— Короче, Арт. Увидимся там. Не планируй дел, к нам поедем после. Дашка тебя ждет показать новый велик.

— Ты умеешь уговаривать.

Отбиваюсь и прошу Жанну принести крепкий кофе. Пока жду, подъезжаю на кресле к панорамному окну и рассматриваю чаек, кружащих над водой. Не люблю я их. Кричат противно, и сами по себе… помоечные птицы какие-то. Другое дело маленькие синички или воробьишки. Нахохлятся и смотрят одним глазом.

Как та сладкая девочка. Ева. Я ведь запомнил её, девочку эту. Не всё запомнил, фрагментами. Но то, что отложилось в сознании…

Наутро, после проведенной с ней ночи, мне казалось, что я сошел с ума. В пьяном угаре мне чудилось, что Лина и Ева один и тот же человек. Они даже пахли одинаково. Помню, проснулся с больной башкой. В номере один. Тишина.

Прислушался: никакого шума в ванной. Поднялся. Нашел презик с бордовыми разводами. Простынку с пятнами. Подумал, что месячные. Я ж помнил, как смущалась. Ну не все мужики нормально относятся к естественному процессу. Мне-то по фиг на самом деле. Я в этом плане не брезгливый: всякое бывало, когда сильно хотелось.

Поискал в ванной следы пребывания. В корзинку даже заглянул. Пусто там было. По идее, должна ж она была прокладку или тампон оставить. Ну не с собой же утащила.

Пока пил кофе всё пытался напрячь память. Слезы вспомнил. Ревела она. Точно.

От собственной догадки охренел. Это ж какая задница должна случиться была у девочки в жизни, что она первому встречному невинность вручила? А что так было, я практически уже не сомневался.

Подумал поискать её и расспросить. Но не стал. Сама ушла. Может, любовь несчастная и отомстить хотела. Зря, конечно. С парнем могла помириться, а первый раз не вернешь.

Что не сказала — так дура. Я же брал не жалея. Она не сопротивлялась. Тоже помнил это. Если б призналась на берегу — домой бы отослал. Такси б вызвал или пацанов нашел и попросил отвезти.

Возвращаюсь к столу, открывая новую вкладку расчетов. Глаза слезятся от постоянного нахождения за монитором.

Кофе остыл. Это ж сколько времени я на небо пялился?!

Залпом выпиваю холодную бурду и погружаюсь в мир цифр. Лучше думать про них, чем про странную девочку, выбравшую меня на роль своего первого. Не почётная роль оказалась для меня. Ненужная. Да и она наверняка жалеет.

***

К началу вечера я ожидаемо опаздываю. Сначала вообще решаю не ехать, и только повторный звонок друга даёт тот самый волшебный пендель. Все эти приёмы не столько о дружбе и искренних поздравлениях, сколько о значимости, фальшивых улыбках и возможностях завести нужные знакомства.

Все друг другом пользуются, прикрываясь красивой причиной.

Сегодняшний вечер не исключение.

Празднование проходит в ресторане Лихацкого. Значит, он тоже где-то здесь. Останавливаю администратора и спрашиваю, где их владелец. Прохожу в кабинет Дейва. Он смотрит что-то на экране смартфона Егора и громко смеется. Наверняка очередные проделки младших сестёр Ксюши. Хотя для всех это дочери Керро, и даже мы уже привыкли их так называть.

Когда Давида зовут в зал, собираюсь с ним. Егор остается в кабинете ворковать со своей женой по телефону. В своё время Ксюша ему знатно мозг выносила. Но он, кажется, счастлив и ни о чем не жалеет.

— Кто сегодня здесь? Да Соболев среднюю дочь замуж выдает. Помолвку отмечают.

— Среднюю? Это ту, у которой…?

— Да—да, её самую. Нашелся, как видишь, любитель экзотики. Или приданого.

Давид закатывает глаза. Он никогда не одобрял подобные союзы. У него, сколько помню, всегда особое мнение на этот счет. Он и Север против моей свадьбы были, но тактично молчали.

Не люблю многолюдные сборища. Инка тащилась: возможность продемонстрировать новый наряд, прическу, украшения. Каждый раз негласное соревнование в женских рядах — кто кого. Я от этого далёк. Может, будь я более внимателен к деталям, раньше смог бы уловить флёр неестественности в отношениях с женой? Не знаю. Поздно теперь об этом думать. Единственное, рассчитываю её здесь не встретить. Я до сих пор не остыл и по-прежнему не ручаюсь за свои действия. Мне её придушить хочется. Поэтому идеально — держаться на расстоянии.

