Я могу понять, а раз я могу понять — могу и объяснить так, чтобы понял другой.

Лиорны. Головы они вздымают, как их животное — покровитель, гордо и высоко, хотя рог — этакое постоянное предупреждение быть осторожнее, когда приближаешься — в случае людей скорее метафора, нежели фактическое обстоятельство.

Все, что я знаю и понимаю о лиорнах, разворачивается перед моим мысленным взором, бесконечная череда картинок и чувств, и я знаю, это полезно, но — недостаточно. Надо глубже. Изнутри. Что в этом Доме такого, что делает его тем, чем он является? Что во всех его генетических цепочках, во всей его внутренней истории и истории прочих Домом, во всей известной истории и мифах об этой истории, всплывает при вопросе, что значит быть лиорном?

Китавех, хиджасик.

В конце концов, знаю, это — все для лиорна. Начало и конец; итог и семя, что использовали для начала исследований, и… Но нет; ЕМУ не нужно абсолютно все. ОН практик, ЕМУ нужно ровно столько, чтобы узнать, как сделать следующий верный шаг. Так что — сузить, уплотнить, сосредоточиться, подытожить.

Мы, иссолы, не изучаем историю так, как лиорны, однако делаем это по — своему. Меньше имен, больше обычаев; меньше дат, больше поведения. Но из обычаев и поведения можно узнать очень немало.

Китавех, хиджасик.

Честь сердца, честь ока.

Честь. Концепция, над которой у меня ранее не было причин думать.

Теперь — думай, Телдра. Тебя учили и этому, а что учителя твои не знали, чему на самом деле учат, лишь делает их уроки сурово — выпуклыми.

Честь означает совершенно разное для каждого Дома, но есть нити, общие для всех. Это очень старая концепция, она восходит ко Второму Циклу, а то и к концу Первого. Идея выросла бок о бок с торговыми отношениями и ссудами, когда стало важно иметь надежную репутацию в смысле оплаты долгов. Далее она изрядно расширилась, обзавелась изящными узорами и украшениями, однако сохранила в сути своей тот оригинал. И как у всех идей, что перерастают исходные границы и убегают на вольные хлеба, именно узоры и украшения начинают считать их сутью, и ни в одном из Домов это не возведено в такую степень, как у лиорнов. Джареги и орки, которые в основном используют честь в ее чистейшем смысле, никогда не употребляют это слово иначе как иронии для.

Китавех, хиджасик.

Ничто не ассоциируется с честью столь же плотно, как обычай дуэли, каковой ввели в Доме Лиорна в Третьем Цикле. Развитие этого обычая идеально иллюстрирует собственно перемены: идея, что тот, кто готов рискнуть своей жизнью ради пустых слов, достаточно честен, чтобы к его обязательствам относиться всерьез — полностью преобразилась, и стали полагать, что тому, кто не готов ради пустых слов рискнуть своей жизнью, нельзя доверять и относительно выполнения им взятых на себя обязательств.

Отсюда дело развивалось по — разному у тиасс, драконов и дзуров, которые привнесли в него свою практику и свои обычаи, и искусство дуэли стало фетишом до такой степени, что к Восьмому Циклу орки, джареги, тсалмоты, креоты, джагалы и, разумеется, теклы уже считались, даже будучи у вершины цикла, недостойными как бросать вызов, так и принимать его.

Лиорны добрые и непрошибаемые. Сделают то, что правильно, но категорически неподатливы, решая, что есть «правильно», отчего их доброта легко превращается в жестокость, а непоколебимость в слепоту. Упорные как тсалмоты, жестокие как благородные атиры, гордые и, временами, опасные как животное, имя которого носят.

Таковы лиорны, которые учились драться там и тогда, где они не могли сотворить себе оружия, дабы стать равными своим противникам, и поэтому научились драться даже без оружия, и по — прежнему дерутся так, ибо так делалось всегда, а значит, так — Правильно.

Мне нравятся… нравились лиорны. Они безупречно вежливы и, если вопрос ясный и недвусмысленный, на них всегда можно положиться в том, что они поступят правильно. И винить их за это нельзя даже если, как часто и бывает, правильно — это что угодно, только не ясно и недвусмысленно.

