Лэнсинг Хендрикс попросил, чтобы его высадили из такси у Йельского клуба.

– Отвези Салли домой, – сказал Лэнсинг. Киму не терпелось встретиться с отцом с глазу на глаз. Рассказать ему о Николь, спросить его о том, что делать с Салли. – У меня здесь встреча с клиентом. Увидимся позже. Сегодня мы обедаем у Шерри. Черепашье мясо и фазан – все, что ты захочешь! Мы устроим специальное торжество!

Когда такси тронулось с места и поехало по Вандер-бильд-авеню, Салли бросилась в объятия Кима.

– Вот как я хотела поцеловать тебя, – сказала она, целуя его сильно и страстно.

Они начали заниматься любовью до того, как Ким уехал в Париж, и Салли, которая на людях вела себя очень сдержанно, научилась под нежным напором Кима быть страстной в интимной обстановке. Он немного забыл про это.

– Я скучала по тебе, очень скучала, – сказала Салли. – А ты скучал по мне так же, как я по тебе?

– Даже больше. – Ким на секунду задумался, на один какой-то миг, прежде чем дал Салли ответ – тот, который, он знал, она ожидала.

– Теперь нам не придется больше расставаться. Никогда, – сказала Салли. – Потерпи, и ты увидишь, какой у меня для тебя сюрприз!

– Как? Опять сюрприз! – Ким все еще не мог преодолеть волнения, глядя на свою фамилию на первой полосе. Даже страстные поцелуи и слова Салли не могли помешать ему бросать взгляд на эту сложенную газету. Ему просто не терпелось послать газетную вырезку Николь.

– Ты не думаешь, что сюрпризов для одного дня уже достаточно?

– Но именно ты говорил мне, что тебе всегда всего недоставало! – напомнила ему Салли. – А теперь поцелуй меня еще раз. Мне всегда не хватает твоих поцелуев.

В такси она целовала его, закрыв его рот своим и обнимая его.

– Я не могу дождаться, когда мы останемся наедине, – сказала она и почувствовала, как щеки ее слегка запылали; они оба поняли, что именно имелось в виду.

Салли Кашман приехала из Сен-Луиса навестить свою кузину Флору Уилсон весной 1918 года. Она собиралась побыть всего один день, а осталась на все лето. Причиной этого был Ким Хендрикс. В мае 1918 года, в тот же день, когда Салли приехала в Нью-Йорк, Ким, ковыляя, спустился по трапу транспортного корабля «Генерал Лемон», все еще чувствуя боль от раны, которую получил во Франции. Заместитель мэра встретил Кима букетом алых роз, а «Нью-Йорк Сан», в которой Ким работал посыльным, направила репортера и фотографа. Ким представлял собой колоритную фигуру: он опирался на палку из черного дерева, был одет в военную шинель с большими отворотами, опоясанную немецким военным ремнем с огромной серебряной пряжкой, а на шее у него висел бинокль. Всех заинтересовало его участие в смелом рейде на батарею орудий «Большая Берта», из которых немцы обстреливали Париж из леса Сен-Гобе. На следующий день на первой полосе «Сан» появились фотография и сопровождающая ее статья, в которой Кима называли «журналистом, человеком из Йеля и героем войны». Ким достаточно спокойно принял поздравления от своих друзей, но внутри себя он гордился тем, что газета сделала его героем.

В тот же вечер Ким и Салли Кашман встретились на танцах в «Никербокф-клубе». Ким «разбивал» Салли на каждом танце, хотя это и вызывало недоуменные взгляды у многих, а потом присоединился к группе, которая отправилась в «Дельмонико» на поздний ужин. Однажды ночью, когда Салли и Флора залезли в две одинаковые постели в бледно-желтой спальне Флоры в шикарном особняке Уилсонов на Вашингтон-сквере, Салли спросила:

– Ты помнишь Кима Хендрикса?

– Кто же его не помнит? – ответила Флора. – Он самый симпатичный мужчина в Нью-Йорке.

– Ну так вот, я собираюсь выйти за него замуж.

– Салли, как ты можешь так говорить? Ты же только что с ним познакомилась! – Решительное молчание Салли свидетельствовало о многом. – Ты это всерьез, да? – спросила Флора, пораженная своей обычно консервативной и «правильной» кузиной. – Ты это всерьез!

