Мать, которой не было почти все лето в деревне, вернулась с промысла. И, судя по всему, неудачно, иначе как объяснить, что еще на подходе его предупредили сразу несколько соседских ребят, о том, что видели фермера, уезжающего с мешками. И что соседки ругались с матерью.

Может, он со старшаками и был в контрах, но свою долю уважения от соседских пацанов и их матерей сумел завоевать.

Они все видели, как он копался в земле, в которую в буквальном смысле вложил пот, кровавые мозоли и огромную кучу мыслей о том, что нужно все бросить. Сколько раз он хотел остановиться и бросить неблагодарное дело копания в заросшей травой земле.

В тот день был последний раз, когда он пытался до нее достучаться. Именно тогда и случилось крушение всех его детских надежд.

Сначала он просто захотел ее увидеть и посмотреть в глаза. Вот только едва он переходил из кочегарки в гостиную, как столкнулся с ней. Несмотря на алкоголь, мать сразу схватила его и больно сжала руку и рассвирепела: — Ты где шлялся! Маленькая дрянь!

— Кто выкопал мою картошку? — не вырывая руку прямо спросил мальчишка, проигнорировав вопрос. Обида сжала его сердце и в глазах у него было бешенство.

— Это мой дом! Моя земля и моя картошка! Будут мне еще всякие суки указывать, как свои дела вести! — агрессия встретилась с агрессией, мать была в своем амплуа. Только для Володьки столкнувшемуся с другим отношением от совершенно чужих людей стало понятно, что с этой женщиной ему отныне не по пути.

Раньше он ощущал это по-другому. Отношение к матери было спокойное и терпимое. Как же мать, какая бы ни была, но мать. Сердце маленького ребенка принимало эту жесткую и неприятную женщину, как близкого человека. Он просто ее любил, и сейчас это чувство угасло, он вдруг подумал: — «Почему я собственно, до сих пор остаюсь с ней?»

— Ну и живи тут! — Володька вырвал свою руку из стального капкана жестких пальцев и убежал.

Он зашел потом и забрал часть вещей, так и не понимая, как это все с ним произошло.

Всех подробностей Володька не знал, но мать его ненавидела.

А в пьяном виде и убить могла. Сколько раз Володька из-за ее наплевательского отношения мог умереть, не счесть…

— Эй, чего нос повесил? — неожиданно раздался голос деда, над головой.

— Ничего, — Володька поднялся на ноги. — Медитировал…

— Ага! — засмеялся дед, как над хорошей шуткой

Про медитации, он бывший Мечник, не раз рассказывал Володьке. Учил его и наставлял, только толку не было. По крайней мере, он так думал. Володька же, как однажды соврал про то, что никак не может войти в это состояние, так ни разу не признался, что это у него это получается достаточно хорошо.

Старик пытался научить его восстанавливаться гораздо быстрее и развить работу мозга, что хорошо в любом деле. Только сильно на этом не настаивал, говоря, что не многие в его возрасте вообще понимают, что это такое и для чего нужно.

Володька же давно привык скрывать свои возможности и не спешил их показывать. Пока он слишком слаб, чтобы защититься. А значит, он будет скрываться, как и раньше.

Жаловаться Володька отвык очень давно и поэтому каждый раз, когда на его лице застывала неподвижная маска от усталости или недовольства, он привык отговариваться очередной попытке медитации.

А дед тем временем продолжил: — Я ж тебе не раз говорил, ты на начальном уровне, для начала тебе необходимо расслабиться и думать о хорошем. А у тебя морда кирпича просит.

— Да, я в норме… — спокойно ответил Володька. — Сел передохнуть! Только солнце недавно встало, а уже палит.

— Да, жаркий август… — согласился дед и немного потянулся. — Пойдем, покажу тебе, как работать надо, заодно и кости свои старые разомну.

— Какие старые, — засмеялся Володька, заметно оживившись. — Ты еще молод!

Подобная пикировка, как и разговор о медитации, стала уже доброй традицией между ними.

Дед никогда не говорил, сколько ему лет, но выглядел он на все сто. Не в плане супер, а реально он выглядел на сто лет.

