— И что же? — не поняла Дана.

— Потому что все эти пять лет тушки отходили от того, что с ними сотворил кто-то, и восстанавливались. И, будь они неладны, восстановились. А нужного ряда-то и нет, то есть в пределах видимости имеется одна Лийга, которая своим присутствием, вероятно, что-то всё-таки притормаживала, но Лийга — женщина, а это только половина ряда.

— То есть вам нужно пообщаться с мужчиной рауф, так, выходит дело? — спросила Дана.

— Думаю, уже нет, — покачал головой Ит. — Общением тут дело бы не обошлось. Нужна нормальная корректировка по гормонам, нужны анализы, чтобы понять, что произошло, и, боюсь, нужно какое-то лечение. Какое — сейчас сказать нереально, потому что нет данных. И взять их неоткуда.

— Посчитаем, — предложил Скрипач.

— Посчитаем, куда мы денемся, — кивнул Ит. — Другого нам ничего не остается.

— То есть вы оба можете свалиться в любой момент, что ли? — с ужасом спросила Дана.

— Ну, не в любой, конечно, — хмыкнул Скрипач. — Стадия начальная, до сваливания есть какое-то время… надеюсь. Но вообще, если серьезно, нам надо отсюда бежать, и побыстрее. Вот только как?

— Лийга сказала, что он нас не выпустит, — напомнила Дана.

— В том-то и дело, — Ит отвернулся. — В том-то и дело, что не выпустит. И, спорим на что угодно, он предполагал нечто подобное.

— С чего ты это взял? — спросил Скрипач.

— Больше чем уверен, что он в курсе про операции, которые мы делали Лину и Пятому, в курсе о всех корректировках, и помнит всё то, что было в считках, потому что это — его собственная память, — Ит встал, вышел в прихожую. Вернулся он через полминуты с новой пачкой сигарет. — Рыжий, согласись, мы попали. И, кажется, всё намного хуже, чем мы думали.

За Лийгой рыжий поехал в понедельник — ничего, всего на три дня, уверял он, кое-что посчитаем и сделаем, а потом ты обратно вернешься. Но дождь же пойдет, возражала Лийга, чего мне там делать в дождь? Ничего, будешь у печки сидеть, и травки перебирать, говорил в ответ Скрипач, просто сейчас ты нам очень нужна, ну просто очень и очень. Поэтому давай, садись в машину, и вперед. Лийга, конечно, поняла, что Скрипач чем-то встревожен, но до возвращения домой вопросы задавать не стала. Дома, когда её ввели в курс дела, Лийга сперва ничего не ответила, просидела несколько минут, о чём-то размышляя, а потом сказала:

— Вы уже поняли механизм происходящего?

— В общих чертах, — ответил Ит. — Нам надо будет поработать несколько дней, чтобы просчитать хотя бы десяток возможных сценариев.

— Дело во взаимодействии, видимо, — Лийга не спрашивала, она утверждала. — Потому что раса не одна. И работать это всё может непредсказуемо.

— Именно так, — согласился Ит. — Самое скверное…

— Что лечиться нечем, — закончила за него Лийга. — И негде.

— И ты снова права, — Ит, сидевший за столом, опустил голову на руки. — Ничего нет. Теоретически, подчеркну, именно теоретически в здешних условиях можно было бы синтезировать некоторые реагенты для анализов, но для этого требуется лаборатория, и это может занять не один месяц, потому что нужны исследования. Мы всё-таки медики, Лий, причем военные, и это не совсем наша область, как ты понимаешь. Мы бы справились, но…

— Можешь не продолжать, — Лийга откинулась на стуле и прикрыла глаза. — А ещё это смертельно. Так?

— Да, — ответил Скрипач. — Так. Я не хотел тебе говорить по дороге…

— Это я уже поняла, — Лийга всё еще сидела, прикрыв глаза, и размышляя. — Что вы предлагаете?

— Пока что — симптоматическое лечение, — сказал Ит, поднимая голову. — Если вылезает какая-то проблема, лечим её. Доступными средствами. Дальше… не знаю. Как ты догадываешься, нам нужно максимально долго сохранять работоспособность. Потому что, как я сейчас предполагаю, наш билет на выход с планеты — та разработка, которую мы начали.

— Каким образом это может превратиться в билет? — спросила Лийга.

