— Я просил одеться прилично, — рычит мой спутник, крепко ухватив за локоть.

— Я прилично одета. Всё закрыто. — На мне обычные брюки, водолазка под горло и короткий пиджачок. Стильно, аккуратно — для меня, раздражающе и неподходяще — для Тиграна. То, что надо.

Ему нужна покорная рабыня, над которой он сможет издеваться. Я же ему этого удовольствия не доставлю. И это не способ завести его или приручить. Неееееет! Я изучила его реакцию: он хочет видеть страх, покорность своей судьбе. Пусть я не выстою всю битву, но немного повоюю. Авось его удар хватит — возраст все-таки.

— Платье, Ева, платье!

— Я, кажется, просила не называть меня этим именем. — Это слишком личное. Слишком дорогое. Слишком… моё.

Вырываюсь из цепких лап, пользуясь тем, что на нас смотрят окружающие. Тиранище цепляет на лицо обаятельную улыбку и раскланивается направо и налево. Его ладонь на моей пояснице, и для всех мы типа пара. Только я одна знаю, как больно впиваются его пальцы в мою кожу. Только я знаю, сколько новых синяков прибавится после этого приёма.

Сбежать бы туалет и подпалить этот чёртов ресторан со всеми присутствующими. Но такой роскоши мне не позволено. В свите среди охраны мудака есть настоящий цербер — Юлия — которая везде сопровождает меня. А как же — ценный приз. Выигрыш.

Урода останавливает сам Соболев и я, улыбаясь во все тридцать два, извиняюсь, что устала и прошу разрешения присесть на диванчик. Ближайший — в нескольких метрах от мужчин, скрыт высокими растениями в кадках. В другой раз обязательно бы рассмотрела, но не сейчас. Юлия бдительно останавливается у выхода, с другой стороны довольный козёл. Лестница на второй этаж — там открытая терраса, если я правильно понимаю — контролируется охраной заведения. Просто так не попасть.

Буквально падаю на диван и раскачиваюсь, стараясь унять головную боль. Пульсировать виски начало с момента, когда гад начал вычитывать мне про одежду. Сюда меня доставил дядя собственноручно и передал из рук в руки.

Мигрень накатывает волнами, сжимая голову стальным обручем. И вот я уже утыкаюсь в собственные колени и хнычу, стараясь хоть как-то облегчить невыносимое состояние. Знаю, что скоро начнется тошнота, головокружение и в этом состоянии я могу зависнуть на несколько дней.

Слышу тяжелые шаги рядом, но не поднимаю лицо. Если это Тигран, то пусть шагает дальше в саму Преисподнюю — ему там самое место. И дядю прихватит.

Но обоняние улавливает приятные ноты парфюма. Слишком знакомые мне. Слишком… интимные. Такие же мои, как имя Ева. Убираю ладони от лица, чтобы подтвердить собственную догадку. Поднимаю глаза и упираюсь взглядом в знакомую усмешку.

Лина.

Умей держать всю боль внутри.

Людям плевать на твои чувства. (Олег Рой)

***

Самая настоящая боль — в слезах, которые никто не видит…

Но еще больнее тогда, когда плакать уже не можешь.

Потому что слезы поселяются глубоко в сердце.

И там их уже невозможно утереть. (Эльчин Сафарли)

— Маленькая Евочка решила, что может сбежать?

— Я же просила, — шиплю, отодвигаясь всё дальше и дальше к ручке дивана.

Тигран пьян. Я вижу это по его глазам, по резким жестам. Один раз я наблюдала урода в подобном состоянии. Он разбил тогда лицо водителю только за то, что тот не открыл дверь с до́лжным почтениям. Надеюсь, сейчас у него хватит выдержки, чтобы не сорваться… или… или пусть срывается… Здесь так много людей — пусть все видят, что за мудак ходит среди них.

Страшно только подумать, что и другие ему под стать…

Если бы я хоть кого-то здесь хорошо знала.

— Боишься… хорошо, что боишься. — Он скалится и двигается, видя, как я сжимаюсь, стараясь слиться со спинкой мебели. — Будешь хорошей девочкой, да, Евочка?

Молчу, понимая, что хожу по лезвию бритвы: или он сейчас рванет меня, или мне повезет. И не знаю, что выбрать.

— Какие-то проблемы?