Маленький, худой и слабый, словно бы шатающийся от ветра. Любитель сигарет без фильтра, очень часто ходит с сигареткой без фильтра за ухом.

Он признавал только такие, самые простые и самые едкие. Прикуривал тоже только спичками, не доверяя зажигалкам.

В течение дня «для работоспособности» выпивал около литра самогона, пять раз равными долями. Зимой мог позволить себе больше «для сугреву».

Поэтому от него всегда был одинаковый запах. Запах дерева, сигарет и хлеба.

Деревом от него пахло, потому что была у него страсть столярить. Маленькие куски дерева через некоторое время превращались в миниатюрных живых существ. Только он их не продавал, а они стояли у него в гараже, переделанном под мастерскую.

Именно к деду Володька и обратился, и именно дед принял его к себе. Да, на мальчика, словно на «бойца молодого пополнения», как говаривал дед, упала вся хозяйственная часть. Стирка, уборка, приготовление еды, складывание дров, поход в магазин.

Только все равно это было в сто крат лучше, в сравнении с тем, как он жил с матерью. Чистые простыни. Простая, но сытная еда. Теплый дом и возможность без опасений делать, то, что ему самому хотелось.

Никаким дедом он Володьке не был, но когда-то познакомившись с этим старым мужчиной, он стал называть его именно так. Сначала мысленно, а потом вслух и деду это даже как-то пришлось по вкусу.

На предложение платить ему за жилье оскорбился и не согласился, а вот на посадку картошки на земле и продаже фермеру взамен на молочные продукты согласился. Только с условием, что Володька сам будет копаться в земле. И он копался, хотя ему это уже откровенно опостылело.

Тем не менее, несмотря на договор, что Володька должен все сделать сам, дед помогал и помогал, хорошо.

Володьке не пришлось выпрашивать взамен на посильную помощь полусгнившую картошку. Дед ее просто купил, как и навоз, и удобрения. Да еще и нанял местного мужика с кобылой, который продисковал землю, пробороновал, а потом еще и ряды нарезал.

Иногда по доброте душевной, он даже помогал копать. Копаница у него она была своя. Массивная, словно это алебарда на древке, а не копаница. Три продолговатых зубца сельскохозяйственного инструмента больше походили на ножи. Их блестящие концы входили в землю любой твердости, словно горячий нож в масло.

Нужно было отдать деду должное, своим инструментом он орудовал с удивительной легкостью и проворностью. В такие моменты Володьке приходилось откладывать свой инструмент и быстро перебирать руками с целью хотя бы не отстать от старика.

С одной стороны, он не любил такие моменты, потому что еле-еле поспевал и неизменно уставал. Потому что прекратить можно было только лишь тогда, когда прекращал дед. С другой стороны, фронт работы, назначенный на день, он заканчивал с завидной скоростью.

Сегодня дед работал как заведенный.

— «Таких стариков не бывает!» — в очередной раз с отчетливостью подумал Володька, но, как обычно, не успела эта мысль сформироваться, как улетучилась, будто ее и не было.

Дела не ждали. Нужно было срочно нести полный кош. А дед все равно ничего не расскажет, на все неудобные вопросы у него был один ответ. Байка о том, что с детства был слаб до невозможности, но годы тренировок не проходят даром и пусть возможностей на манипулирование энергией у него нет, он все равно остается физически сильным.

Бегом вернувшись с пустыми кошами из степки, Володька замер рядом с неподвижно стоящим дедом.

Тот стоял и как будто бы к чему-то прислушивался, глядя куда-то за дом. Застыв на мгновение и также прислушавшись, мальчик ничего не услышал.

Ни сигнала автолавки, ни стука копыт, ни даже музыки, все было, как всегда.

— Гнилью какой-то тянет… — принюхавшись неуверенно произнес Володька. Запах был странный, такого он мог поручиться не слышал никогда, хотя нечто подобное определенно наблюдалось.

— Серой, — настороженно сказал дед, как-то недобро глядя в пространство прищуренными глазами. — Нужно сходить…