Долбаные обстоятельства! Не сдерживаясь, луплю по колесу, и пару минут смотрю в ночное небо. Хочется руками сдвинуть циферблат, чтобы отмотать время вперед, избежав этих желанных, но нелепых встреч в палате.

Ладно, скоро всё изменится. А пока пора ехать. Ева ждет и не будет спать, а ей очень нужен отдых.

Привычный маршрут: отцовский кабинет, коридор, палата.

Надо хоть эту фигню на шею в следующий раз повесить, с которой доктора ходят.

— Не спишь?

— Жду, — девочка расплывается в улыбке, а я чувствую, как тяжесть дня рассеивается от её эмоций.

— Тааааак, пациентка Каминская, будем наказывать.

— За что?!

— Волосы мокрые. Ев, я же просил тебя.

— Я только немножко, мне не расчесать было. Я только самые кончики, честно—честно.

— Давай договоримся, если ты что-то захочешь сделать, ждешь меня. Не хватало обмороков от слабости.

— Нет. Я же не смогу при тебе… ну…

— Малышка, — присаживаюсь на кровать, и тяну к себе, — если ты забыла, я уже видел всё, что нужно.

— Не всё.

— Хорошо, — соглашаюсь, видя, как она начинает нервничать. — Я буду отворачиваться.

Подтягиваю к себе и провожу пальцами по бледным щекам:

— Целоваться-то будем? Или будешь дуться? Поцелуешь сама?

Знаю же, что для нее в новинку, но до замирания сердца хочу инициативы от нее. Вижу, как Ева прикрывает глаза и тянется ко мне. Кладет руки на плечи, приближаясь лицом к лицу. От нее неуловимо пахнет мятой и ягодами. И я понимаю, что отныне это мой любимый аромат.

Кончик розового язычка касается сначала моей верхней, а потом нижней губы и я еле сдерживаю глухой стон. Простейшая ласка простреливает молнией в пах, а руки невольно напрягаются и стискивают тонкую талию.

— Смелее, Ева.

Ева.

Сама целую мужчину, внутренне сгорая от смущения. Впервые сама. Хочется от восторга попрыгать на кровати, и спрятаться под этой самой кроватью, и завизжать, и прижаться сильнее… Короче, коктейль в крови бурлит посильнее всех лекарств, которыми меня здесь накачивают.

Вспоминаю все наши с Артом поцелуи. Зажмуриваюсь и аккуратно прочерчиваю линию по его губам своим языком. Слышу, как мужчина громко сглатывает, и пугаюсь. Вдруг я сделала что-то не так?

Испуганно вздрагиваю и отстраняюсь, но Артур сжимает мою талию так, что, кажется, весь воздух выталкивает.

— Смелее, Ева.

И я повторяю. Только теперь увереннее. Один раз, второй… на третий Арт перехватывает инициативу и собственническим движением проталкивает свой язык в мой рот. Да! Это то, что нужно. То, чего не хватало. То, что помогает мне не сойти с ума, верить в лучшее, а еще, мне кажется, способствует быстрому выздоровлению.

Я читала, что регулярные поцелуи имеют целебное действие, нормализуют давление и улучшают сон. Кажется, ученые были правы: я буквально парю после встреч со своим «врачом», дышу полной грудью. Даже мысли про мудака и родственника не могут омрачить моей радости.

— Тормозни, малыш. Рискуем…

Артур тяжело дышит, утыкается губами в изгиб шеи и прерывистым дыханием запускает табун мурашек по телу. Хихикаю: интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я… эээ… опять девочка?

— Смеешься?

— Я просто… — Теряюсь. Не готова сейчас об этом говорить. — Это нервное.

— Почему нервничаешь? Твой визитер, он… он обижает тебя?

— Тигран? — Вот про все словечки Хаузова Артуру я рассказывать не буду. Ему не нужны проблемы, а мне кажется, если он хотя бы часть услышит, то перестанет себя контролировать. Я пока не очень хорошо знаю, как он — мой Артур — но чувствую его.

Ой… я подумала «мой»?

— Он или Николай. Расскажи мне о них.

— Я… я не знаю, что ты хочешь услышать.

А еще, если честно, я хочу целоваться и прижиматься к вкуснопахнущему телу. Скоро ведь меня выпишут, и эти мгновения останутся в памяти, как самые счастливые. Я помню, Арт говорил, что плохое позади, но я же знаю, на что способен Мудак Тигранович. Он не отпустит просто так то, что принадлежит ему, как он считает.

