– Все всегда шли следом за Николь и брали с нее пример, – сказал Ким. – С самого начала. – Он станет жить в гостинице, цены, вероятно, те же, что и в «Алгонкине», предстоят иные расходы. Николь привыкла к «Максиму», к «Рицу», а он себе этого позволить не мог.

– Вы тоже всегда становились зачинателями новых течений в литературе, – заметил Эссаян, переведя тему разговора на Кима. – Нынешняя тяга ко всему африканскому – это ведь результат вашего романа!

Ким был даже удивлен, как много Эссаян знал – от женской моды до тех увлечений, которые охватывали американцев. Он ведь бизнесмен, нефтяник, а Ким всегда считал, что бизнесменов не интересует ничего, кроме их собственного дела и их прибылей. Когда подали десерт – ванильный мусс с карамельной подливкой, – Ким высказал свое удивление широтой интересов Майкла.

– Но это важная часть моего бизнеса, – объяснил Эссаян. – Я должен быть хорошо информированным, знать, что интересует людей, чем они занимаются. Экономика, в конце концов, не что иное, как денежное выражение человеческих нужд и желаний.

– Удивительно, как многим бизнесменам ничего подобного даже не приходило в голову! – заметил Ким.

Он особенно четко видел, как изысканно были одеты посетители ресторана, какие дорогие драгоценности украшали дам, каким пышным было убранство и вся обстановка у «Максима». Он вспомнил о шестифранковом обеде в «Кнаме», в «Лез Алле», «Фло», запрятанных на задворках кварталов Сен-Дени. Там готовили вкуснейшую еду по баснословно низким ценам. Но это было очень давно. Николь тогда не имела никакого успеха, у него не было никаких обязательств, они были беднее, и времена были проще. Это было давным-давно.

– Удивительно, что многие бизнесмены не делают и части тех денег, что они могли бы делать, – продолжил Эссаян, возвращая Кима к действительности. Когда Ким улыбнулся, Эссаян улыбнулся в ответ, получив явное удовольствие от своей реплики. Впрочем, он от всего старался получить удовольствие. За ужином он был снисходителен, щедр и полностью лишен нарочитости, но что беспокоило Кима больше всего – Эссаян ему не только нравился, он производил на него глубокое впечатление.

В последующие три дня он не видел Эссаяна – они провели эти дни с Николь наедине, вновь открывая тот Париж, который любили. Насыщенность и глубина их чувств не уменьшалась, чувства становились глубже – они растворялись друг в друге.

– Он твой любовник? – спросил неожиданно Ким на третью ночь. Они были в спальной Николь, некогда их спальне. Удобство, знакомая обстановка успокоили Кима, но ревность к Эссаяну росла, разъедая его сознание, поглощая его, и наконец он заговорил: – У тебя с ним роман?

– Ким, пожалуйста, – начала Николь. Она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Она хотела сказать «Не мучай себя!», но Ким перебил ее.

– Не лги мне! Я не слепец! Я вижу это. То, как он на тебя смотрит. То, как ты отвечаешь ему. Он не просто друг, Николь, признайся. – Ким стоял за спиной Николь, но не дотрагивался до нее. – Признайся!

– Ким, все не так, как ты полагаешь, – ответила Николь, вспомнив, как она сумела унять его ревность при их первой встрече. Она сидела тогда в ванне, а он на стуле рядом. В тот раз они проявили максимум благоразумия. – Не будь безрассудным, – сказала она. – Мы не виделись три года. Все не так, как ты считаешь, Ким.

– Не пытайся меня успокоить. Признайся! У тебя с ним роман! – Он схватил ее за плечи, не давая ей двинуть рукой с щеткой. – Признайся!

– Если тебе этого очень хочется, Ким, если это сделает тебя счастливым, знай, ты прав, – сказала она спокойно, глядя ему прямо в глаза через зеркало над туалетным столиком. Настойчивость Кима сильно огорчала ее.

– Я прав в чем? – состроил он ей гримасу, сжимая ее крепче и добавляя к моральной боли еще и физическую. Несмотря на изящество, он был удивительно сильным. Николь твердо решила, что и виду не подаст, как ей больно. – Я прав в чем? – настаивал он.