С лестницы на веранду раздается знакомый голос. Сердце начинает биться быстрее. Господи, только бы он молчал. Если он скажет, что мы знакомы ипри какихобстоятельствах… Но не должен же сказать?! Он и не помнил, наверное. Надеюсь.

Подминаю глаза и встречаюсь сегоневероятными. Они цвета нежного рассвета. Ясные, яркие…

— Всё нормально, парень. Девушка моя не в себе немного. Перебрала.

— По-моему, ты перебрал. Приятель, — последнее слово Артур выплевыает со злостью, а я напрягаюсь ещё больше.

Молю его, чтобы уходил. Он же не знает, с какой тварью сейчас связывается. Мало того, что Хаузов сволочь, он ещё и мстительная сволочь.

— Не нарывайся, парень. — Тигран светит улыбкой на двести двадцать, засовывая руки в карманы брюк. — Не дорос ещё рот открывать.

— Уверен?

Поднимаюсь из своего укрытия и подхожу к вынужденному спутнику. Всё, что я думала раньше, улетучилось. Сейчас я боюсь, что злой тиран причинит кому-то вред и боль.

— Тигран, — зову его, вставая к нему лицом, — не надо. Пожалуйста. Мне страшно.

Я знаю, что эти слова на него не подействуют. Вернее, подействуют, но не так, как надо. Он не остановится, но хотя бы переключится на меня.

Я смотрю на него со всей мольбой, на которую только способна. Молюсь про себя, чтобы отступил. И он… он смеется, но хватает меня за запястье и тянет за собой, грубо выговаривая, чтобы больше я никогда не влезала.

Про себя выдыхаю. Пусть ругается и кричит. Всегда можно прикрыть глаза и представить кирпич, которым я с удовольствием и от души бью его по морде.

Знал бы он о моих мыслях — сравнял бы с землей уже сейчас. А не ждал бы два месяца. Только сейчас соображаю, что я знаю причину отсрочки, дядя знает, а Тигран-то нет. Интересно, как ему преподнесли эту информацию? Он на самом деле давит, но не трогает.

А может… может, он всё знает и просто так играет?

На улице я вижу, когда Хаузов заталкивает меня в машину, стоящего поодаль Артура в компании темноволосого высокого парня. Оба они смотрят в нашу сторону. Теперь меня мучает вопрос: узнал ли меня мужчина? Или просто в его крови течёт кровь рыцарей Средних веков, и он бросается на выручку всем девушкам?

Сплошные противоречия в мыслях. Бросает из крайности в крайность. То мечтала, чтобы кто-нибудь отвлёк, то испугалась за… Я же не просто за постороннего человека испугалась. А за одного. Определенного. Того, чем аромат узнала бы из тысячи.

Чем больше погружаюсь в мысли, тем страшнее становится. Я ведь не могла в него влюбиться? Нет же? Один танец и одна ночь… Я не знаю про него ничего, кроме имени. Но могу нарисовать его портрет с закрытыми глазами.

Ночью, во снах, он снова и снова приходит ко мне. И я мечтаю не просыпаться, чтобы побыть в параллельной реальности, побыть с ним.

Я даже сейчас воспроизвожу его лицо. Глаза, которые с беспокойством, как мне показалось, ощупывали меня. Его нахмуренные брови и голос с едва—едва заметной хрипотцой.

Артур.

Увидеть девочку, которая не отпускает мысли, странно и… волнующе. Новые для меня ощущения. Непонятные. Но не могу сказать, что неприятные.

Она сидит, уткнувшись в свои ладони, и я уже хочу подойти, как замечаю движение в нашу сторону. Действую интуитивно: поднимаюсь по ступеням, собираясь, если честно, присмотреть и… да чего уж скрывать, выступить в роли защитника и спасителя, когда бухой мужик начнет с ней говорить. За её безопасность не переживаю — два шага и я закрою девчонку от него. Зато какой может быть эффект!

Тупо и слегка по-детски, но, по сути, она и есть ребёнок. Тот, который стойко держался в больнице и бесил меня своими рассуждениями о боли. Что ты о ней можешь знать, маленькая?

Прислушиваюсь к разговору и, мягко говоря, охереваю. Мало того, что мужик бычит, он ведет себя так, будто она его. Да нет! Нет же!?