Доктор заставил меня присесть, попрыгать и стал измерять давление крови. Ртутный столбик то подскакивал, то падал. Я сдерживал дыхание, считая, что смиряю перебои своего взбунтовавшегося сердца. А доктор безучастно продолжал крутить меня, простукивая костяшками пальцев мою костистую грудь, заносил какие-то цифры в книжечку с моей фамилией. Затем он протянул мне листок и сказал:

— Можете заниматься своей борьбой. И чего вы в ней находите? Шея будет во! — Он ткнул пальцем в мое бедро. Она как пень станет. — Рубашек себе в магазине не найдете по размеру.

Он еще продолжал читать мне нотацию, а я, одеваясь на ходу, вылетел из кабинета, не веря случившемуся. Ожидал, что вдогонку мне вот-вот раздастся возглас: «Постойте, произошла ошибка». Какие-то обрывки фраз еще несколько минут мельтешили в мозгу. Обманул-таки медиков. Да как он не понимает, что ничего прекраснее могучей шеи да ломаных ушей на свете не бывает! Чудо свершилось! В моих руках находился официальный документ, удостоверявший мое право заниматься спортом.

Медицинские осмотры долго еще пугали меня. Года три, наверное, после этого эпизода я с замиранием сердца входил во врачебный кабинет. Казалось, сейчас-то уж точно разоблачат. Попаду в руки к настоящему эскулапу, уж он-то обнаружит какой-нибудь скрытый во мне порок. Но шли месяцы, и каждый раз против моей фамилии доктора ставили — «норма».

Мы в то время считали, что тренер целиком принадлежит нам, и очень удивились, узнав, что у него есть и иные интересы. А круг его интересов был настолько широк, что оставалось только удивляться, как один человек успевает столько делать.

Родители Сергея Андреевича считали, что их единственный сын пойдет по стезе отца — профессора Ленинградского лесотехнического института, тем более что он, блестяще окончив институт и получив диплом химика, начал педагогическую и научную работу. Его считали способным специалистом. Что до увлечений, то, по мнению родителей, они не могут повредить карьере сына. Да и мало ли увлечений у Сергея: он прекрасно фотографировал, в студенческие годы даже сотрудничал в газетах; недурно рисовал; увлекался техникой. Завел «боксера» по кличке Рур. На выставках его Рур получал одну золотую медаль за другой — вначале на городских выставках, а затем и на всесоюзных.

В тридцать лет — именно тогда, когда вроде бы все у него определилось — Преображенский принимает неожиданное для всех решение — переходит на тренерскую работу. Не помогли ни уговоры, ни увещевания. Смириться с выходкой сына родители не могли долго, они считали его решение роковой ошибкой. И лишь лет шесть спустя, когда их Сергей стал лучшим специалистом в своей области, когда его ученики один за другим начали выигрывать крупнейшие международные соревнования, родители наконец одобрили его выбор.

Мы были первыми его питомцами. Разница в десять лет не бросалась в глаза. Он, как принято сейчас говорить, был нашим «играющим тренером». Продолжал выступать сам и сам же проводил с нами занятия. Поэтому для нас двухчасовая тренировка нередко превращалась в нечто большее. Начинаясь с борцовской разминки, упражнений на гибкость, на растягивание, она заканчивалась под вечер за домашними пирогами и крепким душистым чаем. Мать тренера — великая искусница по кулинарной части — безропотно принимала сына с целым выводком прожорливых учеников. Ели мы все подряд и в огромных количествах, — одним словом, росли. Мы жили неделями в квартире у тренера, некоторые переселялись к нему надолго, чуть ли не насовсем. Рекорд поставил я, поскольку в доме тренера провел более трех лет. Как Маргарита Сергеевна — жена тренера — терпела такое и как ей удавалось сводить концы с концами, — одному богу известно. Нянчить двоих детей, выступать с концертами — она окончила Ленинградскую консерваторию — и каждый день видеть у себя в квартире этаких верзил. Если же команда проводила тренировочный сбор на юге, на берегу Черного моря, вслед за тренером отправлялась целая ватага его подопечных. И все расходы — проезд, питание, жилье — ложились на плечи Преображенского. Если тренировочный сбор проводился недалеко от Ленинграда или Москвы, то вопрос решался проще. Мы ставили многоместную палатку, и каждый приносил что мог: крупу, консервы, печенье, сахар и другие съестные припасы. Ежедневно назначался кашевар, он же дежурный, остальные тренировались вместе с борцами сборной команды. К нам привыкали, нас охотно использовали как спарринг-партнеров. Мы ведь ни на что не претендовали, для нас истинным счастьем было послужить даже тренировочным «мешком».

