- А где?.. – только и смогла спросить я, но Саша всё понял, перехватив мой взгляд.

- Дома, дядя Олег забрал личные вещи, перед тем как передать кабинет исполняющему обязанности.

- Тут уже нет чужих вещей, - констатировала я, обводя взглядом такой родной и в то же время чужой кабинет.

- Да, Михаил Арнольдович перебрался на своё прежнее место в общий кабинет ещё в понедельник, - кивнул Саша, просматривая какие-то отчёты из папки.

Я смутно помнила этого Михаила Арнольдовича, вроде, это был высокий долговязый мужчина со светлыми пшеничными волосами и серо-зелёными глазами, но я могла ошибаться. Он был адвокатом по гражданским делам.

- Значит тут все уже знали о твоём возвращении? – обиженно буркнула я, но Сашу было не провести: он сразу понял, что я дурачусь.

- Ну, им я сюрприз делать ведь не планировал.

- Он спокойно передал должность? – быстро переключилась я, вновь ощутив лёгкое смущение. - У вас не возникнет с ним конфликтов на почве управления?

- Отдал без боя и сопротивления, его сразу предупреждали, что он здесь лишь подменяет меня, а конфликт… - Саша захлопнул папку, беря следующую, - Поживем-увидим. Я теперь тоже не лыком шит.

- Ты у нас теперь крутой английский адвокат, - кивнула я, заставив мужчину поднять на меня взгляд.

- А ты как думала? – улыбнулся он, обогнув стол и положив папку на полку. – Я знаю три языка, двумя из которых владею в совершенстве, - увидев мою удивленно-поднятую бровь, он уточнил: - Я дополнительно начал учить немецкий. Дядя настоял, что хороший адвокат должен для солидности знать несколько языков. Так вот, у меня более двадцати пяти выигранных дел в разных областях, я проконсультировал несколько десятков клиентов, плюс ко всему я ориентируюсь в законодательствах двух стран. Я считаю, что для моих лет, это уже неплохо.

- Согласна, звучит солидно, кивнула я, разглядывая надписи на кольцевых папках, что стояли выставленные строго по годам. – Слушай, не пойми меня неправильно, я интересуюсь любопытства ради, но много ли у тебя проигранных дел?

- Вот любишь же ты в лужу макнуть! Я тут изо всех сил перья пушу, чтобы показать свою важность, а теперь вновь буду потрёпанным птенцом, - полушутливо вздохнул друг, но потом серьёзно ответил: - Конечно, были и проигрыши, такова работа. Всего четыре, это не так уж и много, на фоне выигранных, - Саша чуть задумался, закусив губу, а потом встретился со мной взглядом. Серьёзным взглядом. – Знаешь, я тебе не рассказывал, но был один случай, когда я был даже рад, что проиграл дело.

Я не поверила своим ушам, а Саша продолжил:

- В контору к дяде обратился отец подсудимого, якобы его сына оклеветали и теперь он должен сесть ни за что, потому что констебли не знают своё дело. Он даже предоставил доказательства невиновности сына, весьма серьёзные доказательства: было алиби сразу от трёх людей, которые давали подсудимому почти два часа до совершения преступления и два после. Плюс, был чек из кофейни, где сидел подозреваемый во время убийства жертвы. Я должен был быть барристером по этому делу, и, предварительно ознакомившись со всеми имеющимися материалами, я совсем не переживал. Всё складывалось отлично, все бумаги были безукоризненно подготовлены к делу, и лишь перед самым началом слушания я узнал, нечаянно подслушав разговор прокуроров, что мой подзащитный уже дважды попадал в точно такую же ситуацию, и оба раза «волшебным» образом в последний момент его отец предоставлял неопровержимые доказательства невиновности! Странно, да? И при этом те два раза тоже совершалось убийство молодых девушек в переулках, а у подсудимого алиби возникало из магазинов и кафе в другой части города.

Саша нервно заходил по кабинету, пока я молча ждала развязки.