— Не знаю, — покачал головой Ит. — Любым. Подкуп, шантаж, убийство. Что угодно. Ты же понимаешь, что другого выхода нет.

— Убийство? — странным голосом повторила Лийга. — Ну-ну. Это будет любопытно.

— Нам приходилось убивать раньше, как ты догадываешься, — сказал Скрипач, не глядя на Лийгу. — И сейчас…

— Кого ты собрался убивать, Скрипач? — голос Лийги потяжелел, в нём явственно зазвучал металл. — Эрсай? Каким, интересно, образом? Или кого-то из организации, о возможностях которых мы толком представления не имеем? Или Ари с его подругой? Ты уверен, что у тебя из этого что-то получится? Серьезно? Правда? Если в твои планы входило сейчас кого-то насмешить…

— Нет, не входило, — ответил Скрипач тихо. — У тебя есть, что предложить? Тогда говори. Мы — не знаем. Понимаешь? Просто не знаем уже, что делать. Но руки мы не опустим, и бороться не перестанем. Кажется, об этом ты уже могла догадаться.

Лийга сидела, неподвижно глядя на него, затем снова прикрыла глаза, и негромко произнесла:

— Значит, так. Моё предложение. Действуем следующим образом. Вы втроем продолжаете делать то, что вы делаете. Так, как решили, и как рассказали мне сейчас. Я — еду пока что на дачу, потому что мне надо подготовиться, и подготовку эту лучше никому не видеть, и никому про неё не знать.

— Ты говоришь про полный сетевой режим? — с ужасом в голосе спросил Ит. — Лий, нет. Во-первых, ты одна. Ты Сэфес, и ты одна. Во-вторых, у тебя блокировка. Да, да, да, ты её снимала частично тогда, на берегу, когда это всё случилось, но снимала на тысячную долю секунды, и не полностью. Сейчас…

— Сейчас я — ваше единственное оружие, — тихо произнесла Лийга. — В неисправности которого он стопроцентно уверен, потому что я говорила с ним, и многое объяснила ему. Тогда, когда мы еще жили все вместе. Он спрашивал, я отвечала. Правду. Я не лгала, и это сейчас может нас спасти. К тому же он, на наше счастье, не имеет представления о здешних методах работы, и о том, что, например, мы можем входить в псевдосмерть без сопровождения. У вас этого делать не могут, насколько мне известно.

— Да, не могут, — подтвердил Ит. — Но тебе не приходило в голову, что ему могли рассказать о методиках, принятых здесь?

— Приходило, — пожала плечами Лийга. — Возможно, и рассказали. Но это не имеет значения.

— Почему? — не понял Ит.

— Потому что я сделаю сейчас всё демонстративно. И демонстративно же потерплю неудачу. Про которую вы ему доложите при первой же возможности. Хотя, думаю, он и сам узнает про неё. А вот что я сделаю на самом деле — он не поймет.

— А что ты сделаешь на самом деле? — с интересом спросил Скрипач.

— Не скажу, — Лийга коротко глянула на него. — Да, не скажу, потому что вы можете это выдать ему. Про то, что я сделаю, буду знать только я, и никто другой. С этим ясно?

— Ясно, — вздохнул Ит. — Что ж, согласен. Пусть будет по-твоему.

— Видишь ли, Ит, он меня изучал, — Лийга нехорошо усмехнулась. — Вот только он не учел, что я его тоже, в некотором смысле, изучала.

— Про изучение, кстати, стоит подумать отдельно, — сказал Ит. — Потому что, сдается мне, он изучил за эти годы гораздо больше, чем мы думали.

— Ещё больше? — удивилась Лийга.

— Ну да. Он изучал нас. И знает о нас на данный момент больше, чем мы сами, — с горечью сказал Ит.

— Понимаешь ли, все эти годы у него перед глазами была наша семья, — Ит с тоской посмотрел на Лийгу. — И он общался со всеми. Годами. Боюсь, он знает о нас всё, потому что в базе, которая была нам оставлена, есть множество записей Берты, Фэба, Кира, в которых они говорят о нём. Причем говорят так, чтобы он не догадался, о чём идет речь. Теперь понятно, что каждое сообщение в базе является предупреждением, для нас. Думаю, они понимали, что он собой представляет, и пытались… пытались как-то об этом сказать нам. У меня, кстати, именно такое ощущение и было, — признался он. — Но я очень старался гнать от себя эти мысли.