Бегу, придерживая промежность, что очень помогает не обсикаться. Усаживаюсь на унитаз и стону от долгожданного счастья, не сдерживаясь.

– Донесла? – интересуется Миша.

– О, даааа, – протягиваю в ответ, содрогаясь всем телом.

Мне даже не стыдно. Ощущения освобождаемого от жидкости мочевого пузыря, после длительного удержания ни с чем несравнимы. Хохот мучителя-спасителя доносится с улицы. Улыбаюсь счастливому разрешению щекотливой ситуации. Охлаждаюсь водой из раковины и выхожу навстречу человеку, который в эту ситуацию меня вогнал. Сейчас мне так хорошо, что я без какого-либо стеснения прохожу мимо его довольного лица в одних трусах в баню, натягиваю на себя помятые штаны и выхожу обратно.

– Как ощущения? – кричит парень, все еще сидя на лавочке возле беседки, метрах в тридцати от меня.

– Есть хочу.

– Приготовишь завтрак?

– Ты не заслужил завтрак, Миша!

– Да ладно тебе, – возмущается парень, покидает уютную лавочку и приближается ко мне, – я же донес тебя до туалета.

– Ты чуть не изнасиловал меня! – ругаю его.

– Я думал, тебе нравятся такие игры! – парирует он.

– Ты считал, что меня зовут Катя! – не сдаюсь я.

– Так ты не говорила своего имени! – находится с ответом гигант.

– Ты назвал меня "оно"! – кидаю последний аргумент.

– Ты спишь в смешной позе!

Он уже рядом, и в словесной битве его не победить.

– Не злись, пухляш, – улыбается греческий бог, – мы подружимся.

– Ты это нечто, Миша, – мотаю головой, отрицая возможную дружбу.

– Крепись, малышка, – тяжелая рука ложится на мое плечо, – все сначала говорят так. Через пару недель ты уже не сможешь без меня.

***

Переборщил, походу, с интимом. Но что я могу поделать, если второй день только и думаю, как бы забраться к ней под одежду? Какая она на ощупь? Какая на вкус? И, кроме того, я ж не знал, что она не трахалась ни с кем. Подвел меня радар.

Придется менять тактику. Жаль, что время упущено. Как показывает моя практика, первые часы знакомства самые значимые для продвижения к телу жертвы. И созданное мной неверное впечатление о моей потрясающей личности теперь не на руку. А мне, как на зло, сейчас еще больше хочется ее, после того, как услышал ее пение в сауне, а потом увидел полные бедра, обтянутые черными труселями. Гребанная девчушка! Притягивает меня к себе, как земля дождевые капли. Но после утреннего известия не решаюсь подойти к ней.

Она молча сварила манную кашу, которую я не ел тысячу лет, поставила передо мной стакан компота, и, положив себе тарелку каши поднялась в комнату. В голове крутились сотни слов, которыми я мог бы завязать разговор с ней, заставить остаться со мной, но я промолчал. Хотя мне очень хотелось позавтракать с ней вместе.

Аааа! Я оставил ее жарится в сауне! Я установил термометр на сорок градусов и ждал, когда она выйдет! Что на меня нашло? Она сидела там тридцать минут, из них двадцать в полностью разогретом помещении. Она могла в реальный обморок упасть. Голодная, испуганная, с полным, как потом выяснилось, мочевым пузырем. Не могу сдержать смеха, вспоминая выпученные глазенки, которыми она уставилась на меня, когда поняла, что держаться больше не может. А потом возбудила меня, и без того возбужденного, фразой о том, что написает на меня. А я никогда не был извращенцем и не практиковал такие вещи. Попробуй мне сказать такое любая из моих бывших, проходящих близких знакомых, я выгнал бы их в ту же секунду. Из ее же уст это прозвучало как-то обыденно, без намека на пошлость. Она, действительно, страдала в тот момент. А я застыл на месте, потому что мои ноги, скованные причудливостью этой фразы просто отказались идти.

Наворачиваю пару тарелок каши, чтобы ничего не оставлять в кастрюльке. Поднимаюсь к ней. Рита сушит волосы полотенцем, когда я захожу.

– Миша, научись стучаться!

Ее руки машинально прикрывают полотенцем область груди, лишний раз перетаскивая мое внимание на эту ее зону. А она права, я должен стучаться. Она имеет право находиться в уединении в своей комнате.

