Но никогда прежде не видел он, чтобы чужестранцы входили в шатёр вождя.

Незнакомец в чёрном плаще стоял на дальнем краю платформы, глядя на холмы, а воины собрались за его спиной, держа копья наготове.

Осторожно, стараясь не привлекать внимания, направился юноша к белым шатрам.

Он не сводил глаз с тёмной фигуры. В ней было что-то таинственное и зловещее, но вместе с тем жутко любопытное. Глупые мысли лезли в голову — мужчине не под стать, — но Эйкундайо не мог их прогнать, не мог отделаться от ощущения, что эта фигура следит за ним, видит его, даже не поворачиваясь. Видит его насквозь!

«Не бойся, Эйкундайо», — насмешливо шепнул кто-то прямо в ухо — но рядом никого не было.

Пересилив страх и подобравшись ближе, юноша разглядел красные узоры, вышитые тонкой нитью по краю плаща. Изломы и завитки — замысловатые символы, похожие на древние письмена. Как на камнях в затонувших руинах.

Проскользнув мимо женщин, потрошащих смертоуса, Эйкундайо притаился позади шатров, за камнем невдалеке от платформы, скрывавшим его от взора воинов.

Наверху послышался шум.

Раздался голос Фолами — хрипловатый, тягучий:

— Я принял решение. Я это сделаю. Добуду твой меч.

— Ты поверил ему? Поверил в родство с Ландамаром? Одумайся! — воскликнул шаман.

— Нет, он прав, — гневно перебил вождь. — Давно пора покончить с тазганскими нечестивцами. А потом и с остальным Королевством.

— Разве ты не помнишь, что именно так начинается Пророчество Звёздного Пепла: «Чёрный сумрак настигнет жаждущих отмщения и обрушит погибель на их головы…»

«…и в день гибели мира восстанет Спящий Океан, и Последний Пророк будет сражаться с Белым Королём, и Предвечная Тьма разверзнет Бездну», — мысленно продолжил Эйкундайо хорошо знакомые, но непонятные слова передающегося из поколения в поколение грозного предсказания, исток и смысл которого затерян во мраке веков.

Юноша выглянул из укрытия: тёмная фигура бездвижно стояла на прежнем месте, спиной к вождю, и даже полы её плаща не шелохнулись на ветру. Как кусок скалы или…

— Одумайся, пока не поздно, — настаивал Амади, — ты навлечёшь этим проклятие. Суапни́л Нерьянира́й предостерёг меня. Я видел чёрных призраков…

Точно — как призрак. Нечто, не принадлежащее этому миру.

Эйкундайо пробрала дрожь.

— Довольно, — Фолами нетерпеливо махнул рукой и тихо добавил: — Мы и так прокляты.

***

Душераздирающий вопль, от которого содрогался плотный туманный сумрак, окутавший всё вокруг, привёл Эйкундайо в чувство. Вопль этот доносился из тряпичного свёртка, который он безотчётно и крепко прижимал к груди. Узкая ладья причалила к студенистому берегу, сочащемуся густой тёмной зеленью высоких зарослей.

Хотя остров Уфтаби — «зыбкий край» — был ближе к солнечной стороне, чем только что покинутый сумеречный Тазг, небо здесь казалось более тёмным, иззелена-чёрным, и узкая тускло-оранжевая полоса лишь кое-где просвечивала из-за высокой стены тростника.

Эйкундайо всё ещё не мог до конца осмыслить произошедшее. Образы недавних роковых мгновений болезненными вспышками мелькали перед глазами.

Скалистый остров Тазг, приютившийся у тёмного края Галахии, за Льдистым проливом. Бесшумные лодки под прибрежным утёсом. Замок Ка́ртреф в огне.

Всюду крики. Зябкий воздух пронизан страхом, запахом гари и крови.

Королевский стражник, распластавшийся на изящной дорожке, выложенной камнями. Порывистый ветер треплет край янтарного плаща меж разбитыми клумбами с мшистым темнотравьем. Молодая женщина в чёрных мехах, безвольно сползающая в грязь с высоких ступеней. Мерцающий амулет на залитой кровью шее. Серый паук, выползающий из её рта.

Пиршественный зал с перевёрнутыми столами. Страшные тёмные ещё тёплые пятна на ярком мозаичном полу.

