Мы ехали домой под знакомые мне песни, периодически обмениваясь шутками. Когда мы остановились около моего дома, парень помог мне выйти из машины. Взяв букет цветов, что он подарил мне в начале нашей встречи, мы остановились около входа в дом.

— Спасибо тебе за этот вечер. Все было просто волшебно, — произнесла я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

— Рад, что тебе понравилось, — парень улыбнулся и, приблизившись ко мне, оставил невинный поцелуй на моей пылающей щеке. — Спокойно ночи.

— Спокойно ночи, — прошептала я, стараясь скрыть довольную улыбку за розами.

Парень отошел от меня, направляясь к машине. Я решила подождать, когда он уедет, и только потом зайти внутрь. Честно говоря, мне не хотелось прощаться. Мне хотелось остаться в его компании подольше, чтобы мы могли провести за душевными разговорами всю ночь.

— А какое у тебя второе имя? — спросила я, боясь услышать ответ.

На полпути он остановился, развернулся ко мне и тихо рассмеялся.

— Адам, — произнес он. — Мое второе имя — Адам.

В глазах начало темнеть, а колени начали подкашиваться…

Сразу после этого он сел в машину и скрылся за ближайшим поворотом, а я так и продолжила стоять у парадной двери. Букет выпал из моих рук, и розы потеряли несколько нежных лепестков.

Четырнадцать лет назад. Милисенте восемь лет.

Учебный год пролетел слишком быстро. То ли потому, что моя жизнь снова превратилась в серое пятно, в котором не было никакого разнообразия, то ли потому, что я так отчаянно ждала летних каникул, что считала дни на календаре до первого числа июня. И когда заветная дата наступила, я не могла поверить, что впереди меня ждет три потрясающих месяца в Италии. На дядю Альфреда я больше не злилась. Мы помирились через несколько недель после моего возвращения в Сиэтл. Я днями и ночами анализировала все, что произошло, и пришла к выводу, что была неправа. Дядя ответил, что не злится, а еще рад, что я научилась признавать свои ошибки. Он пожелал мне хорошего учебного года, и с тех пор мы созванивались всего четыре раза — на мой день рождения, на его день рождения, на Рождество и день Благодарения.

Я быстро встала с постели и побежала в ванную. Несмотря на то, что на часах было всего шесть утра, я чувствовала себя очень бодрой. Наверное, все дело в счастье, поэтому мне захотелось поделиться им с родителями. После водных процедур я переоделась и спустилась на кухню. Сказав поварихе, что приготовлю завтрак сама, я еле выпроводила Мари из кухни. Та отнекивалась очень долго, однако, когда поняла, что спорить со мной бесполезно. Тяжело выдохнула и, сняв фартук, ушла в неизвестном мне направлении.

Когда мамы с папой нет дома, мы с моей гувернанткой часто готовим вместе, поэтому какие-то простые блюда я умею готовить. Сегодня мне захотелось испечь блинчики по моему любимому рецепту. В тот момент, когда я начала готовить, я ощутила, как во мне нарастает волнение и надежда. Я нашла подходящую сковородку и включила плиту. Блинчики становились румяными, наполняя кухню сладким ароматом. Пока я готовила завтрак, я думала о нем. Об Адаме. О мальчике, с которым мы увидимся совсем скоро. По крайней мере, я очень на это надеялась. Несмотря на то, что родители поедут со мной, они пробудут в Тоскана чуть больше месяца по работе, а затем вернуться в Америку, а меня оставят на попечение дяди и Франчески. В моей голове уже было полно сценариев, как мы проведем это лето. Во-первых, Адам обещал, что мы поплаваем в Лигурийском море. Во-вторых, он как-то упоминал о походе, в который он каждое лето ходит с Родриго. А еще они собирались выкупить соседний участок и сделать там оранжерею.

Когда все было готово, я накрыла стол. Разлила по стаканам сок, положила около тарелки с блинчиками две мисочки с двумя видами джемов: клубничным и персиковым. Первой на кухню вошла мама. Поправляя прическу, она с расширенными глазами оглядела стол. Следующим вошел папа. Он нес в руках газету, но при виде слегка шокированной мамы остановился.

— Астрид, что это? — спросила мама, подходя ближе.