- Я экстренно связался с дядей, тот начал поднимать документы и всё подтвердилось, - Саша поднял на меня свой потемневший взгляд. – Я поступил так, как не должен был делать адвокат: я подошёл к прокурору, что вёл это дело и всё ему рассказал. Сказал, что не верю в невиновность своего подзащитного. Слушанье отложили, отец и подсудимый ничего не подозревали, а в это время прокуратура спешно проверяла денежные счета свидетелей. Все получили незадолго до убийства крупные суммы денег, так же удалось установить, что чек специально сохранил один из посетителей, находившийся в момент убийства в кафе и им оказался родной брат подозреваемого. Он очень похож на своего младшего, но отличия всё же есть, и официанты по двум фото безошибочно опознали, кого именно видели в день убийства. Как ты понимаешь, то дело я проиграл. Слив информацию моим оппонентам, я подвёл клиента, но, знаешь, я ни о чём не жалею. Я тогда был лишь украшением в зале суда, практически не беря слова и выступая лишь за справедливость выносимого приговора. Зато этот подонок, что убил трёх молодых и ни в чём не повинных девушек, предварительно изнасиловав их, теперь сгниёт в камере. Я нарушил принцип адвокатской этики, но зато моя совесть чиста, и пусть я не верующий, но искренне надеюсь, что после суда людского, эта крыса пройдет и суд Божий.

В тот момент я окончательно поняла, что Саша изменился и повзрослел. А ещё я на всю жизнь запомнила тот его взгляд, которым он смотрел на меня, углубившись в воспоминания. Жестокий, цепкий, без единого намека на сострадание.

Итак, жизнь постепенно приходила в нормальное состояние. Рядом со мной снова был человек, способный меня понимать с полувзгляда, который знал меня как облупленную, и с которым мне было так комфортно.

За те пять лет мои чувства ничуть не ослабли, я бы даже сказала, что они стали крепче, вынеся разлуку, но я по-прежнему боялась рассказать Саше о моих чувствах. Да, возможно это было глупо и не по-взрослому, однако я не могла ничего с собой поделать. Внутри я всё ещё оставалась неуверенным во взаимности подростком, пусть мне и было уже двадцать семь лет.

Первое время Саше было тяжело справляться с обязанностями директора, при этом ведя активную адвокатскую практику, но он старался, как мог, пусть это и означало, что ему нужно было сидеть в офисе допоздна. Мне же это было на руку. Теперь каждый день, идя с работы, я не спешила идти на метро Гостиный двор, чтобы добраться до дома на Васильевском, а неспешно шла по набережной Фонтанки, чтобы забрать этого трудоголика домой. Такой маршрут стал для меня привычным и в какой-то мере родным. Мне было не тяжело, даже приятно идти по знакомой с детства набережной, особенно когда солнце уже начинало клониться к горизонту. Очень скоро Саша купил на родительские сбережения и свои накопленные деньги машину: вполне себе солидный БМВ. Так стало даже удобнее, я словно шла к своему персональному водителю, и спокойно ожидала в уголочке его кабинета на кресле, когда он, наконец, закончит работу и мы вместе поедем домой.

В этих моментах, когда мы с ним оставались одни в пустом офисе, пока на улице с каждой минутой становилось всё меньше и меньше людей, и с ними затихал дневной гвалт, а последний луч солнца печально лизнув стенку кабинета, сменялся уютным полумраком, было что-то интимное и до щемящей боли в груди уютное. Я могла часами молча наблюдать за Сашиным сконцентрированным лицом, когда солнце игриво путалось у него в волосах, подсвечивая затылок, или когда во мраке кабинета виднелись лишь голубоватые черты его лица, подсвеченные экраном компьютера. Саша любил работать в темноте и говорить ему о том, что это вредно для зрения было совершено бесполезно.

А ещё, я очень любила смотреть на него в зале суда. Когда он, уверенный, серьёзный и сконцентрированный защищал права своих клиентов. Конечно, я могла проникнуть далеко не на все слушания, но с открытыми проблем никогда не возникало.

Иногда, Саша сам брал меня с собой, естественно, с моего согласия, а я была всегда согласна, готовая быть его моральной поддержкой в любое время. Но довольно часто он был категорически против моего присутствия, заявляя, что там будет скучно и ничего мне непонятно. Откровенно говоря, мне было скучно абсолютно на всех слушаньях, ибо эти все статьи и пункты мне ни о чём не говорили, и я слабо разбиралась в проблематике судебного процесса, но я приятно проводила время, наблюдая за мимикой Сашиного лица, его движениями рук за столом, пытаясь понять, о чём он сейчас думает, где сомневается, а когда размышляет, как лучше выступить и что сказать. Саша мне никогда бы сам не признался, но очень скоро я догадалась сама: он не хотел меня видеть на тех слушаньях, где был не уверен в своей победе. Он не хотел, чтобы я видела его проигрыши, это бы ущемило его гордость. За Сашей был один грешок – порою он бывал слишком упрям, поэтому говорить об обратном, доказывая, что у всех бывают взлёты и падения, было бессмысленно, а потому я самостоятельно заявлялась на заседания, прекрасно зная Сашино расписание, и наблюдала из задних рядов, а в конце уходила самой первой, чтобы он меня не заметил.