Через несколько месяцев после этого письма Франклин совершила чудесную поездку в Югославию, во время которой 2 июня 1952 г., находясь на обзорной палубе судна по пути из Сплита в Риеку, она снова написала Энн и Дэвиду Сейр: «Я по-прежнему ничего не знаю о своем будущем. Я дам вам знать, когда определюсь. Я виделась с Берналом, и он возьмет меня, если Рэндалл согласится, но я решила, что неразумно разговаривать с Рэндаллом прямо перед тем, как уехать на месяц, так что это удовольствие ждет моего возвращения»{854}.

Через месяц судьба Франклин в Королевском колледже была официально решена. Остается неясным, Рэндалл ли инспирировал ее уход ввиду напряженной обстановки, или он произошел «по ее собственному желанию». Возможно, и то и другое вместе. 19 июня она связалась с Берналом по вопросу о возможности переноса ее работы в Беркбек-колледж, подчеркнув, что Рэндалл не возражает против этого{855}. Не исключено, что Рэндалл сам способствовал ее переходу, переговорив с Берналом еще до того, как Франклин к нему обратилась. Вернее полагать, что у Рэндалла не было особых стимулов затягивать ее пребывание в Королевском колледже и он не уговаривал ее остаться. Столь легкое разрешение ожесточенной распри в его лаборатории должно было быть для него облегчением{856}. Но следовало соблюсти формальности и подготовить все полагающиеся в таких случаях бумаги. 1 июля 1952 г. стипендиальный комитет компании Turner & Newall уведомил профессора Рэндалла, что Франклин обратилась с просьбой провести третий год срока получения денег от этой компании в кристаллографической лаборатории профессора Дж. Бернала в Беркбек-колледже, чтобы с помощью разработанных ею приемов рентгеновской кристаллографии изучать вирус табачной мозаики{857}. Однако Розалинд начала работать на новом месте лишь в марте 1953 г.

Вынужденный переход в Беркбек-колледж неизбежно имел тот отрицательный эффект, что прерывал работу Франклин, которая до того в Королевском колледже шла хорошо как никогда. В ее экспериментах требовалось делать снимки под множеством разных углов и с разными настройками оборудования. Это было очень трудоемко и сопровождалось опасным воздействием рентгеновского излучения в таких дозах, какие сейчас считаются совершенно недопустимыми. К весне Розалинд и Гослинг научились мастерски подготавливать и устанавливать в аппарате образцы и получали все более четкие рентгенограммы обеих форм ДНК – «сухой» (А) и гидратированной (В).

В начале лета Франклин переключилась на кропотливую, но спокойную работу – расчеты по рентгенограммам. В ее состоянии духа это было благом. Для интерпретации данных она использовала функции Паттерсона{858}. Этот подход, разработанный в 1935 г. британским специалистом по рентгеновской кристаллографии Артуром Паттерсоном, дает карту межатомных векторов для изучаемой молекулы. Межатомный вектор описывает положение двух атомов относительно друг друга. Расчет точек карты делается на основании интенсивностей дифракционных пятен (рефлексов). По набору межатомных векторов определяют структуру молекулы{859}.

Для определения молекулярной структуры использование функций Паттерсона предпочтительно, когда мало надежных данных. Если молекула имеет правильную или повторяющуюся структуру, этот метод дает основу для построения структуры в трех измерениях. Карта Паттерсона похожа на топографическую карту с контурными линиями – сплошные петли и изгибы, словно какой-то неровный рельеф. Хорас Джадсон заметил: «Измыслить, исходя из этой карты, реальную структуру – такая головоломная задача, что мозг словно проходит через сито»{860}. Из-за сложности этого метода Макс Перуц и Джон Кендрю к 1949 г. отказались от него и перешли на другие способы{861}. Фрэнсис Крик считал, что он ненадежен применительно к сложным органическим соединениям{862}. Джеймс Уотсон признался в 2018 г., что никогда не понимал методологию Паттерсона{863}.

В настоящее время существуют компьютерные программы для расчета функций Паттерсона, преобразований Фурье, функций Бесселя и других сложных способов математического моделирования, так что результаты можно получить очень быстро. А в 1952 г. Франклин и Гослинг пользовались громоздким вычислительным приспособлением под названием «штрипсы Биверса – Липсона», представлявшим собой набор бумажных полосок или карточек со значениями периодических функций, которые особым образом располагались в красивом полированном ящике из красного дерева. Почти через полвека после тех событий Реймонд Гослинг сказал, что ему до сих пор снятся кошмары, в которых он роняет этот ящик и должен снова расставить карточки в правильном порядке. Однако какими бы утомительными и однообразными ни были вычисления, он считал свою работу с Франклин необыкновенно интересной: «Ведь никто не делал такого раньше. Я волновался, но Розалинд – профессионал своего дела, она была уверена в том, что это выполнимая задача»{864}.

2 июля Франклин записала на чистой странице одного из своих блокнотов для лабораторных записей:

А 18 июля Франклин сделала шуточную похоронную открытку в черной рамке – для собственного удовольствия и в пику Уилкинсу, а не для общего распространения. Надпись гласила:

Уилкинс был не в восторге от такого «сообщения», которое сначала принял за дружескую шутку Гослинга. Узнав потом, кто истинный автор (хотя открытку подписали и Франклин, и Гослинг), он не простил Розалинд этой выходки, преувеличив ее стремление унизить его и забыв о розыгрышах, которые устраивали над ней коллеги. Не стоит упускать из вида тот факт, что в открытке говорилось о кристаллической А-форме ДНК, с которой получалось много артефактов в картине дифракции, а анализ с использованием функций Паттерсона не давал однозначных результатов относительно наличия спиральной структуры. А Гослинг часто говорил, что Розалинд никогда не считала В-форму неспиральной{867}. Шутки шутками, но вышло, что Франклин написала уведомление о собственных «похоронах»: историей с открыткой отмечен конец ее пребывания в Королевском колледже.