Мои родители все еще оставались в счастливом неведении относительно моего увлечения спортом, а я все ждал подходящего момента.

Такой день наступил неожиданно. Началось первенство Ленинграда по вольной борьбе среди юношей, а так как в команде не было хорошо подготовленного тяжеловеса, тренер решил выставить меня. Тренировок было явно маловато, но вес под сто килограммов решил дело. Не скажу, чтобы я горел желанием попробовать свои силы. Но не подводить же Сергея Андреевича! Да и ребята могли подумать, что я струсил.

Первый поединок запомнился. Соревнования проходили в концертном зале. На сцене постелили ковер, между ним и оркестровой ямой поставили судейский столик. Моим соперником оказался самоуверенный парень. После свистка судьи я постарался вцепиться в него, чуть ли не с рычанием гонялся за ним по ковру. После финального гонга, посовещавшись, судьи объявили победителем меня. Тяжело дыша, я отправился за кулисы. Поздравляли меня так, словно я совершил подвиг. Старший брат, который был на соревнованиях, прорвав кольцо поздравлявших, выпалил:

— Да ты знаешь, что сделал?! Ты у чемпиона города выиграл.

Ноги мои стали ватными. Наверное, в такое состояние попадает боксер, получивший увесистый и хлесткий удар в подбородок. Надо же такому случиться. А я-то… Да скажи они мне об этом перед выходом на поединок, я бы проиграл, раздавленный авторитетом соперника.

На второй день и на третий у меня все складывалось благополучно. А затем наконец наступил миг, когда судья-информатор пригласил меня на пьедестал почета. Награду — незамысловатый значок и грамоту — храню до сих пор. Особенно грамоту. Счастливые, сияющие вломились мы с братом домой. Встретили нас без восторгов.

Не оправдываясь, молча положил перед отцом грамоту. Он надел очки, прочитал все от начала до конца и сурово спросил:

— А где печать и подпись?

Я взял грамоту. Действительно. Вроде бы все чин по чину: «А. Иваницкий награждается Почетной грамотой за первое место в тяжелом весе по вольной борьбе, занятое на первенстве города среди юношей». А в конце текста пустота.

— Вот… — протянул жалобно брат. — Костюм тренировочный еще дали, и он вытащил из-за спины сверток с костюмом явно не моего размера, который получал победитель в каждой весовой категории.

Костюм произвел впечатление. Отец одобрительно хмыкнул, отложив его в сторону.

— Ну а теперь рассказывай про свои подвиги — В голосе отца звучали нотки одобрения.

Занятия мои были легализованы. А в один из ближайших вечеров к нам домой зашел тренер и о чем-то долго беседовал с моими родителями. После его ухода был семейный серьезный разговор. Речь зашла о моей дальнейшей учебе.

Отец поинтересовался, не думаю ли я после окончания техникума поступать в институт физкультуры? Честно признаться, не думал.

— Тренер советовал. А как бы ты сам хотел? — спросила мама.

По настоянию родителей и рекомендации Сергея Андреевича я сдал документы в Ленинградский институт физической культуры, а пока не начались экзамены, готовился к спартакиаде народов СССР. Команды по всем летним олимпийским видам спорта выставляет каждая союзная республика, а также Москва и Ленинград. Преображенский готовил к спартакиаде команду ленинградских борцов. Я еще молод и неопытен, в основной состав мне рановато, но тренируюсь с асами на ковре и, пыхтя изо всех сил, стараюсь не отставать от них. Иногда на разминке борцы играют в футбол. Меня ставят защитником или вратарем, но чаще я сижу на скамейке запасных. Вот и сейчас ребята разбились на две команды и самозабвенно гоняют футбольный мяч. Не участвуют в игре лишь Преображенский да я. Сидим рядышком.