Непросто нарушить гладь защитных воспоминаний. Тем не менее обращают на себя внимание несколько моментов. Почему это Франклин поручила своему ученику просто так отдать важные сведения далеко не самому уважаемому ею человеку во всем Королевском колледже? Если она собиралась из-за своего ухода отдать свои данные, то почему она не вручила их Джону Рэндаллу, ведь результаты труда аспиранта считаются собственностью руководителя исследовательского проекта, получившего грант?
Можно с уверенностью утверждать, что 2 мая 1952 г. Франклин сделала прекрасную рентгенограмму № 51. Для этого она тщательно вытянула из вязкого препарата пучок волокон ДНК тонким капилляром (нелегкая задача), больше сотни раз перенастроила тяжелую камеру для получения различных ракурсов и экспозиций, вынесла по меньшей мере сто часов воздействия высокого уровня радиации. И Уилкинс, и Уотсон всегда настаивали, что эти снимки сделал Гослинг, что формально верно, поскольку, будучи ее помощником, он выполнял много вспомогательной работы. Однако, как справедливо заметила сестра Розалинд Дженифер Глинн, есть большая разница между разработкой эксперимента и нажатием кнопки рентгеновского аппарата{972}. Не увидев ответ в кристально четком косом кресте на полученном ею снимке, Франклин отложила его в сторону и потратила следующие несколько месяцев на долгий анализ А-формы ДНК с помощью функций Паттерсона.
В первую неделю января 1953 г. Розалинд Франклин вернулась к интерпретации данных о В-форме. Ее лабораторные журналы свидетельствуют, что она много занималась как «влажной» В-формой ДНК, так и более сложной для интерпретации «сухой» А-формой, а также пыталась согласовать свои данные рентгеновской кристаллографии с правилами Чаргаффа, как-то расположить азотистые основания в структуре с фосфатными группами снаружи{973}. На 28 января 1953 г. был назначен ее прощальный семинар в Королевском колледже, где речь должна была идти об этих результатах.
Кому бы больше всех радоваться по поводу «прощальной церемонии» Франклин, так это Морису Уилкинсу. Но радоваться было не в его натуре. 21 января он послал Крику письмо с сообщением о предстоящем семинаре и колкостями в адрес Розалинд: «Давайте побеседуем после, когда воздух немного очистится. Я надеюсь, ведьмовские курения быстро развеются и перестанут застилать нам глаза. P. S. Скажите Джиму, что ответ на его вопрос "Когда вы последний раз говорили с ней?" – сегодня утром. Весь разговор заключался в одном произнесенном мною слове»{974}.
Сразу после доклада Франклин 28 января Уилкинс написал Крику о том, как угнетает его обстановка на работе: «Мне стало довольно тошно из-за выступления Розалинд. Бог знает, что станется со всем этим делом. [Она] говорила 1¾ часа безостановочно… и показала элементарную ячейку такого размера, что в нее можно было сесть, – но ничего в ней»{975}. В своих мемуарах Уилкинс немного украсил эти воспоминания. Он по-прежнему описывал выступление Франклин как «исключительно длинное и посвященное единственно ее предположениям о структуре А-ДНК – она вообще не упоминала В-форму». Он утверждал, что помнит лишь модель, которую она сделала из проволоки: «Без сомнения, все это было тщательно продумано, но для меня здесь не было ничего нового… угнетала мысль, что такой способный ученый, как Розалинд, прилагает столько усилий на движение в неверном направлении»{976}.
Последнее утверждение, подразумевающее, что Франклин ищет неспиральную структуру, опровергается или, во всяком случае, ставится под сомнение ее лабораторными записями, рассказами Уилкинса журналистам о ее докладе в ноябре 1951 г. и даже его собственными мемуарами, в которых он описывает обсуждение после доклада. Уилкинс, первым поднявший руку, спросил Франклин, как неспиральная структура согласуется с полученной ею четкой дифракционной картиной В-формы. Франклин в своей жесткой и уверенной манере ответила, что не видит проблемы: В-ДНК является спиральной, А-ДНК нет. В 2003 г. Уилкинс вспоминал, как удивил его этот ответ Франклин: «Меня ошеломил ее ответ, потому что тогда я впервые услышал, как она признает, что какая-либо ДНК может быть спиральной. Я еще сильнее удивился ее мнению, что В-ДНК спиральная, а А-ДНК неспиральная. Мне никогда не приходило в голову, что она может так считать». Его сильно озадачило и ее пояснение, что ДНК должна быть способна легко переходить из спиральной формы в неспиральную при изменении содержания воды: «Стоукс и я полагали, что если В-ДНК является спиральной, то и А-ДНК должна быть спиральной. Мы не были твердо убеждены в этом, но считали очень вероятным». Уилкинс допускал, что просто не понял Розалинд, потому что они говорили друг с другом словно на разных языках. Не удовлетворенный ответом, он просто сел. Под конец жизни он утвердился в мысли, что обсуждение доклада закончилось так: «Никто больше ничего не сказал о строении В-формы, но я полагаю, что, если бы аудитории была показана поразительная новая дифракционная картина, ее бы обсудили. Почему она ее не показала?»{977}
Герберт Уилсон, работавший под руководством Уилкинса, но не с Франклин, также присутствовал на семинаре. По его словам, он вел конспект ее прощального выступления, но, к сожалению, не сохранил его. В 1988 г., то есть еще при жизни Уилкинса, Уилсон утверждал, что В-ДНК не упоминалась{978} и что он не знал о спиральной интерпретации В-формы ДНК Франклин до 1968 г., когда коллега и почитатель Франклин биохимик Аарон Клуг написал статью для журнала Nature о ее работе, основываясь на лабораторных записях{979}. Однако следует учесть, что Уилсон был очень предан Уилкинсу. Говорил ли Уилсон правду или пытался защитить репутацию своего бывшего руководителя, которого в конце 1980-х многие весьма не одобряли за его поведение в отношении Франклин?
Утром 30 января Джеймс Уотсон десятичасовым поездом поехал из Кембриджа в Лондон. От вокзала Кингз-Кросс он сначала на метро, а потом пешком добрался до Хаммерсмитской больницы, где встретился с Уильямом Хейсом, чтобы закончить совместную статью о рекомбинации бактерий. В кармане его пиджака лежал экземпляр препринта статьи Полинга и Кори о трехцепочечной модели. Оттуда он ближе к вечеру отправился в Королевский колледж{980}.
Около четырех часов пополудни Джеймс влетел в кабинет Уилкинса и выложил ему новости: Полинг предложил модель ДНК, которая, похоже, ошибочна. Уилкинс, по-прежнему считавший Уотсона несносным и чудаковатым, объяснил, что в настоящий момент занят, и вежливо предложил ему вернуться чуть позже – возможно, надеясь, что американец исчезнет. А Уотсон спустился в цокольный этаж и пошел в лабораторию Франклин{981}, что можно счесть довольно странным с учетом их взаимной неприязни.
Тут надо заметить, что у Уотсона были своеобразные отношения с женщинами. Любая «милашка» представлялась ему «объектом», о чем рассказывал французский микробиолог Андре Львов{982}. В возрасте девяноста лет Уотсон говаривал, что в те времена его больше занимали девушки, чем наука{983}.
