Уилкинс тотчас пожалел о своих словах. Он проиграл гонку за открытие ДНК в тот самый миг, когда великодушно разрешил Уотсону и Крику вступить в игру, и всю жизнь терзался из-за этого. Почему он сначала не посоветовался с Джоном Рэндаллом? Или, скажем, не позвал в тот вечер к Крику Джона Кендрю, старого друга и превосходного посредника? Кендрю наверняка добился бы справедливого договора. Впоследствии Уилкинс сетовал: «Я пришел в полное уныние и не мог этого скрыть. Я приехал в Кембридж, рассчитывая на беззаботное, приятное времяпрепровождение, и вот не осталось надежд. Мне хотелось лишь одного – вернуться домой, и Фрэнсису хватило такта не удерживать меня». Уотсон выскочил на улицу следом за ним и «выразил сожаление», к которому Уилкинс остался глух.

Уилкинс решил толковать все сомнения в пользу Уотсона и Крика, предполагая, что те хотят как лучше и не скрывают своих намерений, хотя они не поделились с ним никакими подробностями своих планов или идей{1053}. Но он ошибался.

Погода в Кембридже во вторую неделю февраля выдалась на удивление мягкой. Ощущение весны и задержка в изготовлении деталей для модели ДНК не способствовали рабочему настроению у Джеймса Уотсона. Хотя он каждое утро приходил в Кавендишскую лабораторию на час, а то и больше раньше Крика, являвшегося ровно в десять, его легкомысленность обеспокоила даже Крика, который и сам не отличался сосредоточенностью. Каждый день, перекусив в пабе Eagle, Уотсон отправлялся на теннисный корт{1055}. Один из его партнеров хорошо запомнил эти матчи: «Он нигде не учился играть, но действовал страшно энергично и, казалось, всякий раз заново изобретал игру. И он терпеть не мог проигрывать»{1056}. После тенниса Уотсон возвращался в помещение № 103, чтобы немного повозиться с моделью и умчаться к Поп Приор, точнее, к обитавшим там девушкам. На претензии Крика, что Джеймс даром тратит свое время, тот возражал, что дальнейшее изменение последнего варианта модели без решения проблемы азотистых оснований ничего не даст{1057}.

Иногда по вечерам Уотсон ходил в кинотеатр Rex Cinema, который кембриджские студенты считали «блошиной ямой» – так на британском сленге назывались самые низкосортные кинотеатры. Изначально в этом заведении был зал для катания на роликовых коньках, а к 1953 г. сделали зрительный зал. Там действительно было грязновато, зато дешево{1058}. Отдавая за билет шиллинг и восемь пенсов, Джеймс смотрел что придется – от шедевров Федерико Феллини, Витторио Де Сика и Жана Кокто до слащавого голливудского ширпотреба.

Из множества фильмов, увиденных в тот период, Уотсон недобрым словом помянул «Экстаз» с австрийской актрисой Хеди Ламарр, сделавшей успешную карьеру в Голливуде{1059}. Как многие молодые мужчины в чопорной Британии того времени, Уотсон давно хотел посмотреть эту снятую еще в 1933 г. картину, прославившуюся как первый непорнографический фильм, в котором без натурализма, но, так сказать, доходчиво изображался «плотный контакт» между мужчиной и женщиной{1060}. Компанию Джеймсу составили его сестра и Питер Полинг. Увы, их ждало разочарование, так как английские цензоры вырезали «самое интересное», и фильм был освистан{1061}.

Несмотря на развлечения, Уотсон не мог забыть о проблеме локализации азотистых оснований в молекуле ДНК и пришел-таки к тому, что расположение сахаро-фосфатного остова на внешней поверхности спирали хорошо согласуется с экспериментальными данными и результатами расчетов Франклин. Тот факт, что ее данные используются без разрешения, остался за скобками{1062}.

Проблема данных Розалинд Франклин усугубилась с участием Макса Перуца. Возглавляя биофизический отдел Совета по медицинским исследованиям в Кембриджском университете, Перуц составлял и получал отчеты о ходе работ собственного и других исследовательских подразделений, финансируемых Советом. Это делалось не для того, чтобы совать нос в разные исследовательские проекты, а чтобы, по словам Перуца, «согласовать деятельность различных подразделений Совета по медицинским исследованиям, занятых в области биофизики»{1063}. В начале 1953 г. Джон Рэндалл отправил Перуцу ротаторную копию отчета о работе биофизического отдела Совета в Королевском колледже, где имелся раздел под названием «Рентгеноструктурный анализ ДНК из телячьей вилочковой железы, выполняемый Р. Франклин и Р. Гослингом» с подробным изложением данных. Уотсон утверждал: «Отчет не был конфиденциальным, и Макс не видел никаких причин не показать его нам с Фрэнсисом, что и было сделано между 10 и 20 февраля». Однако вплоть до опубликования в 1968 г. книги Уотсона «Двойная спираль» факт этого «подарка» Макса Перуца был мало кому известен за пределами Кембриджа.

Когда Крик прочел о работе Франклин в отчете для Совета (рентгенограммы там не были представлены), в его мозгу словно пошла цепная реакция, на каждом этапе которой вспыхивали все новые идеи и соображения{1064}. Толчком к этому послужил вывод Франклин, что элементарная ячейка кристаллической А-формы ДНК является моноклинной базоцентрированной (пространственная группа симметрии С2). Крик сразу понял, что это принципиально важно: «Параметры элементарной ячейки, указанные в отчете для Совета по медицинским исследованиям, доказывали, что диада должна быть перпендикулярна продольной оси молекулы, а значит, дублирование имеет место внутри одной молекулы, а не между соседними молекулами в кристалле. Таким образом, в молекуле должна быть пара цепей, а не тройка, причем эти две цепи должны быть противоположно направленными»{1065}. Крик имел в виду, что если последовательность азотистых оснований в одной цепи А-С-G-Т, то в другой – Т-G-C-A. Прийти к этому важнейшему заключению Крику помогло то, что он под руководством Перуца и Кендрю уже изучал биологическое вещество, кристаллическая решетка которого является базоцентрированной моноклинной С2, – оксигемоглобин.

Хорас Джадсон отметил, что благодаря отчету для Совета по медицинским исследованиям Крик также понял, что противоположно направленные элементы структуры – это сахаро-фосфатные остовы двух цепей. Ориентация связей между сахарными остатками и фосфатными группами в одной цепи обратна ориентации аналогичных связей в другой цепи{1066}. Исходя из этого можно было заключить, как сахаро-фосфатные остовы закручены спиралью вокруг внутренней части молекулы, на основании чего удалось построить трехмерную модель. Уотсон не сразу догадался, как выглядит в пространстве двойная спираль; сначала он полагал, что каждая цепь совершает пол-оборота вокруг цилиндра на 34 Å вдоль оси и затем структура повторяется. Но в такой конфигурации сахарные остатки оказывались слишком близко друг к другу. Чтобы исправить эту ошибку, Крик предложил Уотсону «закрыть глаза и подумать», а сам терпеливо растолковал, что оба сахаро-фосфатных остова должны спирально виться по поверхности цилиндра вдоль его оси и структура повторяется через полный оборот на 360^°. Получалось, что на один виток спирали длиной 34 Å приходится десять пар азотистых оснований, расстояние между плоскостями которых 3,4 Å. Эта конструкция согласовалась с данными Розалинд Франклин{1067}. Уотсон в «Двойной спирали» написал, что толчком к двойной спирали послужило представление, что биологические объекты парны. А Крик считал иначе: «У нас были очень веские основания, о которых Джим забыл!»{1068} В другом интервью Крик высказался еще решительнее: «Нужен был некий клей, чтобы добраться до этого рубежа, и таким клеем стали данные Розалинд Франклин» – эти данные нашлись в отчете, который им показал Перуц{1069}.