– Я не шучу, – сказала Салли и долго не могла заснуть, вспоминая то ощущение, которое она почувствовала, когда рука Кима Хендрикса коснулась ее руки.

Хотя Салли думала только о Мак Киме Хендриксе, она не оставляла светской жизни Нью-Йорка, состоящей из балов, обедов, ленчей, и наслаждалась слухами и нарядами. Ким, отец которого был адвокатом двух поколений семейства Уилсонов, посещал те же самые балы, обеды, ленчи и вечеринки, что и Салли, и хотя другие девушки, возможно, были симпатичнее, ни одна из них не нравилась ему так, как Салли: она относилась к его мечтам серьезно, она одобряла их и ободряла его точно так, как это делал его отец, она, в отличие от других девушек, старавшихся казаться интеллигентными и пресыщенными, никогда не скрывала своего восхищения им. Не удивительно, что за Кимом был записан последний танец перед перерывом, и они проводили вместе тихие антракты в освещенных свечами гостиных, на романтических лестницах, в оранжереях с цветами. Салли сделала все, чтобы понравиться ему, и всегда была готова встречаться, но не желала броситься ему в ноги. Она ни разу не позволила Киму проводить ее домой; другие поклонники сопровождали ее, приносили ей блюда и напитки из буфетов; возили на дневные воскресные концерты и вечерние мюзиклы по четвергам.

– Почему ты не позволяешь мне проводить тебя домой? – спросил Ким спустя пять недель после того, как они встретились. Они находились в дансинге отеля «Плаза».

– Сегодня ты можешь это сделать, – ответила Салли.

– Раньше ты не позволяла мне этого. А почему сейчас можно?

Салли изящно, загадочно и очаровательно пожала плечами. Она держала его на расстоянии уже достаточно долго.

Тем вечером, в гостиной дома Уилсонов, в котором слышалось лишь тиканье дедушкиных часов внизу в холле, а комната слегка освещалась газовыми лампами с Вашингтон-сквера, Салли разрешила Киму поцеловать себя. В ту ночь Ким и Салли стали близки.

Ким Хендрикс не походил на тех молодых мужчин, с которыми росла Салли, – молодых мужчин из Нью-Йорка или Сен-Луиса, чье будущее было спланировано с самого момента рождения уже тем обстоятельством, что их отцам принадлежали адвокатские конторы, брокерские фирмы, банки, через которые они были связаны сетями семейных уз. Ким был другой: он был героем войны, публиковавшимся журналистом, который хотел стать писателем; он называл ее «дорогая» по-французски; он приносил ей огромные букеты цветов, в то время как другие молодые люди приносили ей лишь маленькие букетики; он писал ей поэмы, в то время как другие мужчины предлагали коробку шоколада; он устроил для них полет над Манхэттеном на одномоторном биплане с открытой кабиной, в то время как другие ее поклонники были счастливы прокатить ее на взятой по случаю у отца «модели-Т». В разгар лета Ким сделал ей предложение: ни он, ни она не сомневались, каким будет ее ответ. В середине июля Ким поехал в Сен-Луис знакомиться с родителями Салли, те оказались не более стойкими к его обаянию, чем когда-то сама Салли. Его личная привлекательность и то, что он происходил из хорошей семьи, известной Уилсонам, оказались решающим для родителей Кашманов. Лэнсинг Хендрикс, чья единственная отговорка состояла в том, что Ким, возможно, был еще очень молод, чтобы жениться, полностью одобрил Салли, у которой, говорил он, было все для того, чтобы стать хорошей женой. Лэнсинг дал Салли обручальное алмазное кольцо своей матери, и пока его переделывали под палец Салли, та носила на цепочке кусочек металла, извлеченный из ноги Кима, как свидетельство их обязательства друг перед другом. В конце июля было официально объявлено о помолвке. Свадьба назначалась на Рождество 1918 года.

Пока мать Салли заказывала цветы, шампанское, музыкантов и угощение, а отец Салли шутливо жаловался на то, во сколько обойдется свадьба дочери, Ким и Салли были в Нью-Йорке, там, где они собирались жить после свадьбы и старались получше узнать друг друга. Как понял Ким, Салли была умной и чувствительной девушкой, однако старалась скрывать свои переживания. Ким, насколько поняла Салли, являл миру энергичное и уверенное лицо, но иногда он бывал в подавленном настроении и тогда отказывался выходить из дома или встречаться с кем-нибудь.