– У меня даже ключей не осталось. И я не знаю номер телефона Миланы Васильевны. Мне хотелось попросить ее возможности забрать вещи.

Попросить возможности? Да о чем она думает? И что это за неуверенность в голосе? Она в эту квартиру дверь с ноги открывать должна. Это ее дом! И вообще, какого хрена отец Риты оформил долю на эту суку? Как можно закрыть ребенка на балконе? Как можно не кормить его? Хотел бы я посмотреть в глаза этой бабе. А что? Делов то…

– Пошли, – выхожу из машины.

Открываю водительскую дверь, подаю руку ничего не понимающей невесте.

– Пошли-пошли, – говорю уверенно, я решил, что сегодня Рита побывает дома, ну, или там, где провела десять лет жизни, не знаю, как она называет это место, ведь домом она теперь зовет нашу дачу.

– Миш, я туда не пойду, – девчушка сжимается на сиденье, ее ручки сжимаются на руле.

– Тогда я пойду туда один, – злобно ухмыляюсь я. – Мне интересно, как эта Мила отреагирует на мое появление.

Делаю два шага по направлению к дому и слышу хлопок дверцы машины. А еще через несколько секунд рука, укутанная мехом цепляется за мою.

– Ты заберешь свои вещи, и все, что захочешь, – говорю Рите.

– Мы сделаем это?

– Конечно, – мне приятно чувствовать ее руку на своей, прижимаю ее к боку покрепче, чтоб не отцепилась, даже если захочет.

Никогда до этого я не ощущал ее так близко, как теперь. Я чувствую ее так, словно нас не разделяет длинный мех ее шубы и рукав моей куртки.

В лифте пухляш нервно теребит шубу, выдергивая из нее волоски.

– Хватит убивать животное повторно, – успокаиваю ее. – Ты идешь в свой дом, ты имеешь на это право. И ты будешь вести себя как хозяйка. Давай, выпрямись!

Резко приподнимаю ее плечи так, что малышка дергается и с укором смотрит на меня. Зато приосанивается. Нефиг идти к себе домой забитой девчонкой.

Шаги в коридоре раздаются после третьего и самого длинного звонка. Слышно, как ворчит хозяйка. Заговорчески смотрю на пухляша, стараясь подбодрить, прижимаю к себе и отпускаю в тот самый момент, когда дверь открывается.

– Рита? Откуда ты тут?

Перед нами предстает миловидная женщина лет сорока. Ничего особенного. Ухожена. Лицо в уколах ботокса, так как удивленные брови вверх не поднимаются.

– Милана Васильевна, здравствуйте, я вещи хотела забрать, – дрожащим голосом произносит пухляш.

– Какие вещи? – голос мачехи и ее выражение лица подсказывают, что Риту тут никто не ждал.

– Мы покажем щас, – нагло говорю я и отодвигаю тетку, приглашая Риту жестом пройти в квартиру.

Пару секунд она не двигается, смотря на меня испуганно. Улыбаюсь ей, подмигиваю и киваю головой в сторону коридора.

***

Милана Васильевна кричит, когда я быстрым шагом прохожу. Миша тут, рядом, она не посмеет ничего сделать со мной. Раз уж я тут, почему бы просто не забрать то, что мне дорого?

– Я вызову полицию! – орет жена папы. – А ну пошли вон отсюда!

– Спокойно забирай то, что тебе нужно. Не переживай ни о чем, я все улажу, – тихо проговаривает Коршун в мое ухо и подталкивает меня вглубь коридора.

Решимость нарастает. Я даже обувь не снимаю. Шагаю по знакомому постаревшему паркету, оставшемуся с того времени, когда я жила тут, к своей детской комнате.

– Коля! Они ворвались! Останови их!

Разносится за моей спиной и из зала, навстречу мне выходит полный мужчина в майке и домашних штанах.

– Вы кто, нахрен, такие? – он тоже кричит, и я не знаю, что ответить.

Кто я такая? Девочка, жившая тут?

Нет, я дочь генерала Молодецкого! Я Маргарита Молодецкая! Я имею право находиться тут! И вообще, я могу выгнать ее из этой квартиры! Она имеет тут одну треть, остальные две мои! Алексей Витальевич как-то говорил, что может выкупить ее долю, стоит мне только попросить.

– Рита, иди и бери, что нужно, – на мои плечи ложатся большие тяжелые ладони Миши, его уверенный голос придает решимость, и я открываю дверь своей комнаты. – Мужик, мы пришли забрать вещи. Не устраивай разборок. Заберем и свалим.

