Обладая располагающей к себе внешностью, с открытым выражением лица, Башилов был внутренне замкнут, недоверчив, тщательно скрывал свои сокровенные мысли, мало рассказывал о своем прошлом.

Даже те скудные сведения о первых десятилетиях его жизни с момента рождения в 1908 до бегства в Аргентину после Великой Отечественной войны, позволяли судить о глубокой трагедии, которую ему пришлось пережить.

Борис Башилов родился в г. Златоуст Челябинской обл. Отец его был директор учительской семинарии, статский генерал, умерший от голода во время революции. Фамилия Башилов, которую он взял себе как творческий псевдоним, носил один из его предков с материнской стороны. У дочери писателя до сих пор хранится старинный картон с графическим изображением кабинета Александра Александровича Башилова – флигель-адъютанта императора Павла I. По отцовской линии Башилов был в родстве с выдающимся русским философом П. Д. Юркевичем.

Башилов начал писать с 16 лет, дважды получал премии за свои рассказы. В 1929 он участвовал в переписи населения на северных окраинах России. В 1930 был специальным корреспондентом журнала «Вокруг света» и архангельской «Правды Севера» на пароходе «Седов». В начале 30-х гг. под псевдонимом Борис Норд он выпустил три книги о путешествиях по северным окраинам России – «17 000 000 собачьих шагов. Книга об агитпробеге от Свердловска до Москвы», «Льды и люди», «Флейта бодрости». Книги имели большой успех. Тираж в 50 тыс. разошелся в полгода. Он женится на Лидии Анатольевне Шелест, поэтессе и журналистке, трогательно и верно любившей его до конца жизни. Рождаются двое детей – сын и дочь.

Предвоенные годы были для Башилова менее удачны. Темы, за которые ему хотелось бы взяться, не устраивали власти. Будущий историк масонства постепенно осознает антирусский характер большевизма, посвящая все свободное время изучению русской истории и революционного движения в России. Незадолго до войны он начинает писать исторический роман из жизни XVIII столетия, который закончил уже в эмиграции.

С начала Великой Отечественной войны Башилов в действующей армии. В октябре 1941 его часть попала в окружение, и он вместе с другими бойцами оказался в плену. Почти три месяца до конца декабря 1941 Башилов провел в фашистском концлагере под Смоленском. Впоследствии он вспоминал: «Лютая морозная ночь летит над полузамерзшим Смоленском, над бараками лагеря, где мучаются на ледяном цементном полу, в сорокаградусный мороз, мои несчастные товарищи; над Дорогой Смерти, ведущей из Смоленска в Вязьму; на которой немецкие конвоиры пристрелили десятки тысяч ослабевших, не имевших больше сил идти, военнопленных; над страшным Вяземским лагерем; над линией фронта, озаренного вспышками разноцветных ракет, пламенем орудийных залпов, фиолетовыми, синими, красными гирляндами светящихся пуль.

А там, за линией фронта лежит моя Россия, которую я люблю больше всего на свете. Лишенный крови мозг работает с трудом, мысли ползут медленно и неуклюже, как ползут по полю сражения люди с перебитыми ногами и руками. Я был в царстве смерти, мои глаза видели десятки занесенных снегом мертвецов, лежащих около покрытых снегом ванн. Из ванн нам, пленным, выдают ржаную похлебку. Занесенные снегом трупы принадлежат пленным, которых забили насмерть лагерные полицейские – «украинцы», узбеки, азербайджанцы. Пленные убиты за то, что они попытались второй раз стать в очередь и получить второй черпак водянистой похлебки.

Я тоже должен был бы уже несколько недель лежать около одной из ванн. Я ведь тоже не раз получал второй раз теплую ржаную бурду. Если бы я был пойман узбеком или «украинцем», я бы не сидел сейчас в этом подвале. Но меня избил солдат немец, избил сравнительно милостиво, а потом я попался на глаза русскому немцу Вальдемару Нейману. Почему Вальдемар Нейман пожалел меня, почему он выделил меня из числа нескольких тысяч живых скелетов, мало отличающихся от трупов, которые каждое утро вывозят на трех, четырех повозках – этого я не знаю.

