Меня не волнует, что я чувствую к Рассу, говорю я себе. Меня не волнует, насколько сильно этот взгляд причиняет мне боль, насколько очевидно, что я значу для него очень много. Меня не волнует, насколько неистово и правильно было быть с ним. Все это не имеет значения.

Он… он опасен. Все это — красные флаги. И мне нужно убраться от него как можно быстрее, ради себя и этого ребенка.



РАСС

Вид, как Ди убегает, в штанах, разорванных спереди и до спины и висящих клочьями, навсегда запечатлелся в моей памяти. Я испытываю агонию, зная, что не могу преследовать ее или только укреплю то, во что она уже верит.

То, что она уже знает. Потому что это правда, на самом деле.

Я гребаный подонок.

Когда она уходит, я падаю на землю на колени. Черт. Я действительно все испортил. Я все испортил.

Я ничего не могу с собой поделать, когда моя голова запрокидывается, нос задирается к луне, а из моего рта вырывается жалобный вой. Это все, что я могу сделать, крича миру о том, как несправедливо, что я связан с ней, а она не захотела меня в ответ.

Что ж, она могла бы быть со мной, если бы я по-королевски не облажался везде, где только мог.

Моя пара. Мой детеныш.

Весь мой мир.

Семнадцать

ДИ

Еще один мощный, еще более печальный вой наполняет ночной воздух, когда я пробегаю трусцой последний квартал до своего дуплекса. Он отдается в уголках моего сердца, заставляя меня чувствовать стеснение в груди. Дрожь пробегает у меня по спине, и на мгновение я чувствую себя обязанной развернуться и побежать обратно к нему.

Я не хотела уходить, но это было правильно. Завтра мне, вероятно, придется подключить правоохранительные органы.

Я тоже этого не хочу. Но Расс едва ли… в своем ли уме? Я потираю место, куда он меня укусил, и моя рука становится красной от крови. Моей крови.

Если бы я была умной, я бы добилась судебного запрета. Но мое сердце сжимается при мысли, что я могу больше не увидеть Расса, если пойду на это.

Наш детеныш, — продолжал он повторять. Ненавижу, что это звучало так хорошо. Сколько раз я думала о Билле и желала найти его снова, чтобы он увидел, как вырос мой живот вместе с его ребенком, и полюбил его так, как Робби никогда не полюбит?

Он так сильно хочет присматривать за нами и обеспечивать нашу безопасность, что преследовал меня месяцами. Он хочет меня, всю меня, в своей жизни. В каком-то смысле это очень горячо, но в то же время очень, очень опасно. В моей голове звучат тревожные звоночки, и я должна прислушаться к ним.

Я не могу быть его парой, как бы сильно он в это ни верил.

Когда я, наконец, возвращаюсь в дом, я завожу Бумера внутрь, а затем запрыгиваю в душ. Там, внизу, уже начинает болеть от того, что Расс широко растянул меня, а я неделями не пользовалась расширителем. Я тщательно отмываю себя, особенно липкое месиво между бедер, затем выхожу и выбрасываю свою порванную одежду в мусорное ведро. Приняв душ и переодевшись в свежую пижаму, я забираюсь в постель, Бумер занимает свое обычное место у моих ног.

Но я не сплю, по крайней мере, несколько часов. Все мои нервные окончания напряжены, и я все еще чувствую отголоски того, как ощущался Расс глубоко внутри меня.

Он все еще мог быть под моим окном, прямо сейчас, наблюдая за мной. Присматривает за мной и нашим ребенком.

Как ни странно, именно эта последняя мысль убаюкивает меня.



На следующий день я сплю почти до полудня, и когда наконец встаю, у меня кружится голова. Только скулеж Бумера вытаскивает меня из постели, потому что ему нужно выйти на улицу.

Надев халат, я спускаюсь с ним по ступенькам и выхожу в сквер, где он справляет нужду. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы посмотреть, там ли Расс, но он, должно быть, умел хорошо прятаться, если я не замечала его раньше.