Герцог Альва́р, королевский наместник Галахии — он кажется совсем молодым. Рот его открыт, точно от удивления, глаза широко распахнуты. Мгновение назад он беззаботно веселился, окружённый родными и друзьями, принимая в гостях угрюмых, но простодушных и по-детски мудрых кочевников-нуа́ров с соседнего острова Джао́бы, а теперь что-то случилось, и он не мог взять это в толк. Силился — но не понимал. Красное копьё пронзило его сердце, и герцог испустил дух прежде, чем разглядел своих убийц.

Нуары — рослые, бородатые, в чёрных мохнатых шубах — грозные противники, но их слишком мало. В Эйкундайо летит топор, он укорачивается чудом. Один из мальчишек, с которыми он проходил обряд посвящения, хватает топор и возвращает владельцу, с размаху всадив тому в голову. И в следующий миг лишается своей.

— Наверх! Найти меч! Никого не щадить!

Эйкундайо с копьём в руках взмывает по лестнице, за ним — опьянённые бойней воины.

Кажется, он один остался трезв и не знал, что пугало его больше: осознание происходящего или соблазн предаться охватившему соплеменников безумию. Или голос — тот насмешливый голос, что шептал ему на ухо: «Никого не щадить, Эйкундайо, совсем никого».

Он влетает в комнату, захлопывает дверь.

Тишина. Мрак. На стене — тусклый сиреневый блеск. Меч? Должно быть, тот самый, за которым послал его вождь. Невиданный, прекрасный, манящий… Рука сама тянется к нему, касается чарующего призрачного свечения…

Два глаза смотрят из темноты.

Красное копьё с грохотом падает на пол.

Встретить здесь это существо было страшнее, чем наткнуться на разъярённого смертоуса в пустынных холмах.

Это был безмолвно лежащий в колыбели младенец, и сердце Эйкундайо замерло от ужаса, когда он осознал, что ему придётся сделать по приказу вождя.

И он не смог.

***

Над болотами стояло густое, вязкое марево. Плотный полог переплетающихся стволов и ветвей в высоких зарослях совершенно скрыл небо из виду. Машинально переставляя ноги, одной рукой раздвигая стебли тростника и попутно отмахиваясь от туч надоедливой мелкой мошки, а другой держа свёрток, Эйкундайо брёл по колено в зелёном студне в сторону солнца, и только непрекращающийся детский плач не давал ему погрузиться в туманное забытьё. На поясе болталось что-то длинное и тяжёлое — с удивлением юноша обнаружил, что это сиреневый меч. Странно, он ведь совсем забыл о нём, а вот ведь как-то прихватил с собой.

Прошлое сейчас казалось ему призрачным, а о грядущем нечего было и думать. Он смутно помнил, как покинул замок, как спустился к лодкам, пока его собратья упивались лёгкой победой, как пересёк Блёклый пролив между Тазгом и Уфтаби. Его поступками словно руководила некая бессознательная сила, которой неведомы страх и сомнения, способная заставить действовать мгновенно, решительно и без промаха.

Он не представлял, как быть дальше. Одно дело — вынести младенца из горящего замка и совсем другое — тащиться с ним по болотам неведомо куда. Он даже не знал, как с ним обращаться, а надеяться встретить какую-нибудь кормилицу или няньку в этих гиблых краях не приходилось: весь Уфтаби — сплошные болота, где обитают аюгави. Несмотря на предполагаемое родство, галахийцы считают их дикими и даже не вполне разумными — вроде стаи огромных лягушек.

А лучшего пути с острова Тазг нет: на Галахию теперь путь заказан, а в противоположной стороне — суровые пустоши холодной Джаобы, до которых трудно добраться, а выбраться — ещё труднее.

Эйкундайо всё шёл и шёл; ноги, и без того вязнущие в болоте, наливались свинцовой тяжестью, а ребёнок всё вопил и вопил, точно сбросил, наконец, оцепенение недавнего ужаса и был охвачен непоправимым всепоглощающим горем.

Сила, толкнувшая Эйкундайо на это безрассудство, куда-то свернулась так же внезапно, как и появилась, уступив место очнувшемуся сознанию, растерянному и беспомощному.