– Коля, тут нет ее вещей! – слова Миланы Васильевны доносятся словно издалека.

Я в своей комнате. Там, где провела детство, закончившееся в десять лет. И от моей комнаты тут остался только шкаф, ковер и обои. Ах, еще занавески. Я любила их. Голубые со звездами. На глаза наворачиваются слезы, она выкинула все! Все! Как и меня же! Десять лет моей жизни пропали, словно их и не было!

– Где они?

Выскакиваю из комнаты. Голос срывается на крик, а слезы брызжут из глаз. Я не вижу ни Мишу, ни жену отца, ни тем более этого Колю. Милана Васильевна кричит что-то, а мужчина бросается на Мишу. Миша врезается в его лицо кулаком и тот валится на пол, что-то мыча. Мой жених поднимает мужчину за шиворот майки, швыряет к входной двери через весь коридор и выпинывает из квартиры. Слышу громкий хлопок двери и угрожающее рычание гиганта, выплюнутое в лицо Миланы «Все, что осталось, сейчас же! Ты не выйдешь из квартиры, пока Рита не заберет то, что ей нужно!».

Женщина всхлипывает и кидается в зал, откуда выбегает через несколько минут. Все это время я крепко прижата к Коршуну и мне не страшно. Мне обидно. Я и хотела то всего лишь забрать детские игрушки, которые надеялась найти тут. Может, еще что-нибудь из вещей папы и наши фотоальбомы.

В руках выбежавшей Миланы обычная картонная коробка, заклеенная скотчем. Она ставит ее на тумбу в коридоре. Раньше на ней стоял телефон. Я часами болтала со школьными подружками, решая задачки, удобно устроившись в кресле. Кресла теперь нет.

– Вот, там еще две коробки, – тараторит мачеха. – Больше нет ничего.

– Тащи, че замерла? – рычит Миша.

– Тяжелые они.

– Не помрешь.

Милана выносит еще две коробки, такие же, как первая.

– Фотографии тут? – гнусаво спрашиваю я, давясь слезами.

Женщина кивает.

– А мамино кольцо?

Я хочу это кольцо. Папа заказал его где-то заграницей, чтобы сделать предложение невесте. Пусть оно будет у меня. Не важно, сколько оно стоит, это, может быть, единственная вещь, оставшаяся от нее.

– Какое кольцо? – женщина делает непонимающий вид, но мне кажется, она врет.

– Слышь, Мила, – Миша оставляет меня, аккуратно прижав спиной к стене, – я же сказал, тащи все! Или я с ОМОНом приду, и тут вообще ничего не останется!

– Продала я его, давно уже, – голос Миланы становится похож на писк кошки, которой хвост прижали.

Коршун проходит в зал, и я иду за ним. Тут почти ничего не изменилось. Добавилось техники и появился новый диван. Миша открывает дверцы шкафов, ища что-то. Достает из одного шкафа маленькую книжку, щурюсь, чтобы увидеть, что это. Паспорт.

– Отдам через неделю, когда вернешь кольцо, – гремит бешенный голос.

Я еще не видела Мишу таким. На меня он кричал по-другому.

– Где я его найду?

– Мне плевать. Не вернешь через неделю, я выгоню тебя нахрен из квартиры.

– Я заявление напишу, – угрожает Милана.

– Не забудь указать в нем на кого, – смеется гигант. – Коршун, Михаил Алексеевич.

Мачеха шарахается, видимо, поняла, что перед ней сын друга папы.

– Подождите, – теперь она говорит смиренно, поняв, что запугивать Мишу не имеет смысла. – Я сейчас.

Она скрывается в комнате. Раньше там была их с папой спальня. Теперь только ее, или ее и этого Коли.

– Не плачь, пухляш, – Миша стирает слезы с моих щек и легко щелкает по носу. – Слезы тебе понадобятся вечером, когда я буду ржать над твоими детскими фотками.

Он улыбается. Надо же, что бы ни случилось, он всегда улыбается или смеется. Стараюсь улыбнуться ему в ответ, но у меня не выходит. Зато слезы катятся не так обильно.

– Не парься, я тебе свои тоже покажу.

– Вот, – Милана возвращается из комнаты, держа в руке шкатулку, – больше, правда, ничего нет.

Узнаю ее моментально. Светлое резное дерево – ничего особенного. Она лежала на моей прикроватной тумбе. В ней мамины украшения. Папа говорил, они мои, и я смогу носить их, когда вырасту.