я, кулем опускаясь на свою полку.

– Чапа подсказал, - усмехается печально. - Где твои вещи? Сейчас выходим, Лариса. Поезд стоит три минуты, - строго глядит на часы.

Спонтанно кошусь на шоппер и тут же отворачиваюсь. Но Феликс моментально все понимает. Встает с места. Подхватывает мою сумку, прижимает собаку к груди, а другой рукой технично берет меня за локоток.

Только не хватает избитой фразочки «Пройдемте, гражданка!».

Делать нечего, иду следом.

– У тебя все в порядке, девонька? – настороженно окликает меня из своего купе проводница.

– Я ее муж, – грозно заявляет на ходу Феликс. Спрыгивает сам на перрон, а потом, сунув Чапу в мою сумку, аккуратно спускает меня.

Взяв за руку, ведет через маленькую станцию. Здоровается с кем-то.

На ходу целует меня в висок и шепчет тихо.

– Больше не убегай от меня, девочка. Я чуть с ума не сошел.

Глава 38

– Что это за станция? – ошалело глазею по сторонам. И как всегда удивляюсь оперативности Сарычева.

– Моя. Марфинская, – ухмыляется он довольно. – Я же местный пацан, Лара. Тут вырос, учился в Агдальске.

– И что теперь? – спрашиваю, как только мы подходим к припаркованной на инвалидном месте машине. И сама себя ругаю за мягкотелость. Вот зачем вышла? Ехала б в Москву, как и решила. Подумаешь, Сарычев в вагон заявился!