Ким и Николь редко говорили о прошлом. Они жили в искрометном настоящем, хватаясь за жизнь, держась друг за друга и снова и снова планируя будущее. Что-нибудь у них да будет! Ким и Николь! Николь и Ким! Сильные и независимые, верные и любящие, свободные и объединенные. Николь наконец сдержала свое обещание и перестала беспокоиться. Она стала думать так же, как и Ким – о чудесном, бесконечном солнечном будущем.

– Я заметил, что ты больше не просишь меня быть осторожным, – сказал Ким в апреле. – Ты делаешь успехи!

– Обещание есть обещание! – весело ответила Николь. – Во всяком случае, ты меня убедил. С тобой, похоже, действительно ничего не случится. И со мной тоже. Все обошлось в прошлую войну, обойдется и в эту. Ведь ты уже пережил Варшаву, Берлин и линию Мажино. Ты родился под счастливой звездой.

– Мы оба родились под счастливой звездой. И это случилось в тот момент, когда я встретил тебя на улице Монтань, – произнес Ким. – Что-нибудь у нас да будет! У тебя и у меня!

Ким уже хотел сказать Николь «Я тебя люблю», но взглянул на часы. Времени не осталось. И не настал подходящий момент. Он должен быть прекрасным, нежным, напряженным и страстным. Этот момент должен стать таким, от которого нет обратного хода.

«В следующий раз, – пообещал себе Ким. – В следующий раз, когда мы опять будем вместе».

В середине апреля Германия начала наступление на Данию, Норвегию и Швецию. Это были жестокие, мощные, мастерски организованные атаки с воздуха, земли и моря. На датские границы нападение было произведено ударными войсками при поддержке авиации и морской артиллерии. Крошечная страна под таким натиском пала очень быстро.

Ким находился в Осло, когда туда пришли немцы. Его потрясло то, что двухсотпятидесятитысячный город им удалось взять силами в полторы тысячи человек и практически без единого выстрела. Гитлеровские корабли вошли в фиорд Осло без каких бы то ни было повреждений. Большинство норвежских береговых оборонных и морских соединений просто не оказало сопротивления. Ким был поражен и полон подозрений. Захват страны в течение одной ночи представлял собой тайну, и он решил попытаться раскрыть ее. То, что ему удалось узнать, мир просто поразило бы: падение Норвегии произошло не в результате сражения, а в результате элементарного предательства. Киму стало известно, что майор Видкан Квислинг, глава предположительно уничтоженной нацистской партии Норвегии, по-прежнему имел большой авторитет в армии и на флоте. Когда немцы направили свои корабли и орудия на страну, поступил приказ не стрелять и не сопротивляться. Осло и другие важные объекты были преданы изнутри. Ким передал в эфир эти новости со всеми подробностями и со страстным негодованием.

Он знал, что последствия не заставят себя ждать, и следил за тем, как немцы отреагируют на его поступок. Скромность мер удивила его. Ему было приказано всего лишь немедленно покинуть Осло. Кима в военной машине везли под конвоем в аэропорт, когда немецкие бомбардировщики начали сбрасывать свой страшный груз на хранилища нефти, тянувшиеся вдоль шоссе. В жутком шуме и смятении начальник конвоя, офицер гестапо, достал пистолет и выстрелил в Кима, промахнувшись только из-за внезапного толчка – автомобиль подпрыгнул на выбоине. Инцидент был исчерпан в течение секунды.

– О моей смерти сообщили бы как о случайной гибели во время бомбежки, не так ли? – спросил Ким.

Посеревший офицер промолчал. Он боялся своего начальника, холодного человека с глазами цвета снега, и знал, что расплата за неудачу будет жестокой.

– Отвечать вы не собираетесь? – поинтересовался Ким. – Ладно. Я знаю, что прав, можете не беспокоиться.

Ревущее пламя вырывалось из цистерн с нефтью, окрашивая небо в оранжевый цвет, но машина ехала к аэропорту, и момент смятения уже прошел.

Гестаповец, по-прежнему безмолвный и серый, подвез Кима к самолету, который должен был доставить его в Париж. С презрительной усмешкой Ким решил попрощаться с человеком, пытавшимся убить его.

– Будьте в следующий раз повнимательней, – с сарказмом в голосе произнес он, и исчез в самолете.

– Случай с Квислингом – настоящий скандал, – сказала Николь. – Вероятно, немцы не очень-то тебе благодарны.

Ким пожал плечами.

– Они всего лишь выдворили меня из Норвегии. Если честно, меня выгоняли и из более приятных мест.

