Хальрун перестал рисоваться.

– Как скажите, – не без сожаления согласился он.

Когда газетчик решил напомнить читателям о старой трагедии на фабрике, то совершенно не подозревал вейю Кросгейс в обмане. Хальрун, наоборот, хотел подчеркнуть щедрость Мализы с помощью слезливой благодарности кого-то из осененных ее добротой. В том, что такие найдутся, Хальрун не сомневался – жертв пожара было много, и он собирался выбрать обладателя наиболее трогательной истории. Это решало сразу две проблемы: позволяло подольститься к вейе и заполняло пустые колонки, ведь именно Хальрун являлся главной рабочей силой «Листка», а писать и одновременно вести расследование было вдвойне сложно. Именно Хальруну приходилось выискивать материал, чтобы на полосах газеты печатали не только советы хозяйкам или новости позапрошлого дня. Ракслеф был для этого слишком стар, Пелруд – толст и неповоротлив, а Тайрик не имел опыта. Хальрун позволял себе короткий отдых после крупных успехов, а потом принимался за дело с новыми силами.

Адреса родственников жертв для него разыскал Ракслеф, хотя идея тряхнуть прошлым старику не слишком понравилась. Вей Гросвер предлагал написать короткую заметку, но Хальрун настоял на своем – удачный материал не стоило упускать. Так он и оказался в бедной части рабочей окраины Бальтауфа.

Это была это была еще не обочина жизни, но что-то довольно близкое. Дома, размещенные непонятно по какому принципу, как будто человек, ответственный за планировку, постоянно прикладывался к бутылке, образовывали запутанный лабиринт. Некоторые стояли стена к стене, так, что можно было перебраться из одного здания в другое через расположенные напротив друг друга окна (если бы последние хоть иногда открывали). Другие образовывали систему внутренних дворов, в которых постоянно гулял такой сильный ветер, что срывал с прохожих головные уборы.

Откуда-то доносился многоголосый лай – по округе бегало множество бродячих собак, и ходили не менее озлобленные люди. Соваться сюда в ночное время Хальрун не рискнул бы, но он пришел днем, когда (если не уходить далеко от главных улиц) угрозы становились скорее воображаемыми, а не настоящими. Целых пять семей, потерявших в пожаре своих кормильцев, оказались в этой дыре и не сумели выбраться.

Проблем с поиском нужного дома у Хальруна не возникло, и вскоре газетчик уже стоял напротив уродливого здания с облезшим фасадом. Этажей тут было всего три, хотя людей на них проживало, скорее всего, побольше, чем в ином строении с пятью. Впрочем, как оценил газетчик зайдя внутрь, по меркам этой части Роскбиля дом выглядел неплохо и, наверняка, считался почти роскошным... Это не помешало дверному звонку отсутствовать, но он Хальруну и не потребовался – на стук открыли быстро, не спросив, кто пришел.

– Здравствуйте, вейя, – сказал газетчик, приподнимая шляпу. – Хальрун Осгерт из газеты «Листок Росбиля». Тильма Локсант проживает здесь?

«Вейя», девчонка тринадцати лет со взрослым лицом и детскими косичками, во все глаза уставилась на гостя. Для визита Хальрун оделся просто. Газетчик сменил приметный желтый плащ на старый выцветший, под которым находился темно-серый костюм, – но он все равно выделялся.

– Мне вас читали, – сказала девочка, хлопая глазами. – Это правда вы?

– Я, – подтвердил Хальрун и напомнил, – Тильма Локсант...

– Здесь, вей! Сейчас!

Она убежала, а журналист, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру, прикрыв за собой дверь. Внутри пахло нестираным бельем и подгоревшей едой. Отсутствие хорошей вентиляции при невозможности открыть окна являлось настоящим бедствием Бальтауфа. Даже у чистоплотной веи Альгейл воздух в квартире ощущался спертым, хотя такого плотного духа там, конечно, никогда не было.

Хальрун постарался принять равнодушный вид, ведь за ним наверняка наблюдали. Квартиры в доходных домах служили жильем для нескольких семей сразу, и хранить тайну частной жизни тут не было никакой возможности...

Девочка не обманула. Она вскоре вернулась в обществе женщины неопределенного возраста с настороженным выражением лица.

– Вей Осгерт? Вы ко мне?