Не без сожаления я вложил Леди Телдру обратно в ножны и еще какое — то время стоял на месте.

Что ж; вот теперь у меня есть над чем подумать, и это не прошлое и не будущее. Может, оно и покажется иронией, но это вовсе не так, уж скорее что — то вроде облегчения.

Чуть погодя, однако, я сообразил, что стоять в темноте в узком проходе, который никуда не ведет — глупо и слишком уж легко может стать метафорой. А посему вернулся и поднялся по одной — другой — третьей лестнице, пока не добрался до зрительного зала. Народ сидел там и сям и ничего не делал, а Пракситт что — то тихо обсуждала с типом, играющим императора.

Лойош хранил молчание; наверное, ему тоже было о чем подумать. Я на глубокие мысли, как правило, слишком много времени не трачу, но прямо тогда в голове у меня крутилось: все всегда много сложнее, чем мне казалось.

Возможно, это и не особо глубокая мысль.

Не имея на то особых причин, я обогнул «край шесть» и прошел за кулисы.

Если я сумею переварить все, что передала мне Леди Телдра, у меня появится кое — какое представление о лиорнах. Достаточное ли, чтобы изобрести план?

Репетиция продолжилась, музыканты начали вступление к чему — то там, и я поспешил убраться подальше за кулисы.

Всякий раз, когда я проходил тут, декорации всегда были разными и стояли в разных местах, а веревки иногда лежали скрученными кольцами, а иногда свисали с верхнего этажа. Уверен, все это не просто так. Ха, в моих планах тоже не много смысла, пока все не будет выполнено.

«Потом, как правило, тоже.»

«Можешь заткнуться.»

«Знаешь, босс, театр — это метафора…»

«Даже не начинай.»

Лойош мысленно хихикнул. Он всегда гордится своим чувством юмора.

Вероятно, в этом мы с ним больше всего и похожи.

Дело в том, что мне казалось, будто все нужное у меня уже должно быть. Обычно на этом этапе план появляется сам. Но сейчас у меня не было ничего. А это злило. И пение, доносившееся издалека — как раз настолько издалека, чтобы не разобрать слов, — вовсе не помогало. Я подумал было бросить театр со всеми его проблемами, пойти выследить кое — кого из высокопоставленных персон Левой Руки и проверить, скольких сможет устранить Леди Телдра, пока они не достанут меня. Нет, поступать так я не собирался, учтите. Просто подумал.

Я начал составлять послание для того лиорна, Талика. «Милорд, я желал бы встретиться с Вами по неотложному вопросу…» Тут я иссяк. Что я могу такого сказать лиорну, чтобы у него возникла хотя бы тень интереса? У меня возникло сразу шесть идей, но как только я вычеркнул те, которые предполагали бы мое пребывание вне театра, осталось ноль. Что ж, всего на одну меньше, чем нужно, уже прогресс.

Я заметил, что репетиция уже закончилась, только когда мимо меня начал просачиваться народ. Я двинулся обратно к сцене и столкнулся с Пракситт, которая тут же шагнула ко мне. Опасаясь, что она спросит, как у меня с прогрессом, я заговорил сам:

— Я и не знал, что осветитель, изменяющий цвета, и есть тот, кто накладывает защитные заклинания.

— Единственная магия, дозволенная внутри этих стен.

Я кивнул.

— Сложно, должно быть, разрешить псионическое общение, но ничего более.

— Вот уж не знаю, спроси у Края Четыре.

— Край Четыре?

— У нее. Мьюрит.

— Это так ту атиру зовут? А почему Край Четыре?

— Так короче, чем «осветитель, изменяющий цвета».

— А какая тут связь с «краем четыре» вообще?

— Старинная театральная традиция, ныне о ней почти забыли. Край четыре — это вход и выход для сил природы, и демонов, и магии, которую нужно провести сквозь аудиторию, а не из — за кулис.

— Я и не знал.

— Ты и не должен был. Я ж сказала, традиция почти забытая.

— А все — таки интересно.

Она кивнула.

— Край один — это для любовных и семейных отношений; край два — для героя; край три — для богов, судьбы и императора; край пять — для врагов; край шесть — для оплота морали.