«А ведь ты такой милый парень.»

«Заткнись.»

— Нам надо узнать больше, — чуть погодя промолвил я.

— Ты имеешь в виду — где его могут держать? Ну да.

— Я имею в виду — о разных способах, как искать людей.

— Левая Рука…

— Знаю. Магия. Любая, а значит, мы ей пользоваться не можем, потому как они слишком хороши в этом деле. Ну а как ты еще находишь кого — нибудь?

— Я не…

— Как ты получил сообщение, что его взяли, и что ты должен делать?

— Посланник, желтый браслет. Он ничего не знал.

— Письменно или устно?

Он нахмурился.

— Письменно, а какая разница?

— Сообщение могло быть отправлено устно, письменно или псионически.

Раз посланник принес письмо, вероятно, получил он сведения не в устном виде, чтобы сам не знал, кто их отправил.

— Это не…

— Так что нам надо проследить, кто отправил посланника, выяснить, как он сам получил письмо, и посмотрим, сумеем ли мы вычислить, откуда оно пришло.

— Я его допрашивал, он ничего не знает.

— Надо надавить и проверить, сможем ли мы узнать, кто принял послание, а вдруг это даст нам зацепку на то, кто его отправил.

— Думаешь, все получится так просто, Влад?

— Почти наверняка нет. Но попробовать все равно надо. А я пока попытаюсь придумать другие варианты, которые можно попробовать, и мы будем пробовать одно за другим, пока что — то не сработает.

— Ладно. Направлю кого — то этим заняться; сам рисковать не могу.

— И еще одно. Как вернешься в контору, свяжись со мной псиончески и спроси, где я скрываюсь.

— На случай, если они подслушивают?

— Ага.

— Ладно.

— Крейгар, у нас все получится.

Он резко кивнул и удалился, ничего более не сказав.

«Разумной практикой является сочинять пьесы или романы сугубо об императорах, которые давно мертвы, но даже и тогда проявлять осторожность.

Была ли Криниста незнакома с этим правилом или же решила его проигнорировать, мы знать не можем никак.

«Последний настоящий журналист» был поставлен в «Трибуне» в первый день весны, 14 лиорна 297, практически без уведомлений. Тех, кто обычно обозревал театральные представления, постановка слишком рассердила, чтобы упоминать о ней, а те, кто с удовольствием оставили бы свой отзыв, не были театральными критиками, а потому о ней и не знали. Следует отметить, что ни режиссер Кераасак, ни Криниста даже не пытались прибегать к иносказаниям и обинякам: в пьесе открытым текстом говорилось об аресте Плотке, обвинении в клевете и тюремном заключении со смертным приговором.

Тем не менее, постановка могла бы пройти незамеченной, не будь она, согласно всем уцелевшим источникам, столь блестящим и могучим образцом театрального искусства, которое почли за честь воплотить в жизнь некоторые звезды тогдашней сцены.

Медленно, из уст в уста, весть о постановке распространялась все дальше, и все новые зрители приходили, дабы увидеть эту пьесу, пока наконец Двор уже не мог далее закрывать на нее глаза…»

Проблема в том, что Дерагар был в Организации, был ее частью. Так что Левая Рука не нарушала никаких обычаев Дома Джарега, используя его таким вот образом. Впрочем, если так подумать, я даже и не знал, важны ли вообще подобные обычаи для Левой Руки.

В любом случае смысла задаваться этим вопросом нет, оно мне не поможет придумать вариант, как спасти Дерагара, не позволив им убить меня.

И я ни за что не дам Крейгару сломаться. Позволить себя убить — такое меня тоже не прельщало, ведь это значит не только что они выиграют, а и что я буду мертв. А значит, никакой больше клявы.

Должен быть способ.

Когда на кону была моя жизнь, или когда я рисковал головой ради кого — то, все было совсем иначе. А тут — тот, кто мне не безразличен, мой друг, и он был в опасности из — за меня. Совсем новое ощущение. Которое мне не очень нравилось.

Я позволил всему этому еще покрутиться у меня в голове, пока не понял, что толку с этого не будет. Потом спустился вниз и взял книгу, решив, что пока я отвлекаюсь на что — то иное, скрытая часть моего сознания придумает что — нибудь полезное.

Не придумала.

Хореограф:

Где — то через час мне стало не по себе, и я вновь прошел через зрительный зал, там все еще кипела работа, и оказался в лобби ровно в ту минуту, когда туда вошел Шоэн. Точный расчет времени, это всегда обо мне.

Он вручил мне записку от Крейгара, но там было просто: «Пока ничего, проверяем».

Ладно, надеяться, что повезет с первой же попытки что — то зацепить, несколько чересчур.

— Ладно, — сказал я Шоэну.

Он кивнул, неразборчиво проворчав, и развернулся, что почему — то меня разозлило. Хотелось сказать что — то едкое, но для этого не было никаких причин: Шоэн был тем, кем был, и хорошо делал то, что делал, и от него немало пользы, и мы могли ему доверять. Мы точно могли ему доверять. Я был в этом почти уверен.

Я смотрел ему в спину, пока он удалялся, в воображении моем рисовалось во всех подробностях, как Левая Рука вламывается сюда и взрывает меня волшебным… стоп, минуточку. Волшебство им тут недоступно.

А значит…

Иногда мозги у меня работают куда быстрее, чем я могу все это объяснить, но вот какие мысли промелькнули у меня в следующие мгновения:

Чтобы спасти Дерагара и себя самого, мне придется выдумать какую — нибудь хитрость.

Хитрость — читай, обман, то есть какой — то вариант иллюзии.

Ну а театр — живое доказательство того, что для иллюзий волшебство вовсе не требуется.

А я, так уж вышло, нахожусь в театре, где они не могут пустить в ход волшебство. Собственно, я даже могу им сообщить, что поэтому и хочу провести обмен именно здесь, и тогда…

— Шоэн, погоди.

Он остановился, развернулся, вернулся и встал, ожидая. Я же сказал:

— Сообщение для Крейгара. Передай ему, пусть скажет Левой Руке, что согласен на их условия. Он знает, где я прячусь, и устроит обмен. Еще передай, что я серьезно, и мы и правда устроим обмен — вроде как. В смысле, Дерагара мы вернем. Но мне нужна еще пара дней на подготовку. И передай, пусть снова тихо проползет сюда, потому что нам надо обговорить все это. Это все.

Шоэн, проворчав, снова удалился, а я вернулся за кулисы. Изо всех сил стараясь не бежать.

«Босс, ты сам знаешь, как это рискованно.»

«Не-а, не знаю. Но это первое, что мне нужно выяснить.»

«Ладно.»

Я отправился искать Мьюрит, что удалось не сразу. Она сидела за столом, вытянув ноги, и пила воду. Я подошел прямо к ней и спросил напрямую:

— Насколько ты хороша?