— Говорил тебе, что я продержусь дольше.

— Ты был первым, — пробормотала она.

— Нет, ты.

У неё вырвалось ленивое, насмешливое фырканье.

— Полное дерьмо.

— Да, ты такая. — Он вздрогнул, когда её коготь царапнул его сосок. — Может быть, мы кончили одновременно.

— Хм. Возможно.

По воскресеньям Мила часто просыпалась от ощущения рта Доминика, исследующего некоторые очень интересные места на её теле. В то воскресное утро она проснулась от того, что он прижимался к ней, когда она лежала на животе, а его пальцы рисовали узоры у неё на спине. В его ленивых, небрежных прикосновениях не было ничего соблазнительного. И все же в них было так много жадности и собственничества. Даже когда грубые подушечки его пальцев слегка касались её, они ясно говорили «Моя».

Её кошка выгнулась от его прикосновения, замурлыкав. Она была удивительно жизнерадостной. Как правило, кошка не вела себя жизнерадостно.

Мила открыла глаза и обнаружила, что он смотрит на неё в ответ, светясь мужским удовлетворением и… это было беспокойство? Она не могла точно сказать.

— Доброе утро.

— Доброе утро. — Он поцеловал её в плечо, проводя пальцем по изгибам позвоночника. — Ты знала, что часто хмуришься во сне?

Она моргнула.

— Хмурюсь?

— Это почти как твоё обычное выражение лица во сне. Мой волк находит это милым. — Доминик снова поцеловал её в плечо, его губы изогнулись в загадочной улыбке.

— Ты выглядишь довольно самодовольным. — Она прищурила глаза. — Что? Почему ты ухмыляешься? У меня такое чувство, что я что-то упускаю.

Он провёл языком по маленькой россыпи веснушек у неё на плече.

— Ты пахнешь моим ароматом. А я ношу твой. Ты знаешь, что это значит. Началось запечатление.

Хотя Доминик немного беспокоился, что она может не прийти в восторг от этого, он не мог не чувствовать себя таким же самодовольным, как и его волк.

Теперь она больше не была просто женщиной, о которой он заботился, она была его парой. Для него не имело значения, что они не будут официально считаться парой, пока не связь полностью не сформируется — у него не было намерения отпускать её. Любой перевёртыш, с которым она столкнётся, мгновенно почувствует на ней запах Доминика и поймёт, что она занята. Когда связь сформируется, его запах навсегда останется на её кожу.

Понимая, что он был прав, Мила улыбнулась.

— Неудивительно, что моя кошка в хорошем настроении. Что ты об этом думаешь?

— Самодовольство. Счастье. Испытываю облегчение. До этого момента я не позволял себе по-настоящему понять, как сильно я этого хочу. А как же ты?

— Счастлива. Удивлена. Раздражена, что я не почувствовала этого сразу. — Она нахмурила брови. — Я думала, так я буду чувствовать себя в большей безопасности.

— Это не так?

Она запустила пальцы в его волосы.

— Пытаться удержать тебя было бы все равно что пытаться устоять против ветра. Все, что я могу сделать, это надеяться, что ты решишь остаться.

Боже, если бы он мог надрать себе задницу за то, что заставил её усомниться в нем, он бы это сделал. Доминик прижался к ней теснее.

— Тебе не нужно бояться, детка. У тебя есть я. Я никуда не собираюсь.

— Ты так говоришь сейчас. И я верю, что ты это серьёзно, но…

— Мила, мне не нужно говорить тебе, что я знал много женщин в своё время. Ни одна из них не привлекла моего внимания так, как ты. Ни одна из них не вызвала у меня желания большего, чем немного веселья. Я никогда не мечтал о них. Никогда не был одержим ими. Никогда не отмечал их. Никогда не заботился о них. Запечатление — это огромное дело для любого, но для кого-то вроде меня это ещё важнее.

— Я хочу этого. Я хочу тебя как свою пару. Чёрт возьми, если бы это сошло мне с рук, я бы прямо сейчас поставил тебе на шею постоянную метку, хотя мы ещё не запечатлены полностью, но я знаю, что ты на это не пойдёшь. — Он обхватил ладонями её затылок. — Ты слышишь меня, Мила? Нет никакой опасности, что я уйду от тебя. Никакой.