А вывоз умерших за ночь, это неприятное зрелище для нас, потерявших способность удивляться и ужасаться чему-нибудь. Каждое утро одна за другой с медленным скрипом, двигаются военные двухколесные повозки, доверху нагруженные трупами умерших от голода. Трупы навалены беспорядочной грудой. Со всех сторон свисают руки, ноги, головы. Каждую из колесниц смерти тянут десять, двенадцать человек, тоже уже полутрупов, завтрашних ездоков на этой повозке. Сзади каждую повозку подталкивают еще несколько человек с зелеными лицами, с горящими лихорадочным блеском глазами. Около их землистого цвета лиц синие худые ноги умерших.

Живые тянут мертвых медленно. Колесница останавливается через каждые несколько шагов. По бокам и сзади идут здоровые толстые полицейские из украинцев и нацменов, в большинстве это бывшие коммунисты и комсомольцы. Немцы кормят их лучше, чем остальных и, стараясь для своих новых хозяев, коммунистические Иуды безжалостно бьют своих завтрашних мертвецов нагайками, любовно сплетенными из проволоки».

Только случай спас Башилова от неминуемой гибели в фашистском аду. Как журналиста его выделили из общей массы военнопленных и направили в распоряжение отдела пропаганды «В» германской армии, действующей на среднем участке фронта. На положении военнопленных Башилова и других подобных специалистов держали под замком в подвале с железной дверью. Но это уже был шанс на спасение.

В этом подвале ночью в сочельник 1941 Башилов принимает главное в своей жизни решение: всеми возможными способами бороться с врагами России, какое бы обличье они ни принимали.

Через двадцать лет после этой ночи в подвале Башилов вспоминает свои мысли и чувства, подтолкнувшие его принять главное решение: «Над Россией нависла черная грозовая туча. Вот-вот ударят из нее яркие молнии, которые окончательно испепелят истерзанную большевиками страну. Кто враг и кто друг? Если друзей у России нет, то какой враг менее опасен?

И в ночной морозной тишине начинают созревать решения. Редкий из нас уверен, что принятое им решение единственно правильное. Но где те мудрые, которые знают это единственно правильное решение, которое спасет захлебывающуюся кровью Россию, стиснутую между кровавыми прессами большевизма и национал-социализма.

Мы все знаем только одно. Мы чувствуем это инстинктивно, бессознательно, что Россия гибнет. Не СССР, а именно Россия. Мы знаем, что надо немедленно действовать. Надо решить немедленно, надо скорей занимать свое место в гигантской борьбе, идущей на бескрайних просторах России.

Сыны и дочери России правильно или неправильно, но в большинстве случаев, искренне, занимали свои места в гигантской борьбе, завязавшейся между двумя зверями, зверем большевизма и зверем национал-социализма. Многие ошибались, но за эти ошибки они платили и готовы были платить своей жизнью. И кто их посмеет упрекнуть.

Шла не только битва России с Германией. Шла борьба также между большевизмом и национал-социализмом. Одновременно с обычной войной шла война политическая. И внутри России снова шла война гражданская.

В эту же декабрьскую ночь, за два дня до Рождества, окончательное решение принял и я. Я решил, что все то время, которое мне подарит судьба, я посвящу борьбе за свободу и счастье России, против всех врагов, которых она имеет.

Я решил пойти работать в Центральную пропаганду немецкой армии, чтобы иметь возможность разоблачать очередные обманы большевистской пропаганды во время войны и быть в курсе замыслов гитлеровской пропаганды, чтобы иметь возможность разоблачать и их. И в годы войны, и после нее, я неуклонно выполнял клятву, данную мной в сочельник 1941, в подвале пропаганды «В»:

И снова черные тучи собираются над Россией. И я каждый сочельник повторяю клятву, которую я дал в сочельник 1941 года.

«Я до последнего дыхания буду бороться с большевиками и теми, кто пытается, под предлогом борьбы с большевизмом, снова поработить Россию!»

Башилов сделал свой выбор. Конечно, в чем-то он был ошибочен. Работая в отделе пропаганды немецкой армии, он тем самым вступал в ряды врагов русского народа. Вместе с тем он как раньше в советское время чувствовал себя борцом в тылу у врага. Ему в равной степени были ненавистны и еврейские большевики, и гитлеровский антирусский режим. Вероятно, он переживал те же чувства, которые испытывали разведчики, заброшенные на вражескую территорию.