— Дай мне привести себя в порядок, и мы пойдем гулять, — говорю я Бумеру, когда мы возвращаемся в квартиру.

Еще мне нужно сделать несколько звонков, но не сейчас. Мне нужно время, чтобы подумать о том, что произошло прошлой ночью, и что я собираюсь с этим делать.

К сожалению, первое, что приходит мне в голову, когда я выхожу на улицу с Бумером на поводке, это то, что я должна рассказать Робби. Это будет неприятный разговор, который я не хочу вести. Должна ли я признаться ему, что трахалась с кем-то еще, прежде чем бросить его? Или это будет просто как нож в спину?

Блядь. Я такая сука.

Я пишу Робби с просьбой о встрече, стараясь, чтобы это не звучало зловеще. Не то чтобы я хотела застать его врасплох, просто не хочу, чтобы он боялся того, что я должна буду сказать.

Обычно мы не ходим куда-нибудь поесть, но я предлагаю греческий ресторан.

Я и не знал, что ты любишь греческую кухню.

Текстовое сообщение заставляет меня смеяться, потому что Робби многого обо мне не знает.

Затем я звоню Лизель. Мне нужно решить, нахожусь ли я в опасности, стоит ли начинать думать о том, чтобы сообщить о Рассе в DreamTogether.

Они могут забрать у него ребенка? Я не могу этого сделать.

Лизель на работе, но все равно отвечает после первого гудка.

— Мне нужно с тобой поговорить, — говорю я, прежде чем она успевает хотя бы поздороваться.

— О чем? — спрашивает Лизель, не сбиваясь с ритма. — Тебе нужно, чтобы я приехала?

— Сейчас? Я имею в виду, это было бы здорово, но разве ты не на работе?

Я почти слышу, как она пожимает плечами на другом конце провода.

— Они не хватятся меня в течение часа.

Итак, я соглашаюсь и грею воду для травяного чая, который все, что я могу пить. Затем я наливаю его со льдом, потому что на улице чертовски жарко, и жду за столом, пока Лизель не стучит в дверь.

На секунду я боюсь отвечать на стук: вдруг на другой стороне окажется Расс. Вернется ли он после прошлой ночи несмотря на то, что я ясно дала понять, что не хочу его больше видеть?

Но когда я смотрю в глазок, то вижу Лизель, стоящую с другой стороны. Я открываю дверь со вздохом облегчения — но, возможно, также и разочарования.

— Что происходит? — спрашивает Лизель, наливая себе в один из бокалов, стоящих на столе, чая со льдом. Она оглядывает меня с ног до головы. — Ты выглядишь… усталой.

Я полагаю, мое состояние можно описать и так. Хотя больше похоже на глубокое истощение. Все изменилось за одну ночь, и теперь я плыву по течению, даже больше, чем раньше.

— Помнишь Расса? — спрашиваю я, и Лизель моргает, глядя на меня.

— Расс?

— Человек-волк, который спас Бумера.

Она кивает и отхлебывает чай.

— Точно.

Я начинаю рассказывать всю эту грязную историю о том, как он дал мне крем, как он стал моим другом. Как прошлой ночью я узнала, что он следил за мной — и что он и есть Билл.

Как обычно, лицо Лизель ничего не выдает.

— Так вот кем был тот человек-волк в моем офисе, — говорит она с хм.

Мое сердце замирает.

— Что за человек-волк в твоем офисе?

— Однажды, когда я уходила с работы, этот человек-волк подошел ко мне и спросил о ком-то с нелепым вымышленным именем. Держу пари, что это он пытался взять твой след.

У меня мурашки по коже. Он даже использовал Лизель, чтобы добраться до меня?

— Что ты сделала, когда все узнала? — спрашивает моя подруга, но по тону ее голоса можно подумать, что она уже знает ответ. Тем не менее, ее брови поднимаются немного выше, когда я признаюсь, что мы трахнулись в парке.

— У меня такое чувство, что я сошла с ума, — говорю я, бросая на Бумера виноватый взгляд, потому что ему пришлось быть свидетелем всего этого. — Я просто… Я ничего не могла с собой поделать.