Мила глубоко вздохнула.

— Хорошо.

Доминик почувствовала облегчение. Просто хорошо. Всего одно слово. Но в нем было огромное принятие и вера. Она доверяла его слову в этом, хотя его богатое событиями сексуальное прошлое могло свидетельствовать о том, что он не был готов к обязательствам.

Она ни разу не бросила его прошлое ему в лицо. Ни разу не осудила его за это — даже когда женщины пытались попытать счастья с ним прямо у неё на глазах. Ей было бы легко выместить это на нём, обвинить в той боли, которую она почувствовала, но Мила никогда этого не делала.

Она не могла представить, как много значило для Доминика то, что она не разочаровалась в нем после того, как он облажался и причинил ей боль прошлой ночью. Его родители всегда находили в нем недостатки. Всегда критиковали и отчитывали его за малейшее нарушение. Мила не осуждала его. Не вышвыривала его за задницу, не наносила словесных ударов в ответ и не отталкивала его. Вместо этого она предоставила ему либо уйти, либо расхлёбывать беспорядок, который он устроил. А затем, выслушав, как он делился своими секретами, она продемонстрировала уровень понимания и сострадания — не жалости, которую он не мог принять, которого ему никто никогда не давал.

Он понял, что это была одна из чёрт Милы, которая всегда заставляла его чувствовать себя комфортно рядом с ней. Она принимала людей такими, какие они есть — принимала их хорошие и плохие стороны. Никогда не ожидала, что они будут какими-то другими. Никогда не ожидала совершенства. Никогда не ждала от них большего, чем они могут дать.

Доминик нуждался в таком принятии. Иметь кого-то, кто заботился бы о нем таким, какой он есть… у него никогда не было такого раньше. Он хотел крепко держаться за это.

— Поцелуй меня, — прошептал он.

Она открыла ему рот — без колебаний, без вызова. Поцелуй был мягким, глубоким, одурманивающим. И вскоре он уложил её на спину, широко раздвинув для него ноги. Он брал её медленно и жёстко, не давая ей отсрочки. Когда они оба были близки к срыву, он прорычал:

— Пометь меня ещё раз, Мила. На этот раз у меня на горле, где каждый может это увидеть. — В тот момент, когда её зубы сомкнулись вокруг его плоти, он кончил, прорычав её имя.

Её родители заскочили проведать Милу как раз перед тем, как она и Доминик собирались отправиться на территорию стаи Феникса. И Валентина, и Джеймс были рады увидеть, что процесс запечатления начался, и Мила могла сказать, что они намеревались полностью приписать себе заслугу того, что она и GQ были вместе. Да, маленький заговор её родителей, безусловно, окупился.

Когда все четверо выходили из её квартиры, Джеймс достал свой мобильный, чтобы позвонить Ингрид и сообщить новости. И, увидев, как быстро её мать взбежала по лестнице в свою квартиру, Мила просто поняла, что Валентина намеревалась позвонить своей собственной матери.

— Ингрид — довольно болтливая кошка, — сказала Мила Доминику, когда они спускались по лестнице. — Так что пройдёт совсем немного времени, и весь прайд узнает, что мы частично запечатлены.

Он сжал её руку.

— Хорошо. Чем раньше все узнают, тем лучше.

— Как, по-твоему, отреагирует твоя стая?

Он поджал губы.

— Зависит от…

— Чего?

— О того, делали они ставки, когда это произойдёт: быстро или позднее. Им не нравится проигрывать пари. Тем не менее, они будут рады за нас.

Её брови нахмурились.

— Эй, они не стали бы ставить на что-то подобное.

— Стали бы, — Доминик замолчал, когда до них донёсся знакомый неприятный запах. И затем, когда они повернулись, чтобы спуститься по следующей лестнице, они увидели Джоэла, идущего к ним. Волк Доминика выпрямился во весь рост, его верхняя губа скривилась.

— Привет, Мила, приятно видеть, что ты…

Ноздри Джоэла раздулись, и он резко остановился, очевидно, обнаружив, что Мила и Доминик носят запахи друг друга.