– Да, у нас с Майклом роман, – ответила она, видя по выражению его глаз, что и ему стало больно. Он отпустил Николь. Руки его безвольно повисли. Она подумала, что он сейчас заплачет, и пожалела о своих словах. Было глупо причинять друг другу ненужную боль. Если он сделал ей больно, не было нужды отвечать тем же.

– Как ты могла? – спросил он. – Как ты могла? – В его тоне слышалась нескрываемая обида. Потом он дал место злости. – Как ты могла так поступить со мной?

– Ким, ты живешь в Нью-Йорке. Я живу в Париже Это продолжается несколько лет… – Она заметила на своих плечах красные следы его пальцев. Они проглядывали сквозь ночную сорочку.

– Это не извиняет тебя! Черт подери, не извиняет!

– Ким, Майкл женат. У нас нет намерения жениться, у нас нет расчетов делать наши отношения постоянными. Мы хотим оставаться добрыми друзьями. Он помог мне в очень тяжелое время, и я думаю, что помогла ему. Он был здесь. Тебя здесь не было.

– Я не виноват! Эта чертова Депрессия! В ней все дело. Иначе я уже давно приехал бы в Париж. – Он отвернулся и пошел прочь из спальни.

Очарование ее комнаты во многом создавалось сочетанием простой по дизайну мебели и элегантного, но сложного аромата ее духов. На секунду он вспомнил об Илоне: он был убежден, что в его отсутствие она ни с кем не спит.

Николь подумала, что Ким успокоится и привыкнет к реальностям их разлуки, но вдруг он влетел в спальню и через всю комнату швырнул хрустальную пепельницу в зеркало над туалетным столиком. Николь увидела его в зеркало и вовремя отклонилась. Все произошло так быстро, что она даже не успела испугаться.

– Ты не могла ждать? Тебе надо было обязательно доказать, что ты фатальная женщина! Ты всегда была такой! Скажи мне, Николь, как много мужчин у тебя было? Как много побед ты одержала, когда я за тобой не приглядывал? Скажи мне, тебе будет приятно похвастаться!

Она почувствовала, что хочет сказать ему, что у нее были сотни любовников, тысячи, целая армия, но заставила себя сдержаться. Ким был в ярости, он не контролировал себя. Следы его рук на ее плечах были еще видны; осколки зеркала поблескивали на белом ковре и напоминали ей о совершенно реальной опасности. Ей стало страшно. Она была уверена, что он не осознавал, что делает.

– Ким, не делай этого. У нас достаточно выдержки, чтобы контролировать себя, свои чувства. Если мы не станем этого делать, мы разрушим все.

– Я не могу! Я не могу себя контролировать! – Голос его дрожал. Руки сжались в кулаки, суставы пальцев побелели. Он сжимал и разжимал кулаки. – Ублюдок! Негодяй! Болтун!

– Ким! – Голос Николь прозвучал как удар кнута. – Остановись! – Она взяла ручное зеркальце с тяжелой серебряной ручкой и, держа его как оружие, двигалась автоматически, не осознавая, что именно она делает. Она действовала инстинктивно: поднялась с банкетки и двигалась к нему, угрожающе подняв зеркало.

– Николь! Не надо! – Ким внезапно осознал, какой удар он ей нанес, и в ней самой увидел свое отражение. – Не надо!

– Я не стану, Ким, – ответила Николь. – Я не хочу разрушать то, что у нас есть. Нам никогда не удастся построить ничего лучше взамен разрушенного. Никогда. Я сделаю все, чтобы спасти то, что у нас есть.

– Ты бросишь Эссаяна?

– Если хочешь, – ответила она, не понимая, почему ее дружба с Эссаяном так беспокоила Кима. Романтическая дружба взрослых людей, у которых были, кроме того, совпадающие постоянные привязанности, – это так естественно и прекрасно! Все это хорошо понимали. Мужья, жены, любовники, женатые и замужние. Такая дружба была удобной отдушиной: люди, состоящие в браке, снимали напряжение семейной повседневной жизни; для тех же, у кого не было семьи, это был способ забыть свое одиночество. Ярость и ревность Кима были непонятны Николь.

– Конечно, я брошу его, раз это так важно тебе.

– Обещаешь? – спросил он, все еще сомневаясь. Она так легко сдалась.

– Если хочешь, – сказала она, – я обещаю.

– На Библии?

– На Библии, – согласилась она, скрывая свое удивление.