— З-завтрак…, — ответила я, ожидая совсем другую реакцию. — Вам не нравится?

Родители переглянулись, а затем я услышала тяжелые вздохи. Они-то и дали мне понять, что я безнадежна. Моя улыбка пропала с лица так быстро, что я не успела осознать это.

— Кто тебе разрешал подходить к плите? — строго спросила мама.

— Отвечай, Астрид, — голос папы был еще более грубым.

— Никто…, — прошептала я, опустив голову вниз, чувствуя, как слезы начинают медленно подступать к глазам.

— Ладно, — голос мамы дрогнул. — Больше так не делай. Для готовки есть люди, которым платят. Никогда не делай что-либо за просто так.

Я кивнула, шмыгая носиком. Мы сели за стол, и когда мама подняла крышку тарелки с теплыми блинами, она снова ахнула.

— Блины?! — она встала с места. — Это лишний жир на бедрах!

Стоило моей улыбке появится во второй раз, как она тут же исчезла. Я снова почувствовала себя виноватой. Совсем забыла, что мама не ест такую еду… В ее рацион в основном входят овощи и красная рыба.

— Перестань, Арлин. От двух блинов твои труды в зале не испарятся, — папа взглянул на меня, а после макнул один блинчик в персиковый джем. — Вкусно.

Кажется, это была первая похвала со стороны отца в мою стороны за все мои восемь лет. Прежде я никогда не слышала, чтобы он говорил мне ласковых слов. Это очень подняло мне настроение, и я даже забыла об укоризненном взгляде мамы.

— Приятного аппетита! — произнесла я. — А когда мы поедем к дяде Альфреду?

Мама в усмешке изогнула бровь, а затем устремила на меня взгляд.

— С чего ты взяла, что мы туда поедем?

Что…

— Но мы всегда едем в Италию на летних каникулах…

— Не в этот раз, — мама перебила меня. — Ты отвратительно вела себя в течение учебного года. Мэдисон Гибсон заняла первое место в музыкальном конкурсе, а ты всего лишь второе. Джулия Суэл набрала максимальный балл по всем экзаменам, а у тебя по французскому девяносто восемь. А Моника Уэнделл обошла тебя в плавании.

Я всегда искала одобрения со стороны родителей, но, похоже, оно так и не придет. Сколько себя помню, в голосе мамы всегда было больше разочарования, чем гордости. «Почему не можешь быть такой, как все?», — эти слова звучали в моем сознании, как мучительный повтор, который навсегда засел где-то в глубине. Я будто была обременена тяжестью ожиданий, которые так и не стали вселенной поддержки, о которой мечтала. Пожалуй, я мечтала о том, чтобы однажды слышать: «Ты молодец!», «Я горжусь тобой!» — просто раз и навсегда. Вместо этого каждый раз, когда я делаю попытку, вместо поддержки слышу невольные напоминания о том, чего не достигла. «Ты ведь знаешь, ты могла бы лучше». Эти слова как будто закутывают меня в тень, заставляя ощущать, что я не достойна света.

Может, дело в том, что я слишком сильно стремлюсь к признанию? Или просто факты и обстоятельства навсегда определят, какая я на самом деле? Я вижу, как другие девушки, такие же искренние и уязвимые, получают похвалу и поддержку. Они сияют, как звезды, а я на фоне их успехов чувствую себя тусклой, забывшей.

«Скажи мне, мама, как так вышло, что твои ожидания перекрыли мои мечты? Где та нежная поддержка, в которой я так нуждаюсь, которая была бы как солнечный свет, пробивающийся сквозь облака?» — думала я.

— Этим летом ты никуда не поедешь. Старайся лучше и, может быть, повезет в следующем году.

Я резко встала из-за стола. По моим щекам потекли слезы. В этот момент начались наши первые серьезные конфликты, когда я начала проявлять характер. С болью в глазах и сердце я смотрела на родителей, которые с невозмутимыми глазами смотрели в ответ на меня. В этот момент на кухню зашла Мари. На дрожащих ногах она подошла к столу, смотря в пол, будто в чем-то провинилась.

— Вы как раз вовремя, — мама улыбнулась мне, а затем перевела взгляд на женщину. — Вы уволены.