– Добрый день. Если вы вея Локсант, то я пришел именно к вам, – ответил Хальрун, рассматривая женщину.

Вдова старшого из первой бригады фабрики Кройгейсов сумела не опуститься и даже в бедности следила за своим видом. У нее были чистые волосы и руки, а платье покрывал передник без грязных пятен, хоть и пожелтевший от многих стирок. Прическу вдовы скрывал обернутый вокруг головы шарф, и только две наполовину седые пряди обрамляли худое лицо.

– Здравствуйте, вей. Майла сказала, вы газетчик и ищите меня, но я не поняла зачем.

– Чтобы поговорить всего лишь... Хотя нет, еще я собираюсь сообщить вам приятную новость. Вы позволите пройти?

Женщина смотрела на Хальруна с подозрением, не доверяя незнакомцу.

– Хорошо, вей, – сказала она поколебавшись, – пойдемте.

У порога маленькой комнаты веи Локсант Хальрун старательно вытер ноги о половик. Чистые подошвы должны было прибавить ему несколько баллов в глазах хозяйки... До прихода газетчика она занималась шитьем. Раскроенная ткань лежала на столе под единственным окном, в самом светлом месте комнаты. Рядом на стене висело изображение человека, мужчины, нарисованное рукой ребенка, но детских вещей вокруг не было, и спальное место имелось всего одно.

– Вы действительно Хальрун Осгерт? – спросила вдова. – Из газеты?

– Я бы не стал обманывать вас, вея. Не сомневайтесь.

Женщина, однако, насторожилась еще сильнее.

– Зачем же вы пришли? Я простая вдова...

– Ради хороших новостей, – улыбнулся Хальрун.

Известие о деньгах Тильма выслушала спокойно, но вместо ожидаемой радости или благодарности вдова стала хмурой.

– В деньгах я, конечно, нуждаюсь, – медленно произнесла Тильма. – Вы правы, вей, это хорошая новость.

– Но вы не рады? – удивился Хальрун.

– Нечему радоваться, – сказала она, посмотрев на пожелтевший от времени портрет. – Что мне чужие подачки? Сыновья выросли, а мне много не нужно.

Хальрун проследил за взглядом женщины.

– Это ваш муж? Который погиб?

– Это он. Мой Мелвин.

– Он выглядит совсем молодым.

Хальрун нагло соврал. Человек был нарисован несколькими неровными линиями, по которым возраст не угадывался совершенно, но газетчик заранее выяснил, что муж Тильмы погиб в возрасте двадцати восьми лет. После напоминания об этом вокруг сухих губ женщины появилась скорбная морщинка, а глаза стали болезненно грустными, словно не миновало с тех пор одиннадцати лет.

– Вам пришлось тяжело, но плохие времена всегда заканчиваются, – Хальрун улыбнулся. – Это закон жизни, вея Локсант.

– Вы правы, вей.

У женщин средних лет, особенно вдов, он вызывал необъяснимое расположение, чем бессовестно пользовался. Тильма не стал исключением. Преодолев первое недоверие, она расщедрилась на чай, отказываться от которого Хальрун не стал.

Пока хозяйка ходила за кипятком, газетчик осмотрелся. Вея Локсант жила... не так уж плохо. Немногочисленные вещи содержались в чистоте и о них заботились. Вдове была свойственна аккуратность, да и взрослые сыновья должны были стать поддержкой... В комнату робко заглянула Майла, но обнаружив, что Хальрун заметил ее, она пискнула и сбежала. Газетчик даже не понял, зачем девочка приходила...

– Пожалуйста, вей Осгерт, – Тильма поставила перед ним чашку с жиденьким желтоватым напитком. – Мне редко выпадает удовольствие разделить с кем-нибудь чай. Тут не с кем, знаете ли.

– Благодарю, – сказал Хальрун и посмотрел в сторону окна. – Вы шьете? На заказ?

Вдова кивнула. Чай она пила с видимым удовольствием, делая маленькие быстрые глотки. Руки у нее были худыми и бледными, похожими на птичьи лапки, с тонкой, как бумага, кожей. Дешевую чашку они держали бережно, словно невероятную драгоценность.

– Пришлось научиться, когда мужа не стало. Нам требовалось на что-то жить.

– Разве вей Кросгейс не помогал вам? – удивился Хальрун. – Я слышал, вей обещал обеспечить семьи погибших. Я не прав?