В последующие дни я занимался фра Паоло Сарпи, увиденным англиканскими глазами преподобного Робертсона. Монах основанного в 1233 году ордена сервитов — враг папы, капля воды на мельницу человека, которому со времен реформаторской революции Генриха VIII было уже незачем слушать папу в Риме. Быстро выяснилось, что и папа не желал слушать этого назойливого монаха и впоследствии сперва годами старался заткнуть ему рот, а в итоге приказал убить его. О том, что эта вражда была долгой, свидетельствует тот факт, что в текстах Интернета об ордене имя Сарпи не упомянуто. Папа, о котором идет речь, — Павел V, Камилло Боргезе, один из тех, что оказались на престоле более-менее по несчастью. Его предте-ственник, Лев XI, уже через 26 дней скончался, сложная и насквозь политическая игра папских выборов должна была начаться снова, различные фракции и семейства не могли прийти к согласию, и потому папой стал тот, кого никто не принимал в расчет, или, по выражению преподобного Робертсона: «Paul V was a makeshift pope». Makeshift — паллиатив, временное средство, как говорит мой словарь, но проку от него оказалось мало, и, если хочешь знать почему, надо еще раз взглянуть на портрет Сарпи. Глубокие, почти черные глаза на суровом белом лице, лице мыслителя, изворотливого юриста, ученого, математика, человека, еще до Гарвея открывшего кровообращение, друга Галилея, для которого он заказывал телескопы в Нидерландах у Гюйгенса. Да и будучи «советником-богословом» Республики Венеции, Сарпи выступал как грозный противник во многих конфликтах с церковным государством и вообще как паук в тенетах европейской политики — вполне достаточно, чтобы вызвать у Павла V подозрения, а позднее и ненависть. Отношения Венеции с этим папой отличались напряженностью еще в бытность его кардиналом, с тех пор как в разговоре с послом Республики в Ватикане он однажды сказал: «Будь я папой, я бы наложил на Венецию интердикт»[57], на что посол отвечал: «А будь я дожем, я бы попрал ногами ваш интердикт». Когда он позднее, в 1605 году, действительно стал папой, конфликт мог начаться всерьез, не будь новый папа не только верующим, но и суеверным. В Субиако, километрах в пятидесяти от Рима, находилась потеющая Мадонна; если на ней появлялась испарина, это предрекало смерть папы. Вдобавок некий фламандский астролог говорил, что за Климентом VIII последует сначала Лев, а затем Павел. И та же Церковь, которая запретила Галилею утверждать, что Земля вращается вокруг Солнца, поверила, что, раз Лев так быстро скончался следом за Климентом VIII, теперь настанет и черед Павла; однако, поскольку шли месяцы, а предсказание не сбывалось и астрологи заверяли, что опасность миновала, могла начаться борьба между Венецией и Павлом V. Для Ватикана поводов было предостаточно, ведь Республика Венеция решила, что без ее согласия строить новые церкви и монастыри больше нельзя. Снова вступили в силу давние венецианские законы касательно собственности на землю, разделение Церкви и государства тщательно соблюдалось, не только в городе, но и в окрестных землях, а во времена, когда более половины города состояло из построек и садов, находившихся в собственности Церкви, это кое-что значит. Помимо того, существовал еще один конфликт — кому принадлежит право судить священников: Республике или Церкви, и здесь Паоло Сарпи тоже крайне резко выступил против папы. Сам по себе случай был этакой оперой в опере. Двое священников (как позднее выяснилось, один из них вообще не был рукоположен) вели себя чрезвычайно недостойным образом, один постоянно пытался соблазнить собственную племянницу, а потерпев неудачу, перемазал ее дверь экскрементами, второй зашел еще дальше, ведь в документах процесса речь идет об изнасиловании и убийстве, в итоге Совет Десяти, высшая коллегия города, решил провести расследование, арестовать обоих и судить, но Церковь требовала это право себе. Робертсон посвятил этому целую книгу, действительно из Рима приходит интердикт, никому более не дозволено ни принимать исповедь, ни служить мессу, но в Венеции решили оставить это без внимания. Интердикт городу, который фактически является государством, — такого в тогдашней Европе еще не случалось, и в разных столицах правители затаили дыхание.