Останавливаюсь поздороваться с парой знакомых. Обмениваемся ничего не значащими словами и новостями, а потом я отхожу к лестнице на веранду. Здесь устроен мини-сад с уютным диванчиком. Можно уединиться или спрятаться от чужих глаз. Но мое внимание привлекает не уединение, а знакомый хрупкий силуэт и тихий всхлип.

Лина.

Я должна вести себя очень хорошо. Примерно. Быть послушной девочкой. Месяц своей отсрочки я уже прожила. Не просто прожила, а придумала план и чётко ему следую.

Моё самое слабое звено — бабушка. И с ней тяжелее всего. Мне не разрешено с ней разговаривать по телефону. И виделись мы один раз. Всего один! Но я успела сделать так, чтобы оставить ей длинное письмо. Она должна найти его и связаться с Аринкой. Должна! Иначе все мои старания пойдут коту под хвост. Так же, как и я сама.

Но я верю в лучшее. Верю! Каждое утро я буквально заставляю себя рисовать очередной рассвет. Иногда получается, иногда нет. Но я рисую. Рисую и складываю эти рисунки в папку. Мой прощальный подарок «любимому» дяде. Я не верю в то, что в нём проснутся светлые чувства. У таких, как он, не остается в душе огня. Только чернота. Но так легче мне. Мне хочется представлять, как он будет смотреть и мучиться. Сильнее, чем мучилась я.

Поэтому в каждый рисунок я вкладываю не только силы, но и частичку ненависти.

Казалось бы: за окном век технологий и демократии, свобода слова и прочее—прочее. Только вся эта свобода мнимая. В отдельном государстве — моей временно семье — уж точно. Здесь царит деспотизм и тирания. Причем казнь может настигнуть за любую маленькую провинность. Хорошо, дядя в последнее время хотя бы не пьет. Иначе бы я просто не вытянула.

В день, когда провели неприятную процедуру, он приехал забирать меня сам. Рычал, что стоит мне только пикнуть… Короче, для Хаузова версия звучать должна так: мне провели полное обследование и прокололи курс витаминов. Не сомневаюсь, что по бумагам именно это и было. И спрашивается, каким образом дяде удалось договориться обо всем, если у него напряг с финансами? Не иначе как врач — его должник.

Но не это меня интересует. Не это. А то, что, несмотря на отсрочку, «свиданий» с Тиграном избежать не удается. Нет, он не ведет себя… эээ… плохо. Пальцем не трогает. Пока. Он сам так и говорит: «Предвкушение, Лина, самое сладкое в сексе». Ненавижу!!!

Он старше моего дяди! Старше! Он для меня практически старик! Мне всего восемнадцать, а ему через три года пятьдесят! Я это точно знаю: мы ехали в ресторан, когда его машину остановил дорожный патруль. И я успела подсмотреть права.

Боже мой, как он злился на бедных полицейских, так ошибившихся. А я… я молила, чтобы они не испугались, чтобы попросили показать, кто с ним в машине. Если бы я только увидела возможность, я бы закричала и всё—всё рассказала.

Сейчас я прощупываю почву. Пока меня таскают на мероприятия, предъявляя обществу, как «спутницу господина Хаузова» я стараюсь изо всех сил искать выход. Не понимаю, для чего со мной играть, если вся цель этого тирана — сломать? Тоже часть игры? Чтобы заранее сгорать от страха? Так я давно уже сгорела. Он опоздал.

Но даже в таком состоянии попытаюсь бороться.

Сегодня очередной прием в честь на фиг мне не упавшей никуда дочери какого-то Соболева. Женятся? По любви? Так пусть любят друг друга вдвоем. Счастье любит тишину. А если очередные игры папочек, выбирающих за детей… какое же это счастье? Это рыночная торговля в чистом виде. Только вместо товара — сын или дочь. Только вместо любви — сплошная безнадёга.

Разговоры с собой помогают отвлечься от моей реальности. Я в моменты погружения в мысли начинаю смотреть, будто со стороны. И всё больше и больше мечтаю сойти с ума. Как сейчас, например.