— Очень уж жесткие рамки, по — моему.

— Да, поэтому, вероятно, эта традиция и ушла в забвение.

— Наверняка лиорны от этого в бешенстве.

— А? Почему это?

— Отказ от традиций же.

— А. Лиорнов в театре немного. Первое, с чем нужно расстаться, когда входишь в это дело — всякое чувство собственного достоинства.

— Ну да. Это, конечно, их вычеркивает.

— Кстати, о лиорнах, — проговорила она, — прогресс есть?

Ладно, сам виноват.

— Нет, — отозвался я, — у меня пока нет никаких идей, как прекратить судебное дело.

— Мы ведь можем и выиграть, — проговорила она примерно таким тоном, словно «а вдруг я узнаю, что Императрица приходится мне сестрой».

— Адвоката нашли?

— Нет. Женька над этим работает.

— Ну да, полагаю, орка о подобном должен знать.

Она кивнула.

— И это ведь его деньги.

— Думаешь, у нас хорошие шансы в суде?

— Лиорны близки к вершине Цикла, иоричи почти в самом низу, какие тут шансы добиться справедливости? — Затем она нахмурилась: — О, полагаю, ты не знаешь о…

— Вполне знаю, и понимаю, о чем ты.

— То есть ты намерен продолжать?

— Да. Ничего не обещаю, но у меня есть свой интерес.

— Знаешь, мне даже любопытно, от кого ты скрываешься.

— Я тебе дам знать, когда скрываться уже будет не нужно.

— Ох, какая тут сочная метафора.

— Это уже выше понимания бедного невежественного выходца с Востока.

— Ага. Ты частенько играешь бедного невежественного выходца с Востока, не так ли?

— Не так часто, как прежде. Теперь в основном для развлечения.

— И кого это развлекает?

— Меня, а также всех, кто достаточно умен, чтобы понять, что я делаю.

А к чему такие вопросы?

— Пытаюсь тебя понять.

— А смысл?

— Никакого. Утоляю личное любопытство.

— Ты не хочешь сочинить пьесу обо мне?

— Я не из писателей.

— Хорошо.

— Но могу поболтать кое с кем и предложить…

— Тебе никогда не угрожали профессионалы?

Она рассмеялась.

— Ах, оставь.

«Босс, теряешь хватку.»

«Увы. Это для меня уже в прошлом.»

«Пора удалиться в свои владения.»

«Займусь садоводством.»

«Отличный план.»

«Вот только сперва уничтожу всю Левую Руку полностью и окончательно.»

«Да, после этого.»

— Ты сейчас с кем — то переговаривался псионически? — спросила Пракситт.

— О, прости. Это было невежливо. Нет, общался со своим дружком. — Кивнул в сторону Лойоша, который в ответ хлопнул крыльями.

— Они что, говорят?

— Лойош говорит со мной. Ротса общается с ним.

— Ха. Странно, должно быть.

— Ты и не представляшешь. Но я правда прошу прощения, невежливо было вот так вот тебя игнорировать. А мой кинжал очень не любит, когда я веду себя невежливо.

Пракситт рассмеялась.

— Наверняка твоему плащу это также не по душе.

Тут усмехнулся уже я.

— Разумный плащ. Мило. Мне это нравится. Надо подобрать себе такой.

— Попробуй.

— В смысле, должно ведь быть не слишком сложно такой найти, да?

— Угу. Двигай на бульвар Ткачей, там авось и наткнешься.

— Непременно, — пообещал я, — как только смогу выйти из театра.

— Уверена, тебе повезет. А пока, прости, хочу сполоснуть горло, пока мы не продолжили.

И она прошла мимо меня в бескрайний лабиринт закулисья, где ожидали кувшины с водой и иные тайны. Возможно, даже разумные плащи.