— Начнем с самого простого? Твой дядя всегда был таким? Лидия Васильевна говорила, брат души в нём не чаял?

— Это так. Всегда поддерживал, верил ему. Так верил, — хмыкаю, — что даже меня на него оставил.

— Подожди. Твой отец знал, что смертельно болен?

— Знал. Понимаю, о чем ты спрашиваешь. Он не лечился. Когда стало совсем плохо, сказал, что выбрал несколько месяцев полноценной жизни, чем год скитаний по больницам. Исход одинаковый, но эти месяцы он прожил по-настоящему.

Стираю ладонями слезы, потому что вспоминать больно. А еще очень страшно думать о том, что все могло быть не так. А если бы он начал лечение и вылечился? Если бы операция помогла? Но он сам решил за всех. За себя, за меня, за бабушку…

— Тихо, тихо, малыш. Плакать не будем. — Артур ласково гладит меня по спине и волосам, целует в висок и терпеливо ждет, пока я не перестану всхлипывать.

— Я… — Еще икоты не хватало… — Я успокоилась.

— Вижу. Прости, солнышко, что заставил говорить об этом. Мне важно знать всё до мелочей, чтобы понимать, как нам действовать дальше. Но и через слёзы мы вспоминать не будем. Я подожду, пока ты созреешь рассказать, хорошо? А пока полечим мою девочку, чтобы ушла слабость.

Арт говорит и параллельно укладывает меня на спину. Пристально смотрит в глаза и вдруг резко переворачивает на живот.

— Что ты? — Пищу от неожиданности.

— Я обещал подуть. И всегда сдерживаю обещания.

— Оооой…

Спины касается прохладный воздух, а щеки заливаются краской. Он не просто дует. Он наклоняется и осторожно прикусывает ягодицу, а потом также осторожно целует место укуса.

Меня самым настоящим образом начинает трясти, а Артур не просто выводит узоры там, где это… мамочки, это же просто… просто неприлично, неправильно… но бесконечно приятнооооо… Так вот, не только скользит губами по коже, он еще и рукам устроит экскурсию по моему телу. Горячие ладони скользят вверх, останавливаясь на талии. Потом проходятся по всей спине, и одна рука несильно сжимает мою шею. И горла вырывается тихий стон, и я прикусываю угол подушки.

Благодаря тому, что в плате царит тишина, нам отлично слышно происходящее вне стен помещения. Тяжёлые шаги кажутся галлюцинацией. Он не может сюда приехать. Он же… он же был уже здесь.

Начинаю дергаться, чтобы сказать Артуру, кто там, но не успеваю. Дверь распахивается и в палату влетает злющий… Николай Евгеньевич Каминский.

— Что здесь?... — Он, наверное, по обыкновению брызжет слюной, и тыкает в нас своим жирным пальцем. Он всегда так делает, когда находится в ярости.

Суетливо начинаю искать руками одеяло, чтобы прикрыться, но не нахожу. А когда нахожу, понимаю — на нём сидит Артур.

Его руки по-прежнему на моей спине: я чувствую, как напряжены пальцы.

— Будьте любезны выйти и войти после стука. В палату к пациентам врываться непозволительно, если дело не касается экстренной помощи.

Голос Артура звучит уверенно и властно.

— Слышь ты, как тебя…

— Повторяю. Выходим из палаты и входим только после разрешения.

— Да ты…

— Я сотрудник данной клиники, провожу регулярный осмотр. Представитесь?

— Каминский. Николай Евгеньевич. — Дядя подходит близко—близко и куда-то сосредоточено смотрит. — Врач высшей категории?

Видимо, на бейдже прочитал. Как хорошо, что Артур догадался фотографию вытащить, оставив только имя.

— Именно. Сочетанием приемов перкуссионного и вибрационного массажа используется как эффективное средство для дренажа легких. Запомнили, Евангелина?

Артур перестает обращать внимание на моего родственника и ведет себя так, будто реально делает мне массаж и буквально пару минут назад не лапал мое тело самым откровенным образом.

— Запомнила, — пищу.

— Я Вам еще раз укажу в выписке. — Артур отрывает руки от моей кожи и привстав, накрывает мою спину одеялом. Что-то сосредоточено пишет на листке бумаги, прикрепленном на планшете, с которым он все время приходит.