Но прежде происходят и другие события. По причине борьбы испанцев с протестантским восстанием в Нидерландах происпанская политика Ватикана была Венеции отнюдь не по вкусу, так что и в сфере внешней политики тоже существовал конфликт. В самой же Италии папа забрал власть над Феррарой и таким образом подобрался весьма близко к Венеции, что опять-таки сильно встревожило дожа Гримани. В тогдашней Европе Венеция была крупным игроком, и в борьбе с Римом город имел в лице монаха Сарпи советника-богослова — таков был его титул, — причем такого, с которым ни папа, ни курия ничего поделать не могли. Подвергнутый интердикту город просто продолжал жить, а поскольку Венеция и Сарпи выиграли эту битву, да и последующие тоже, памятник по-прежнему стоит на Страда-Нова. Из лагуны словно бы задувал ветер грядущей Реформации. Послание Сарпи в адрес Церкви о том и говорило, и папа почуял еретика.
А что еретик был монахом, которым восхищался сэр Генри Уоттон, английский посол в Венеции, свидетельствует о европейских масштабах игры. Эксперт по канонической юриспруденции, Сарпи умело выбирал слова. В силу «божественного закона, каковой не может быть упразднен никакой человеческой властью, Князья полномочны издавать в пределах своей юрисдикции законы, касающиеся вещей временных и мирских: для предостережений Вашего Святейшества нет ни малейших причин, ибо речь здесь идет не о духовных, но о мирских вещах».
Он употребил термин «временной», что в ту пору означало «от мира сего». Послание достигло цели, и 16 апреля 1605 года папа заявил, что, если Венеция не склонится, последует экскоммуникация, сиречь отлучение от церкви. 6 мая город прислал ответ. Новый дож, Леонардо Донато, сообщил, что в вещах от мира сего не признает иной власти, кроме Самого Вседержителя. Остальной текст выдержан соответственно, Венеция не слушается и поручает духовенству города и впредь печься о душах и служить мессы, ибо абсолютная цель Республики — не отступаться от святой католической и апостольской веры и соблюдать учение Святой римской церкви. Далее дож, по совету Сарпи, повелевает выдворить из города иезуитов, которые, как сообщает Норвич, ввиду своей происпан-ской ориентации держали сторону папы. Иезуиты намерены достойной процессией добровольно покинуть город на виду у всех, однако их поднимают с постели ночью, а стало быть, их большой пропагандистский трюк терпит неудачу. Превосходный эпизод для оперы. В целом вся история, которая мгновенно разнеслась по всей Европе, стала поражением для папы и курии. В 1607 году интердикт отменили, но с монахом папа покуда не разобрался.
В своей «Истории Венеции» Джон Джулиус Норвич пишет об этом менее субъективно, нежели антипапист Робертсон. Он рассказывает, что в разгар всех этих контроверз Паоло Сарпи оставался спокоен и всякий раз заново формулировал, о чем, собственно, идет речь. «Для одного он был антихристом, для другого — архангелом. Люди в Венеции целовали ему ноги; в Риме и Мадриде сжигали его книги. […] Его уведомили, что ему надлежит явиться в инквизицию, он отказался. В Европе Голландия и Англия оказывали поддержку, Франция не осмеливалась высказаться определенно, но Венеция знала, что Генрих IV на ее стороне». Все это взывало к отмщению, и тут я опять вернусь к весьма пристрастному Робертсону и к опере-буфф с почти фатальным финалом. Я бы с удовольствием увидел сей диалог на сцене, предпочтительно на оперной, диалог между Паоло Сарпи и своего рода посланцем папы, немецким ученым Гаспаром Сциоппием, который отрекся от протестантизма и, «как обычно бывает с подобными вырожденцами», стал ярым папистом. Этот Сциоп-пий направлялся к немецким князьям, чтобы попробовать вернуть их в лоно матери-церкви, и сделал остановку в Венеции с намерением помирить Сарпи и оскорбленного папу. У папы рука длинная, пел он, и Сарпи оставлен в живых только затем, чтобы захватить его живым. В ответ Сарпи поет, он, мол, не страшится смерти и не верит, что папа способен на подобную низость. Тут он неправ, так как 29 сентября 1607 года «вечно бдящий» посол Венеции при Святом Престоле сообщает о заговоре против Сарпи. Во дворце герцога Орсини кишмя кишели злодеи и наемные убийцы, в том числе бывший монах, который утверждал, что папский двор заплатил ему 8000 крон за похищение или убийство Паоло Сарпи. Договор включал также охранную грамоту для передвижения на папских территориях и заблаговременное прощение. Венецианский сенат выследил экс-монаха и его подельников в Ферраре и, когда они покинули город, взял под стражу — кончили они в той же тюрьме, где в свое время сидел Казанова, в Пьомби.