«Сокрытие информации о резне в Западном пределе сперва казалось вполне успешным. Издания — сплетники закрылись, а Империя распространила весть, что Нестрон — то есть Плотке, — был агентом Эльде, а еще намекнула, что он также практиковал восточные магические искусства с целью вызова демонов, а также занимался иной мерзкой волшбой — и при сотрудничестве оставшихся газет сие вроде бы сработало. Однако, как и с фоссумовой чесоткой, правда всегда скрывается прямо под поверхностью и вырывается наружу как раз когда вроде бы все закончилось. Только вот фоссумову чесотку можно унять простым волшебством, с правдой так не выйдет. Шепотки среди текл так и не утихли, и весь последующий год то и дело прорывались уже в среде креот и тсалмотов, а временами проходили через случайных лиорнов или дзуров — и в итоге достигали ушей императорского двора.

Император же велел арестовать Плотке по обвинению в подстрекательстве к мятежу. В тюрьме он оказался 9‑го Креоты в 201‑й год правления Валенды.

Арест вроде бы прошел тихо и незаметно, однако Плотке, ожидая чего — то подобного, предварительно заручился юридической поддержкой и договорился с некоторыми журналистами, которым доверял, чтобы, если он вдруг исчезнет, те начали распространять информацию.

Так что к 1‑му Йенди новости об аресте Плотке уже разошлись по всей столице…»

Я отложил книгу и подумал о фоссумовой чесотке. Выходцам с Востока она не страшна, так что у меня такой никогда не было, но конечно, я о ней слышал. Слышал как о чем — то таком, что возникает время от времени, когда кто — то говорит нечто примерно столь же приятное, или когда от чего — то так же сложно избавиться, или когда это нечто столь же забавное. В остальном я об этой штуке не знаю ничего. Наверное, очень удобное сравнение.

Интересно только, кто же такой был этот Фоссум — и как ему нравится, что чесотка названа в его честь.

Тряпочника я нашел на его обычном месте и устроился на одном из стульев у бокового входа. В обмен на ту еду, которой я с ним поделился, старик поделился со мной несомненно правдивыми анекдотами о театральных постановках, где все пошло прахом; как правило, в сюжетах участвовали лошади, огонь или попытки заставить актера летать без использования волшебства. И правда забавные истории. Мне решительно стал нравиться этот тип.

Вспомнив, я задал вопрос, «Тряпочник» — это лично его так зовут, или просто должность так называется; он сказал, что должность, но когда я поинтересовался, почему, ответ был лишь — «не знаю», и взгляд, подразумевающий, что он о таком даже никогда и не задумывался.

Театр, как я потихоньку открывал, был замкнутым в себе миром, со своими собственными законами, историей и традициями. И почти наверняка смысла в них было не больше, чем в законах, истории и традициях внешнего мира. Но сформулировав это, я начал понимать, почему может быть столь приятно нырнуть в этот мир, потеряться в нем и позабыть о том, другом.

А далее, разумеется, то, что происходило прямо сейчас, лишь доказывало, что как бы вы ни пытались уйти в самоизоляцию маленького мирка, иной, внешний мир, рано или поздно нагло ворвется на вашу частную вечеринку, перевернув столы, оскорбив гостей и навалив посреди помещения кучу дерьма.

Прямо сейчас этот иной мир угрожал судебным процессом, по итогам которого постановку закроют, что уничтожит мою безопасную гавань. Умным поступком было бы найти себе другой театр. Еще одним умным поступком было бы соорудить план, как разобраться с Левой Рукой, до того, как мне придется покинуть укрытие. Я же вместо этого сообщил Тряпочнику, что скоро вернусь, и в недрах театра нашел мальчика на побегушках (в данном случае — девочку). Вручил ей несколько монеток и объяснил, как найти моего знакомого адвоката по имени Перисил.

— И что ему передать?

— Спросить, может ли он порекомендовать кого — то, кто готов сразиться в суде ради того, чтобы на сцене осталась постановка, которую Дом Лиорна желает запретить, ибо она оскорбляет их чувства.

Текла повторила послание дважды и кивнула.

— А еще не говори ему, где я.

— Да, господин, — поклонилась она и помчалась по указанному маршруту.

В конце концов, вы не проиграли, пока не закончатся все возможности, а смерть — это просто еще один вариант, когда закончатся все возможности.

Рабочий сцены: