До 21 ноября Уотсон корпел над учебниками и руководствами по кристаллографии, удвоив свои усилия в постижении сложных физических процессов, которые Франклин наверняка затронула бы. Как он выразился со свойственными ему решительностью и духом соперничества: «Я не хотел, чтобы выступление Рози оказалось мне не по зубам»{503}.
[12]
Королевская война
Какому такому ужасному обращению подвергалась Розалинд Франклин? Ей предоставили самую лучшую ДНК в единоличное пользование. Ей предоставили помощника в исследованиях – Гослинга. Ей предоставили микрофокусную рентгеновскую трубку Эренберга в единоличное пользование. Когда ей понадобилась специальная встроенная камера на рабочем столе, она получила и это. Ее обеспечили всем – кроме, пожалуй, права питаться в столовой! Если бы имелись какие-то препятствия для ее работы, тогда было бы о чем сожалеть. Можно посмотреть и с другой стороны: она отказалась присоединиться к работе группы, она забрала лучшее оборудование, затем монополизировала задачу.
Первые два года в Королевском колледже были омрачены мелким соперничеством и ревнивой завистью, которые [Розалинд] остро чувствовала. Ум у нее был ясным, острым и быстрым, а методы и выводы – зачастую нетрадиционными и оригинальными. Как большинство первопроходцев мысли, она столкнулась с противодействием и, когда не могла убедить коллег двигаться в ее темпе, что случалось нередко, теряла терпение и раздражалась.
Многие, объясняя враждебные отношения Франклин и Уилкинса, возлагают вину на Розалинд. Она была слишком агрессивна. Слишком собственнически относилась к своим исследованиям. Слишком независимая. Слишком упрямая. Слишком враждебная. Слишком женственная или, напротив, недостаточно женственная. Трудный, колючий характер. Не желала работать в команде. Сосредоточивалась на получении фактов для подтверждения теории, а не наоборот. Исполнена сословной гордыней и высокомерна. К тому же в англиканской стране, где жили всего 400 000 евреев (0,8 % населения), она была слишком иудейкой{506}. Все характеристики включают слово «слишком», отражая уязвленность ее оппонентов.
После безвременной смерти Розалинд Франклин пошли необоснованные слухи о ее безответной влюбленности в Уилкинса. В 1975 г. Джон Кендрю сомнительно высказался по поводу ее внешнего вида («Я назвал бы ее скорее привлекательной, чем непривлекательной. Одевалась она совсем неплохо. Джим заблуждается на ее счет») и интеллектуальной строгости («Если она считала, что кто-то плетет чушь, то так и говорила, и даже откровеннее, чем Фрэнсис»). Он не считал ее трудным человеком: «Она всегда казалась мне легкой в общении и очень приятной». Для Кендрю, человека скрытного и осторожного, фраза: «Розалинд заигрывала с Морисом, а Морис не ответил… и это стало причиной проблемы» – звучит странно. Признавая, что это всего лишь догадка, Кендрю тем не менее считал, что «трудности, которые они испытывали в общении друг с другом, были глубже в личностном аспекте, нежели в сотрудничестве; там было нечто эмоциональное, что произошло между ними или так и не произошло»{507}.
Фрэнсис Крик тоже объяснял все неразделенной любовью, но наоборот. По его наблюдениям, Уилкинс постоянно говорил о Франклин, был прямо-таки одержим ею: «Мы все считаем, что Морис был в нее влюблен. ‹…› Розалинд же Уилкинса ненавидела… то ли из-за его тупости, а тупость всегда ее раздражала, или между ними стряслось что-то еще… [Это] была такая любовь-ненависть, очень сильная»{508}.
Джеффри Браун и Реймонд Гослинг также не могли не поддаться очарованию Розалинд. Браун называл ее «красивой, как богиня»{509}. Гослинг так описывает внешность Франклин: «У нее была хорошая фигура, скорее худощавая, чем пышная… порой она выглядела настоящей красавицей, особенно когда радовалась или сердилась». Гослингу нравились и особенности ее личности. Под профессиональной скорлупой он видел прелестную беззаботность, за внешней привлекательностью – незаурядность: «Немного эксцентричная, выбивающаяся из ряда вон… Она вела себя не так, как обычные люди… яркая индивидуальность». По его мнению, Розалинд предпочла бы не быть столь необычной и строгой. Она редко участвовала в светских разговорах. Была очень целеустремленной{510}. Гослинг отмечает и ее насыщенную социальную жизнь, в частности упоминает, что какое-то время Розалинд часто видели в обществе первой скрипки Лондонской филармонии, и подчеркивает: «Это совсем другой уровень по сравнению с любителями выпить пива вроде нас»{511}. Гослинг, как и Крик, считал, что Уилкинс был сильно увлечен Розалинд, а временами подозревал, что и Розалинд заинтересована Уилкинсом и что их враждебность как-то связана с этим взаимным притяжением{512}.
Лет десять после смерти Розалинд Морис Уилкинс не опровергал слухи о своих нежных чувствах к ней. В 1970 г. Уилкинс, вспоминая свое первое впечатление от Франклин, назвал ее яркой, живой и весьма привлекательной{513}. В 1976 г. он редактировал рукопись книги Хораса Джадсона «Восьмой день творения» (The Eight Day of Creation) и возразил против описания носа Франклин – «мясистый», размашисто написав на полях: «Нос Розалинд Франклин не был мясистым! Она была красивой девушкой»{514}.
В последние годы, однако, не все согласны с предположением о любовном притяжении. Биограф Франклин Бренда Мэддокс считала, что Франклин не подозревала о чувствах Уилкинса или не интересовалась ими, предпочитая платонические отношения с женатыми мужчинами, скажем, со своим парижским коллегой Жаком Мерингом, или с мужчинами намного моложе себя вроде Гослинга и Брауна. По мнению Мэддокс, у Уилкинса не было шансов, поскольку Франклин уважала только решительных и блестящих мужчин{515}. Младшая сестра Розалинд Дженифер Глинн резко высказалась о сплетнях насчет amour fou[47] между Франклин и Уилкинсом: «Самое глупое объяснение, какое я только слышала»{516}.
Когда 8 января 1951 г. Розалинд Франклин впервые появилась в биофизическом отделе Королевского колледжа, она познакомилась только с Рэндаллом, Гослингом, физиком-теоретиком Алеком Стоуксом и радиологом Луиз Хеллер из Сиракузского университета. Уилкинс еще был в отпуске – лазал по холмам Уэльса. Гослинг как очевидец поясняет: «Если бы Морис был в лаборатории, то присутствовал бы на этой встрече. И все могло бы случиться совершенно иначе». В свой первый день Франклин, естественно, нервничала и поспешила задать своему новому начальнику ряд существенных вопросов о предстоящем ей исследовании. Рэндалл сообщил ей основное: «Вот рентгенограммы… сделайте еще и выясните структуру ДНК по картине дифракции рентгеновского излучения». Это Розалинд и старалась с тех пор делать{517}.