Николь покачала головой и рассмеялась. Неизменно бодрое настроение Кима было заразительным, и поскольку весенняя погода действовала успокаивающе, она решила разделить его оптимизм. Ей вспомнилось веселье, сопровождавшее первую мировую войну, – танцы, вечеринки и конец викторианских предрассудков, управлявших поведением людей. Теперь происходило то же самое: никогда еще «Дом Редон» не шил столько свадебных платьев и предметов приданого. Всех охватила свадебная лихорадка. Военные невесты! И дети! Если женщины не выходили замуж, то торопились забеременеть, причем делали и то, и другое в рекордно короткие сроки. Одна из старых клиенток Николь, дама в возрасте около пятидесяти лет, пришла и заказала одежду для беременных. И не она одна. Женщины и в тридцать, и в сорок хотели иметь детей. Николь была поражена и рассказала Киму об эпидемии свадеб и беременностей.

– Мы должны присоединиться к толпе, – произнес он, обнимая ее, положив свою голову на ее золотистые волосы. Сейчас, в свои сорок лет, Николь великолепно сочетала в себе обаяние, целостность характера и теплоту. Ким считал, что она становится с годами все более женственной и желанной, – золотое облачко ее заманчивости, блестящие волосы, спокойные глаза, губы, свидетельствующие об опыте и самоуважении, – все это очаровывало его. Каждый раз, возвращаясь в Париж, он наслаждался ее видом и запахом ее духов.

– Почему бы и нет? – ответила Николь. – Только я настаиваю на соблюдении некоторых приличий.

Ким отклонился назад, приподнял ее подбородок и заглянул ей прямо в глаза.

– Приличия? В наше время и в нашем возрасте?

– Сначала свадьба, – настаивала Николь.

– А беременность на втором месте! – пошутил Ким, но потом вдруг стал серьезным. Странно, но его дети были уже почти взрослыми: Кимджи в Йельском университете, Кристи в школе. Ребенок, новая жизнь, новое начало, настоящее начало для него, для Николь.

– Я хочу, чтобы у нас был ребенок. Твой ребенок. Мой ребенок. Наш ребенок, Николь…

Она кивнула, но ничего не сказала, потому что не смогла. Слезы и радость смешались, и Ким испугался, что упадет в обморок от любви к ней.

Немного позже он понял: это был подходящий момент. Нужно было сказать: «Я люблю тебя, люблю…» Но Ким опять упустил время. Он был готов побить себя.

В пятницу 10 мая первая бомба упала на территорию Франции. Это произошло, когда немецкие самолеты атаковали аэродром под Лионом. Первый сигнал тревоги прозвучал в шестнадцать пятнадцать, отбой – в восемнадцать сорок пять.

Неделю спустя, 17 мая, немецкая армия прорвала линию Мажино на участке в шестьдесят две мили, а «Нью-Йорк таймс» сообщила о готовности президента Рузвельта начать строительство авиационных и орудийных заводов на Среднем Западе, недосягаемом для гитлеровских бомбардировщиков.

В среду, 22 мая, немцы форсировали реку Уаза в шестидесяти милях от Парижа. Французский премьер Поль Рейно сообщил, что враг занял Амьен и Аррас, он призвал к «надежде и бешеной энергии» и попросил людей «подняться до высоты несчастий нашей страны». К 30 мая военные действия достигли кульминации. Немецкие войска энергично атаковали на земле, в воздухе, на воде и под водой. А затем последовал Дюнкерк! 500 тысяч человек убитыми, ранеными и захваченными в плен. Гавр пал. Северная часть линии Мажино оказалась захваченной. Казавшийся неприступным Верден тоже попал в руки врага. Очередь была за Парижем.

Одиннадцатого июня из парижской студии Ким передал, что немецкие танки находятся в тридцати пяти милях от города. Французское правительство и его министры переехали на юг, в новую столицу.

За дымовой завесой и под грохочущую пушечную канонаду жизнь в Париже продолжалась. Автобусы и поезда метро ходили по-прежнему, хотя и не придерживаясь расписания. Парижане отправлялись в предместья на экскурсии – посмотреть на разрушения, причиненные немецкими бомбами. Кафе и Центральный банк были открыты, в кинотеатрах на Елисейских полях шли американские фильмы. Но потом вдруг всеобщее возбуждение прервалось, открыв путь панике. Бесконечные вереницы беженцев потянулись из города, сталкиваясь на шоссе. Длинные цепи машин, такси и автобусов; грузовики, мотоциклы, повозки; велосипеды и автомобили «скорой помощи», спешащие с воющими сиренами к месту дорожно-транспортных происшествий; пешеходы с пожитками на спинах. Находиться в Париже стало опасно.