Делаю шаг назад, за дверь, которую прикрываю. Трижды стучу.

– Я занята!

Вот сучка!

– Ты издеваешься?

– Чего ты еще хочешь?

Раз, два, три, четыре, пять… Пять ее шагов и дверь распахивается. Разгоряченное зарозовевшее личико упирается обиженным взглядом в меня.

– Отстань от меня, пожалуйста! Я не хотела приезжать, честное слово, Миша. Не хотела. Мне просто некуда пойти больше. Я обязательно займусь этим в самое ближайшее время. Но ты ведь должен понимать, что не так легко найти жилье. У меня не такие большие возможности, как твои, и…

– Кать, – тьфу ты! привязалось условное имечко, – в смысле, Рита, я же сказал, что ты можешь оставаться тут, сколько захочешь, – стараюсь произнести это в несвойственном мне серьезном режиме.

– Да, я помню, и не попадаться тебе на глаза, – только сейчас замечаю, что уголки ее губ чуть опущены вниз, придавая ей обиженный вид.

– Ну, с этим я переборщил. Теперь я хочу видеть тебя как можно чаще. Ты можешь даже в мою комнату переехать, если хочешь.

Молчание – золото! Все это знают, кроме меня. Вот кто вытягивает из моего рта эту пошлятину? Стираю ухмылку с лица в ответ на ее покачивание головой.

– Я поставлю тебе отдельную кровать, – пытаюсь выправить ситуацию.

– У меня много дел на сегодня, Миша, – она прикрывает дверь, и я делаю шаг вправо, чтобы видеть ее в оставшейся щели. – Ты и так отнял у меня утро. Пожалуйста, оставь меня в покое. Занимайся своими делами, живи, как жил раньше. И дай мне устроить свою жизнь. Я уеду, как только смогу. Ты больше не вспомнишь обо мне. Извини, что вторглась в твою помазанную медом, окруженную летающими и на все согласными феями, жизнь, и испортила ее своим присутствием.

– Что у тебя за дела?

Оставляю без внимания ее монолог на тему ее отъезда, которого я теперь уж точно не допущу, и моей медовой жизни, которая теперь уж точно не вернется в прежнее русло, как мне бы этого хотелось.

– Тебя это не касается.

– А я хочу, чтобы меня это касалось!

Она выводит меня из себя. Мне приходится повысить голос, чтобы до нее дошло, что я так просто от нее не отстану.

– Ты никто в моей жизни, Миша, просто проходящий человек, решивший, что может засунуть меня в свою кровать, как какую-нибудь игрушку. Но твоей пастельной игрушкой я становиться не собираюсь. В моей жизни будет только один мужчина, который отнесется ко мне серьезно. Теперь, когда мы прояснили эту ситуацию, давай проясним еще кое-что. Я живу тут, потому что мне больше некуда идти. Твой отец решил поженить нас, но это не значит, что мы этого хотим. Так что происходящее в моей жизни тебя интересовать не должно, так же, как меня не интересует, чем живешь ты.

Нет, девочка, так просто ты теперь не отделаешься. С того момента, как во мне проснулся интерес, твоя жизнь перестала быть твоей.

Она пытается захлопнуть дверь, но я резко вхожу в комнату. Девчушка делает шаг назад, но я снова оказываюсь в нескольких от нее сантиметрах.

– То, что меня интересует, решать буду только я сам. И хочу ли на тебе жениться, я тоже еще не решил. И если я захочу этой свадьбы, то ты будешь на ней присутствовать, в белом платье и фате, даже если мне придется приклеить их на тебя. Дошло?

Смелость Риты улетучивается, и длинная шея вжимается в плечи от моих слов, а скорее всего от тона, которым они были сказаны. И это второй раз, когда я вижу страх в глазах девушки. Мне неприятно. Но со мной происходит что-то непонятное в ее присутствии.

– И не стоит разговаривать со мной таким тоном, Рита, потому что тебе не понравится, если я начну говорить с тобой так же.

Девчушка опускает глаза, сводит брови вместе, словно получив выговор от родителей. Прерывисто дышит.

Молча выхожу из комнаты, хлопая дверью.

Бесит меня! Тянет к себе и раздражает. Вызывает интерес и лишает покоя. Не могу находиться рядом с ней. Мне нужно отойти от нее. Побыть немного одному, чтобы разобраться, что, черт возьми, происходит.